го камеры уводят на расстрелы таких же, как он, генералов и офицеров. Случай уберег Петра Николаевича, а смерть была рядом, ближе не бывает. Товарищей по заключению убивали на берегу и, привязав груз, сбрасывали в море. Не пожалели и глубокого старика генерала в отставке Ярцева. После, уже при немцах, из моря извлекли более ста трупов.
«Жуткое, неизъяснимо тяжелое чувство охватило меня. Я привык глядеть смерти в глаза, и меня не страшила опасность, но мысль быть расстрелянным своими же русскими солдатами, расстрелянным как грабитель или шпион была неизъяснимо тяжела. Больше всего ужасала мысль, что самосуд произойдет на глазах у жены…»
Тогда Симферополь потрясли кровавые расправы. Около тысячи офицеров были застрелены без всякого разбирательства, просто так: раз офицер — к стенке.
Вскоре Крым подмяли немцы.
«Я испытал странное, какое-то смешанное чувство. Радость освобождения от унизительной власти хама и больное чувство обиды национальной гордости».
Из Крыма Врангель уезжает в Киев. Он отклоняет предложение гетмана Скоропадского о службе в украинской армии. В августе 1918 г. Петр Николаевич присоединяется к генералу А. М. Драгомирову, который по зову генерала Алексеева собирается на Дон и Кавказ. Генералы уславливаются встретиться в Екатеринодаре. В Ялте к Петру Николаевичу присоединяется жена. Они пароходом выезжают в Ростов. В Ростове они три дня и тут же отправляются в Екатеринодар. Добровольческая Армия насчитывала в те времена 35 тыс. человек при 80 орудиях. Врангеля приглашает для беседы Деникин. И 29 августа Петр Николаевич получает приказ о назначении его начальником 1-й конной дивизии, действующей на Северном Кавказе.
Остальное известно: командование Кавказской армией на Царицынском направлении, затем — Добровольческой Армией, изгнание, возвращение в качестве главы белого движения — Правителя Юга России и Главнокомандующего. Еще задолго до разногласий с Деникиным генерал Врангель сделался кумиром белого офицерства.
Кавказскую армию в значительной мере цементировало кубанское казачество. В боях за Царицын армия была обескровлена, но не потеряла боеспособности.
Именно в тех боях погиб мой родной дядя (по матери) — Василий Данилович Лымарь — кубанский казак, подъесаул.
У мамы на всю жизнь остался в памяти тот ужасный летний жаркий день. В ворота постучали. Мама подошла, спросила:
— Кто там?
— А где родители?
— Все в поле.
— А ты кто?
— Я дочь Данилы Марковича — Мария.
— Открывай, твоего брата привезли.
Мама отворила ворота, и два казака на арбе завезли во двор металлический гроб. Там лежал убитый под Царицыном Василий, 28 лет.
А уж откуда узнали — неизвестно: с поля на лошадях скачут дед, братья. Бегут соседи…
А другой брат, Андрей Данилович (будущий полковник Советской Армии), возглавил станичную партийную организацию. Так и раскололась семья… А ведь у моего деда Данилы Марковича было 12 детей.
Петр Николаевич являлся противником торопливого продвижения к Москве, утверждая, что, чем быстрее продвигается к Москве белая армия, тем быстрее окажется в Черном море.
Петр Николаевич полагал Царицынское направление самым важным — оно обеспечивает соединение с войсками Верховного Правителя России, но Деникин это мнение не разделял.
Это Петр Николаевич писал Деникину:
«Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты…»
Впрочем, Колчаку приписывали такое же преступное намерение: забвение Царицынского направления (для соединения с Деникиным) ради кратчайшего движения на Москву.
Антон Иванович считал это чушью и писал:
«Памфлеты разносили по свету поистине страшное обвинение: как Колчак и Деникин предавали друг друга и Россию…»
«Наш рабочий день начинался с семи часов и продолжался, почти непрерывно, до одиннадцати-двенадцати часов ночи, — рассказывает генерал Врангель. — Внимание приходилось уделять самым разнообразным вопросам: военным, внутренней и внешней политики, экономическим, финансовым…
Несмотря на все трудности, удалось покрывать нормальными доходами обыкновенные расходы… Бедный местными средствами Крым, конечно, не мог прокормить весь государственный аппарат и огромную армию. Хотя боевой состав войск не превышал 30–35 тысяч (не считая флота), но непомерно разросшийся тыл, десятки тысяч заполнявших госпиталя раненых, громадное число пленных, как находящихся в запасных частях, так и сосредоточенных в концентрационных лагерях, военно-учебные заведения, многочисленные тыловые учреждения, военные и морские управления, наконец, флот и морские учреждения — все это доводило численность находящихся на иждивении правительства ртов до 250–300 тысяч. Конечно, прокормить это количество было для государственной казны непосильно. Главную часть военного снабжения по-прежнему приходилось приобретать за границей за счет скудного нашего валютного фонда.
Единственным предметом вывоза оставался хлеб. Правительство через контрагентов продолжало усиленно закупать зерно в Северной Таврии… В порты было доставлено уже до полутора миллионов пудов и вывезено за границу до одного миллиона. Помимо того что зерно являлось единственным источником нашего вывоза, появление на западноевропейских рынках русского зерна из Крыма имело и большое политическое значение. Западноевропейские государства, и в частности Франция, жестоко пострадавшая за войну, испытывали большой недостаток в хлебе…
Переговоры поляков с представителями советской России начались[79]. Польская делегация прибыла в Ригу 5 (18) сентября…
Большевики, видимо, ясно отдавали себе отчет в обстановке. Учитывая, что так или иначе они достигнут с поляками соглашения, руководители советской власти решили покончить с другим врагом. Был выброшен ударный лозунг: «Все на Врангеля».
Несмотря на то что остатки красных армий безудержно откатывались перед польскими войсками на восток, красное командование все свободные резервы теперь бросало на юг.
В середине сентября стали поступать сведения о движении на юг с юго-западного участка польского фронта и красной кавалерии Буденного (1-й Конной армии)…»
Осенью 1920 г., накануне крушения белого Крыма, Владимир Львович Бурцев писал о Врангеле как о «воплощении идеи борьбы без компромиссов против большевиков…».
Бывший председатель и управляющий отдела иностранных дел Верховного управления Северной области Николай Васильевич Чайковский выразился тогда же о Врангеле как о «призванном к осуществлению почетной задачи знаменосца крестьянской революции против большевизма». Чайковский имел в виду земельные законы, принятые правительством Врангеля.
Опоздал барон со своими законами.
«Закон о земле» был опубликован 25 мая 1920 г., за считанные недели до решающих событий.
Закон вместе с дополнениями предусматривал:
— часть помещичьих земель (в имениях свыше 600 десятин) отходит в собственность крестьян с выкупом по пятикратной стоимости урожая с рассрочкой на двадцать пять лет;
— волостные земства и сельские общины должны явиться органами крестьянского самоуправления (вместо постылых Советов);
— рабочие, равно как и крестьяне, находятся под защитой государства от владельцев предприятий.
Петр Николаевич уповал на действие закона и поворот в настроении народа.
Врангель предвидел крушение белой армии. После заключения мира с Польшей большевики имеют возможность обрушить на Крым всю свою вооруженную мощь.
Заслуга Врангеля в том, что к дням катастрофы (а ею еще тогда и не пахло) стянул огромный флот: что-то около 120 вымпелов. И в общем, дал прибежище всем, кто отказывался от примирения с красными.
Заслуга великая, поскольку все, кто уехал (тут злой иронией звучит: «уплыл»), спаслись. Их, безусловно, уничтожили бы, как те тысячи врангелевских солдат и офицеров, которые отказались оставить родную землю. Она их тотчас, можно сказать, незамедлительно и приняла, гостеприимно распахнувшись братскими могилами.
Врангель сумел оценить обстановку — и это спасло от расправы десятки тысяч людей, в немалом числе совсем и невоенных. Ох уж постреляли бы чекисты и убежденные коммунисты!
А Ленин морщил лоб над сводками и делал быстрые, неровноволнистые отчеркивания: делов-то! Нельзя засиживаться над каждой бумагой. Россия и партия — вон какие! И размашисто ставил подпись-одобрение. И крутил ручку телефонного аппарата — надо поощрить товарищей. А после набирал номер — нет, тогда номер набирали телефонные барышни из проверенных (не грохнутся в обморок, даже если услышат в наушниках, что их родителя или родительницу пригробили вдруг на Лубянке: настоящие большевички) — и ободрял Дзержинского. А тому и ободрений не надо. Шибко прикипел к своему делу — уже такую сноровку и аллюр приобрел! Ленин только потирал лысину и улыбался на его голос-отчет. И среди цифр по выпуску чугуна, пряжи, вагонов с зерном протискивал и новую, что Мундыч назвал: теперь она там будет аж до самого мозгового удара…
Безусловно, как белый вождь, да, пожалуй, и военачальник, Петр Николаевич стоял выше Деникина. Не его вина, что он принял обломки армии, да еще запертые на крымском пятачке. Он вознамерился земельной реформой вырвать Россию из-под власти большевиков, но выстрел прозвучал вхолостую.
Генерал Врангель сообщает:
«Дисциплина в тылу, особенно в крупных городах, также значительно поднялась. Я неуклонно требовал от начальников гарнизонов самых решительных мер против разнузданности и разгильдяйства воинских чинов в тылу, требовал, чтобы все боеспособные без уважительных причин не оставляли бы своих частей, чтобы все выздоровевшие немедленно отправлялись из лазаретов на фронт; настаивал на соблюдении установленной формы одежды…
Два месяца назад я прибыл в Крым. Волна красной нечисти готова была захлестнуть последнюю пядь русской земли, где, прижатые к морю, ждали ежечасно конца десятки тысяч русских людей.
Два года боровшиеся за счастье родины остатки армии раздирались внутренними распрями, утратили веру в своих вождей, потеряли воинский облик. Объятые ужасом, оборванные и голодные, молили о помощи толпы обывателей — стариков, женщин и детей.