Вернемся к воспоминаниям Владимира Александровича Поссе (1864–1940).
Вот как он рисует портрет 32-летнего Ленина:
«Уже тогда у него была очень солидная плешь, обнажавшая хорошо вылепленный череп с остатками рыжих волос. Лицо с сильно развитыми скулами, с рыжей бородкой — некрасиво, но вся суть в глазах, карих, умных, смеющихся и лукаво и ласково…»
Поссе снова вспоминает о диспутах в Женеве. Тогда, в 1902 г., Ленин заявлял «без колебаний, без сомнений»:
«Кто не с нами, тот не только против нас, но и против истины. За рабочим классом должно идти крестьянство, но сам рабочий класс должен идти за нами, только за нами, и должен идти не туда, куда хочет, а туда, куда должен…
Помню, что, беседуя со мной… Чернов говорил очень дружелюбно о социал-демократах и надеялся на образование единого революционного фронта…»
Здесь и ответ на искренность веры вождей большевизма.
На избиении народа вождь большевизма выводил социалистическое будущее страны и мира.
Характерная особенность ленинизма: у него свой подход к марксизму.
К 50-летию Ленина «Правда» в апреле 1920-го публикует статью Сталина.
…Вторая группа (марксистов. — Ю. В.), наоборот, переносит центр тяжести вопроса с внешнего признания марксизма на его проведение, на его претворение в жизнь… В своей деятельности опирается она не на цитаты и изречения, а на практический опыт…
Организатором и вождем этой группы является В. И. Ленин».
А Поссе после победоносного Октября переключится на писательство. Другие пути оказались заказаны, так как был Владимир Александрович клеймен эсерством и прочими небольшевистскими занятиями. О себе и своем столь бурном времени оставил книги «Воспоминания В. А. Поссе (1905–1917 гг.)» (Пг., «Мысль», 1923), «Пережитое и продуманное» (Л., Изд-во писателей, 1933). До революции Поссе издал книгу путевых впечатлений «По Европе и России».
Сейчас бы его «порасспрошать», а не тогда, когда вся «суть» великого вождя стряла в ласке карих и смеющихся глаз. Может, тогда и показались бы вроде как ледяными иль еще какими…
Если отбросить объяснения неудач контрреволюции, исходящие только из голой ненависти и презрения к тому, что случилось на просторах России, то обнаруживается одна упорно устойчивая мысль, которая развивается примерно в одном русле с карсавин-ской.
Программа Ленина носила не только русский, но и общечеловеческий характер. Она искала пути объединения всего человечества, искоренения пороков капитализма, создания нового, справедливого и совершенного политико-экономического строя.
С Лениным русский народ почувствовал себя народом-революционером, армией всемирного прогресса. Он видел в вождях большевизма как бы часть себя. Вожди большевизма выражали пусть не все, но часть каких-то очень важных свойств души народа. Именно поэтому народ согласился принести такую искупительную жертву ради претворения идей большевизма в жизнь. Эти идеи смутно присутствовали в душе народа. Именно поэтому он и понес столь тяжкую и неумолимую диктатуру Главного Октябрьского Вождя.
Революции нужны великая сила и великие жертвы. Народ согласился жертвовать собой во имя победы социалистического идеала во всем мире — не поднялся, не восстал против партии и ее вождей. Он чувствовал себя творцом и исполнителем великой исторической миссии. Это ему не только внушали, он это нес в своей душе.
Да, Россия, только на ее долю выпала грандиозная историческая миссия излечить мир от всех зол.
Разве это не мысль Ленина?..
Нельзя удовлетворительным образом объяснить себе успехи большевизма без ясного понимания того, что большевизм в России наиболее соответствует психологии и логике всего революционного процесса столетий. Поэтому большевизм наиболее полно соответствовал и навыкам русской революционной мысли, которая взошла из народной жизни.
Коммунистическую партию после Ленина даже недостойно называть ленинской. От своего апостола она усвоила лишь одно — карать. А Ленин был неизмеримо (это звучит кощунственно) шире. Не один террор составлял его силу.
Ленин сметал пласты людей ради великих целей, идей, пусть и утопических, а все последующие вожди творили преступления только во имя своей корпоративной сытости и безопасности. Ленин исступленно пробивался к цели, а эти преимущественно грабили да тешили извращенное честолюбие.
Это был великий политик, которого ничто на свете не могло остановить. Он умел выжидать, когда все другие соглашались на поражение. Он никогда не сворачивал с избранного пути. День за днем, год за годом он воплощал в жизнь постулаты своей утопии. Горе всем, кто оказывался на его пути.
Нелишне будет привести характеристику Ленина из уст виднейшего представителя философской мысли XX века англичанина Бертрана Рассела:
«Вскоре после моего прибытия в Москву я имел часовую беседу с Лениным на английском языке, которым он прекрасно владеет… Обстановка кабинета Ленина очень проста… Очевидно, что он не испытывает любви к роскоши и даже к комфорту. Он очень доброжелателен и кажется простым, полностью лишенным высокомерия… Мне никогда не приходилось встречать выдающейся личности, столь лишенной чувства собственной значимости… Огромное значение имеет его смех: поначалу он кажется дружеским и радостным, но постепенно я стал чувствовать в нем что-то зловещее. Он (Ленин) склонен к диктату; спокоен, чужд всякого страха, совершенно лишен чувства личной заинтересованности — воплощенная теория. Чувствуется, что материалистическое понимание истории — смысл его жизни… У меня сложилось впечатление, что он презирает очень многих людей и что он интеллектуальный аристократ…
Я приехал в Россию коммунистом; но общение с теми, у кого нет сомнений, тысячекратно усилило мои собственные сомнения — не в самом коммунизме, но в разумности столь безрассудной приверженности символу веры, что ради него люди готовы множить без конца невзгоды, страдания, нищету (выделено мною. — Ю. В.)».
«…Мы должны убеждать рабочих фактами, мы не можем создать теорий. Но и убеждать не достаточно. Политика, боящаяся насилия, не является ни устойчивой, ни жизненной, ни понятной» — это было сказано Лениным на II конгрессе Коминтерна в августе 1920 г.
Именно от этого Ленина основные выводы Струве[85].
Для него Ленин лишен моральных критериев, в его духовном облике главное — злобность. Злобность и злость.
Струве идет дальше и определяет революционную решительность Ленина (а чем она обернулась для народа, мы знаем) как палачество в чистом виде. Ленин для него палач. И Струве объясняет: для Ленина все средства хороши, только бы подчинить себе цель.
Но и Петр Бернгардович, который достаточно знал вождя большевизма, считает, что он, Ленин, «такой искусный политик и такой замечательный тактик…».
«Само собой разумеется, — замечает Струве, — он является теоретиком и идеалистом чистейшей воды; и больше: во всей частной жизни… он аскет».
Зиновьев даже как-то признался Анненкову, что «старик был немного скуповат»; Крупская любила «бриоши», а Ленин покупал ей «подковки»: они подешевле…
Это все, разумеется, мелочи, но рисуют человека достаточно последовательно.
Что ни пиши, как ни выстраивай тома доказательств, ясно одно: революция и народ повернули за Лениным.
Ленин и народ нераздельны.
И если сейчас (1987–1991) идет анализ причин (и даже не анализ, а какой-то всероссийский погром по выяснению персональной виновности) той неохватной беды, которая вдруг предстала нам вместо истории и нашей жизни, ответственность делят и большевизм и народ. Это две главные сверхвеличины. Все прочие — производные… причинки.
Народ дал Ленину силу. Без народа ленинизм выдохся и погиб бы как очередная авантюра, каких в истории было неисчислимое множество.
Народ прогнал Керенского и сплотился вокруг Ленина. Народ дал большевикам силу для того огромного, вселенского террора, который не щадил и сам народ, нанеся ему в образе крестьянства самую жестокую рану, от которой он оправиться не может до сих пор.
И уже сейчас коммунистическая власть рухнула бы, не оказывай ей поддержку народ. Все-таки большинство народа — за эту власть. Народ верит в ее преображение. Новые жертвы и испытания его не страшат.
За все время существования советской власти не было написано ничего подобного признаниям Деникина. Они бесконечно честные, как исповедь перед Богом. Особенно глаз задерживается на словах:
«Великие потрясения не проходят без поражения морального облика народа…»
Замечание мудрое. Но мне оно кажется не совсем точным. Антон Иванович вплотную подступил к сути явления, но не разглядел ее. Используя его слова, я бы сформулировал все иначе: поражение морального облика народа в конечном итоге не проходит без великих потрясений, завершается этими потрясениями. Провалы политических экспериментов лишь выявляют наличие такого морального поражения, его опасное развитие в народе. Тогда как следствие наступает и пора всякого рода чудовищных слухов, бредней, чертовщины, разврата, разложения и убогих правителей. Все это приходит не как следствие великого потрясения, а как причина для потрясений. Происходит переполнение от «традиции беззакония, пронизывающей народную жизнь», а также нетерпимости и насилия, тоже ведущих происхождение от традиции беззакония, — и наступает срыв всего вроде бы благополучного течения жизни, то самое, что мы именуем великими потрясениями. Но все эти великие потрясения заложены в нас, вызревали в нас, гноем истекали в литературу Льва Толстого и Достоевского. Все время присутствует эта бацилла болезни в народном организме (от «традиции беззакония»). Тогда и происходит стремительное размножение ее. Это вызывает открытую фазу болезни всего народного и общественного организма.
Надо выжечь из наших душ традиции беззакония, убрать само беззаконие. Надо преодолеть нетерпимость и насилие как часть не только нашего характера, но и нашего миропонимания. Надо вымести эти «исторические завалы» из народной жизни. Другого не дано.