Ю. В.). Я старался лишь не допустить произвола и возможно правильнее распределить между частями военную добычу. Впоследствии я добился, что захваченные у пленных деньги и все попавшее в руки войсковой части имущество распределялись между казаками особыми комиссиями… а все имевшее исключительно боевое значение передавалось в дивизионное интендантство…»
Врангель отмечает отсутствие тыла у белой армии (в первую половину борьбы). Никаких запасов имущества и боеприпасов не было. «Снабжение огнестрельными припасами, как и во всей Добровольческой Армии, производилось исключительно за счет противника…»
Но это все впереди, а пока офицеры, юнкера, кадеты и горстка верных солдат пробиваются к Екатеринодару.
14 марта кубанцы покидают Екатеринодар. В столице казачества — советская власть. Это удар! С кем теперь соединяться добровольцам?..
Из Новороссийска красные матросы подвезли тяжелую морскую артиллерию. Город опоясывают траншеи. Не отдых и пополнения ждут добровольцев, а снаряды, пули и штыки.
Красная правда и белая правда.
24 марта соединяются отряды добровольцев и белоказаков. Теснят их со всех сторон, шибко пускают кровь, норовят извести на корню заразу контрреволюции. От Ленина приказ — всех положить в землю, не дать разрастись мятежу.
Белые только грудятся. Не отлежаться, не уйти: нет тыла — кругом смерть.
Корнилов диктует приказ: штурмовать город!
Будущей армии нужна настоящая база. Без нее как начинать освоение России? И потом… из всех углов, самых паршивых уездов и волостей смотрят — а как у белых?..
Надо победить, победа собирает под знамена людей.
На штурм, господа!
13 апреля в многодневном штурме Корнилов убит: разрыв снаряда впритык с домом, где он принимает доклады… Его выносят на воздух: гибель мгновенная, а на теле — ни ран, ни даже царапины. В неполные 48 лет оборвала смерть полет генерала к славе и возрождению любимой России. Одногодок Ленина, он прожил на шесть лет меньше. Красная правда, правда Ленина, перешибла белую… Ой ли?..
Свято верил в свою звезду Лавр Георгиевич. Да, видать, закатил ее Господь Бог. Нет ему дела до белой правды и какого-то Корнилова. Метет он дорогу перед Лениным, красными…
А Лавр Георгиевич понадеялся — и шагнул… в пустоту…
Да кому же ты святишь дороги, Создатель?!
Огненным Крестом — жар схождения двух правд. Одна часть народа сживает со свету другую, и нет между ними примирения. И не будет.
Алексеев пятится с Добровольческой Армией к Дону. Престарелый генерал не дал рассыпаться армии. Его имя свято для каждого русского офицера. Генерал Корнилов зарыт. Никто не знает где — это приказ Алексеева. Чтоб не надругались… Жирной кубанской землей завалили генерала — не встать, не увидеть небо, не позвать за собой друзей-воинов… Очень много земли на груди генерала, а он верил в свою звезду и Россию…
Армия наполовину изранена, истреблена, рассеяна. Полковник Дроздовский более чем кстати со своими офицерами: достойное восполнение потерь. Если бы Бог еще одарил такими вот отрядами — развернулась бы армия. Но вскоре восстание донского казачества даст ошеломляющую мощь белому движению, казалось бы обреченному и бесплодному в самом зародыше.
Восточный фронт, то есть урало-сибирская контрреволюция, на полтора года прикует силы молодой Республики Советов. Под прикрытием этой грозной контрреволюции, воплощаемой звонко-торжественным именем адмирала Колчака, взматереет и превратится в смертную опасность южная контрреволюция во главе с Деникиным.
Над Югом России расправляется трехцветный стяг: бело-сине-красный.
Отче, помоги творить Твою волю!..
«Последнее дело на земле» — называет свои хлопоты по созданию Добровольческой Армии Алексеев.
Он заболевает воспалением легких. Сердце не выдерживает, и 8 октября все того же, 1918 г. Михаил Васильевич умирает, пережив Корнилова на неполных шесть месяцев. Был ему 61 год. Мера дела его исполнена, и душа чиста перед Богом.
Из интервью дочери генерала Алексеева Веры Михайловны журналу «Европа+Америка» (1991, № 2):
«Отец скончался 25 сентября 1918 г. (по старому стилю). Тогда все считали его стариком, а ведь ему исполнился только 61 год. Его изнурила война, колоссальная ответственность лежала на нем. Особенно тяжелым был 1915 год, когда немцы предприняли четыре страшнейших наступления и надо было спасать армию. Правда, Польшу пришлось почти всю оставить, но армия не была уничтожена, чего хотели добиться немцы. Отец ночами не спал, почти не ел, держался на одном черном кофе. И это окончательно подорвало его здоровье, у него открылась болезнь почек…
Сначала мы захоронили его в Екатеринодаре. А когда уезжали в Югославию, то с благословения владыки Антония вывезли тело отца в Белград. Мы очень боялись, что с ним сделают то же, что и с телом генерала Корнилова. Знаете, наверное, эту историю? После гибели Корнилова его тело хотели захоронить как полагается… но так получилось, что генерала пришлось похоронить в поле, и план этого места был зарисован. Кто-то из местных жителей выдал это место большевикам. Они выкопали тело Корнилова, привезли в Екатеринодар, издевались над ним, а потом то ли сожгли, то ли из пушки выстрелили… Поэтому мы увезли тело отца. В Белграде удалось купить могилу и поставить отцу памятник… Отцу сооружен еще один памятник — в Париже, на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Памятник алексеевцам и генералу Алексееву…»
«Памятник алексеевцам и генералу Алексееву».
Остается добавить, что, когда Вера Михайловна давала это интервью весной 1991 г., ей был 91 год. «Я живу Россией», — сказала дочь основателя белого движения.
«…Выдал это место большевикам» — все доносим, выдаем, предаем, растлеваем, лжесвидетельствуем… Да что же это? Когдарус-ские распрямятся, гордо вскинут головы и предпочтут смерть за правду и Родину, но не бесчестье и похлебку безродной рабочей силы?
Русь!
Ледовое побоище. Куликовская битва. Полтавское сражение. Бородино!..
Молодая Россия!
Белое дело на Юге России принимает генерал Деникин.
Летом 1918 г. белые осваивают часть Северного Кавказа, в основном Кубань. Здесь командует кавалерийской дивизией генерал Врангель. Здесь его едва не зарубят. Он останется один перед красными всадниками, положившими семерых его офицеров и одного солдата. У барона не окажется ни пистолета, ни шашки. Пробежав по пахоте, он чудом успеет уцепиться за санитарную линейку. Красные было пойдут в погоню, но отстанут. Совсем рядом собирались белые сотни…
С кубанскими казаками армия подрастет аж к 35 тыс. штыков и сабель. Костяк ее — соединения под командованием отважного генерала Кутепова (сначала — дивизия, после — корпус). Эту дивизию (корпус) составляют «именные» полки: Алексеевский, Корниловский, Марковский и Дроздовский.
Полковник М. Г. Дроздовский прибыл в Добровольческую Армию походным порядком с бывшего Румынского фронта (внушительный отряд офицеров в 1100 штыков, как тогда выражались). Дроздовцы прибыли к завершению Ледяного похода — 8 мая 1918 г. Весь отряд тут же по приказу Деникина брошен в бой. Это было как знамение Божие, как щедрость Создателя. Вот-вот должна захлестнуться петля на шее белых — нет резервов, нет базы. И вдруг мощный кулак из фанатично убежденных воинов, да каких! Каждый прошел боевое крещение, знал риск, был ранен, имел награды. Это были не штабные шаркуны и не думские ораторы, а железные воины.
Дроздовский был исключительным человеком. И внешность его запоминалась, просто так не могла затеряться в памяти.
В те отяжелевшие от крови месяцы он был худощаво строен. Из-под козырька офицерской фуражки смотрели умные серые глаза за щегольским пенсне. Сама фуражка — замятая, с армейским шиком. В худоватом, удлиненном лице и посадке головы — выражение непреклонной воли. Во всем облике было что-то от коршуна. Знал этот боевой офицер цену риску, страданиям и воле.
Генерал Дроздовский (а он был произведен Деникиным в генералы) будет ранен. Рана даст осложнение, и в 1919 г. он умрет. Имя его станет носить один из лучших полков белой гвардии.
«Продолжая наступление, дивизия (ею командовал Врангель. — Ю. В.) 28 октября подошла к станице Сенгилеевской, — рассказывает Петр Николаевич Врангель. — Противник, разбитый и подавленный предыдущими боями, оказывал слабое сопротивление и ночью, прикрывшись арьергардом, отошел на Ставрополь. 30 октября мои части подошли к Ставрополю и к вечеру закрепились на опушке леса к западу от города…
В сумерки я объехал позиции; стоял туман, густой пеленой нависший над городом. Последний казался вымершим. Не видно было ни одного огонька, изредка, то здесь, то там, вспыхивали разрывы наших снарядов; глухие артиллерийские выстрелы доносились с северной части города. В наступавших сумерках резко стучали пулеметы. В роще, привязанные к дереву, стояли кони и, греясь вокруг костров, пили чай казаки. Продрогший вернулся я в чистую и богатую колонию Иогансдорф и, напившись чаю с превкусным местного изделия сыром, лег спать. На рассвете меня разбудили. Противник перешел в наступление, обрушившись на части… Дроздовского, 3-я пехотная дивизия понесла жестокие потери и, преследуемая противником, отходила на север вдоль железной дороги, при этом был ранен… Дроздовский…
Подняв по тревоге резервную бригаду и приняв необходимые меры по обеспечению своего левого фланга, я приказал дивизии перейти в наступление, дабы облегчить положение соседей…
Я с трубачами и конвоем проехал в Ставрополь. В городе кое-где еще шла перестрелка. На улице и тротуарах лежали убитые лошади, опрокинутые повозки, трупы красноармейцев. Услышав звуки трубачей, народ выбегал на улицу. Многие крестились, плакали, некоторые совали в руки казакам хлеб, папиросы, деньги. Пожилая женщина, бросившись к моей лошади, схватила за стремя и пыталась поцеловать мою руку…»
Борис Михайлович Шапошников накануне мировой войны служил в Варшавском военном округе, по роду службы близко знал всех его офицеров. Тогда-то он и познакомился с капитаном Дроздовским. Он запомнился ему таким: «Энергичное лицо, сжатые губы и холодный взгляд голубых глаз».