Однажды барон сжульничал на экзаменах, поставив в трудное положение своего товарища по курсу сотника казачьего Донского полка Герасимова.
«Когда закончился экзамен, в кулуарах собрался курс, и началось обсуждение поступка Врангеля. К сожалению, суда общества офицеров у нас в академии не было. По адресу гвардейца (то бишь Врангеля. — Ю. В.) говорили много нелестного. Идти к начальству с жалобой не позволяла офицерская этика… Поругались, поругались, и число бойкотирующих Врангеля, т. е. не здоровающихся с ним, увеличилось».
Барон «считался успешно окончившим дополнительный курс» и по выпуску ушел в лейб-гвардии конный полк. «Академия ему была нужна, чтобы скорее получить эскадрон и чин ротмистра гвардии, приравнивавшийся в случае ухода в армию к полковнику».
Тут уместно молвить несколько слов о самой академии.
Она основана в 1832 г. по предложению военного теоретика генерал-адъютанта Жомини (1779–1869). Перу Генриха Жомини принадлежал известный труд «Очерки истории военного искусства». Помните стихи Дениса Давыдова: «Жомини да Жомини, а об водке ни полслова!» Это был упрек гусарам.
Срок обучения в Академии Генерального штаба был определен в два года, но впоследствии введен дополнительный 8-месячный курс. В академию принимались офицеры в звании от поручика до штабс-капитана включительно. Начиная с 1879 г. количество офицеров на 1-м курсе составляло 100 человек, с годами это число увеличивалось. Перед первой мировой войной выпускалось около 50 офицеров в год (остальные отсеивались).
Академия помещалась на Суворовском проспекте в построенном для нее двухэтажном здании. Перед ним был разбит сквер с памятником павшим в боях офицерам Генерального штаба.
В 1909 г. Николаевскую Академию Генерального штаба переименовали в Императорскую Николаевскую военную академию.
Кстати, русскую историю до времен Александра Третьего накануне мировой войны в академии читал С. Ф. Платонов — не забыли о гонениях на него и Тарле при Сталине, ссылку и смерть в 1933 г.?..
Врангель участвует в самых первых боях и стычках мировой войны. Его эскадрон лейб-гвардии конного полка прорывается через позиции немецкой пехоты и захватывает батарею пушек. Граф Игнатьев в своих воспоминаниях рисует этот эпизод великой войны не без скрытой зависти.
Летом 1916 г. полковник Врангель ранен при атаке в конной кавалерийской лаве. Долечивается в Петрограде.
Зима с 1916 на 1917 г. застает Петра Николаевича командиром 1-го Нерчинского казачьего Наследника Цесаревича полка. Это большая честь — полк Наследника Цесаревича. Полк удостоен ее за выдающиеся боевые заслуги. Но ими полк прежде всего обязан своему блестящему командиру. Не только блестящему, но и бесстрашному, спокойно бесстрашному, без взведенности. Полк входит в состав Уссурийской конной дивизии (она сплошь казачья). Командует дивизией генерал А. М. Крымов. Врангель пишет о нем с уважением, называя лучшим из всей плеяды выпускников Академии Генерального штаба. Александр Михайлович — умный и дельный генерал с широким политическим кругозором. Он искренне стра-ждал за судьбу Отечества.
10 января 1917 г. полковник Врангель получает под командование 1-ю бригаду Уссурийской конной дивизии. Через несколько дней следует приказ о его производстве в генерал-майоры «за боевые отличия».
С тревогой Врангель встречает известие о Февральской революции.
«Это конец, это анархия», — заявляет он.
В своих воспоминаниях он воскрешает раздумья тех дней.
«…С падением Царя… пала сама идея власти; в понятии русского народа исчезли все связывающие его обязательства, при этом власть и эти обязательства не могли быть ничем соответствующим заменены».
30 марта генерал Крымов назначен вместо графа Келлера командиром 3-го конного корпуса. В апреле 17-го генерал Врангель получает назначение на должность начальника Уссурийской конной дивизии — это уже серьезное назначение, ибо эта дивизия — одна из лучших в русской армии.
Однако Петр Николаевич недоволен ростом самостоятельности казачества и подает рапорт о переводе в регулярную кавалерию. Петр Николаевич полагает, что «борьба с развалом должна вестись иными путями, не ставкой на какую-либо часть армии, а дружным единением верхов армии и сплоченностью самой армии».
Май — июнь Петр Николаевич в Петрограде. Город вызывает у него отвращение.
Самое главное впечатление — это необыкновенная оживленность столицы. «С раннего утра и до поздней ночи улицы… напол-йены толпами народа. Большую часть их составляли воинские чины. Занятия в казармах нигде не велись, и солдаты целый день и большую часть ночи проводили на улицах. Количество красных бантов, утеряв прелесть новизны, по сравнению с первыми днями революции поуменыпилось, но зато неряшливость и разнузданность как будто еще увеличились. Без оружия, большей частью в расстегнутых шинелях, с папиросой в зубах и карманами, полными семечек, солдаты толпами ходили по тротуару, никому не отдавая чести и толкая прохожих…»
Он вступает в тайную офицерскую организацию. Ее цель — противодействие революции, спасение Родины. Однако 30 июня он получает назначение командиром 7-й кавалерийской дивизии и выезжает на фронт.
В прифронтовом Станиславе Петр Николаевич становится свидетелем солдатского разбоя. Деморализованная революцией армия все более походит на сброд, опасный не врагу, а мирным гражданам.
«Среди ночи я был разбужен страшными криками. Через окно было видно небо, объятое заревом пожара. С улицы неслись крики, слышался какой-то треск и шум, звон стекол, изредка раздавались выстрелы. Навстречу мне шел офицер-ординарец. «Ваше превосходительство, в городе погром, отступающие войска разбивают магазины», — доложил он. Я спустился в вестибюль гостиницы. Прислонившись к стене, стоял бледный как смерть старик, кровь текла по длинной седой бороде. Рядом с ним растерзанная молодая женщина громко всхлипывала, ломая руки… В моем распоряжении никакой воинской силы не было, со мной был лишь один офицер и два гусара-ординарца. Взяв их с собой, я вышел на улицу.
Город горел в нескольких местах, толпа солдат, разбив железные шторы, громила магазины. Из окон домов неслись вопли, слышался плач. На тротуаре валялись разбитые ящики, изломанные картонки, куски материй, ленты и кружева вперемешку с битой посудой, пустыми бутылками из-под коньяка. Войсковые обозы сплошь запрудили улицы. На площади застряли артиллерийские парки. Огонь охватывал соседние дома, грозя… взрывом снарядов. Я с трудом разыскал командира парка и, взяв у него несколько солдат, лично стал наводить порядок. В каком-то магазине мы застали грабителей… Схватив первого попавшегося, я ударом кулака сбил его с ног, громко крича: «Казаки, сюда, в нагайки эту сволочь». В… минуту магазин был пуст.
Через два часа удалось очистить улицу. Обозы тронулись, и артиллерия получила возможность двинуться вперед. На соседних улицах грабеж продолжался. От беспрерывного крика я совсем потерял голос.
К шести часам утра на улице показался разъезд, подходил полк польских улан. Я приказал командиру полка, не стесняясь мерами, восстановить порядок. Тут же было поймано и расстреляно несколько грабителей, и к утру в городе было совсем спокойно.
К восьми часам подошла голова моей дивизии…»
' А чуть дальше читаем:
«За ужином я познакомился с А. И. Гучковым. Оставив пост военного министра и окончательно разойдясь с правительством, он прапорщиком зачислился в армию и был прикомандирован к штабу 3-й казачьей дивизии. Он поразил меня своим сумрачным, подавленным видом».
Генерал Врангель с успехом командует сводным кавалерийским корпусом на Румынском фронте. Это умение командовать особенно заметно среди развала армии. Его снова и снова выделяет личная храбрость. Он отлично владеет собой под огнем. Это сразу делает его своим среди солдат.
В один из дней корниловского мятежа он подает рапорт об отчислении в резерв. Служить под контролем войсковых комитетов он отказывается.
«Все последнее время я жил под тяжелым нравственным гнетом. Участь генерала Корнилова, самоубийство генерала Крымова, воз-главление армии «революционным главковерхом», «заложником демократии» во Временном правительстве, адвокатом Керенским, все события последних дней глубоко потрясли армию… процесс разложения возобновился, грозя совсем развалить фронт, а с ним и Россию…»
Исполняя приказ Верховного главнокомандующего генерала Корнилова, генерал Крымов повел свой конный корпус на Петроград. Разрыв председателя правительства (Керенского) с Верховным явился для частей корпуса совершенной неожиданностью. Телеграмма Керенского, объявляющая генерала Корнилова изменником, стала известна лишь на станции Дно (все та же роковая станция в русской истории). Заколебавшись, генерал Крымов упустил время, порыв ослаб, полки заволновались. Через день стало ясно: корпус разложился. Генерал Крымов прибыл к Керенскому. Вышел «чрезвычайно резкий разговор».
Для генерала Крымова очевидна судьба России. Он отправился на квартиру своего ординарца поручика Журавского. Оставшись в комнате один, он выстрелил себе в грудь. Он еще жил несколько часов. Перед кончиной сказал: «Я решил умереть, потому что слишком люблю Родину».
В сентябре Врангеля вызывают в могилевскую ставку. Его представляют генералу Духонину. В ставке он узнает об октябрьском перевороте. Тогда же он встречает и генерала Верховского, спешно приехавшего в Могилев. «Я имел случай его видеть, и он произвел на меня впечатление самоуверенного ничтожества… Получив нужные бумаги, я зашел к Вырубову попрощаться. Я застал его сильно расстроенным, он только что вернулся от Духонина… Крыленко телеграфировал Духонину, требуя «сдачи должности начальнику гарнизона генералу Бонч-Бруевичу». Бездарный, тупой и на редкость беспринципный, Бонч-Бруевич успел втереться в доверие могилевского совдепа…»
Врангель уехал из ставки до ее разгрома революционными матросами. Он с женой остается в Крыму частным человеком, не участвуя ни в каких делах. В январе его арестовывают матросы. Он обречен. Именно из е