Эта книга не вобрала и сотой доли того, что я услышал, записал. Естественно, у меня накопился опыт общения с подобного рода очевидцами или участниками. Слишком часто они сочиняют — и верят в сочиненное. Если не все выдумывают, то прибавляют не стесняясь. У меня уже выработалась определенная система проверки информации, так что постепенно складывался более или менее верный слепок прошлого…
В такое дело, как кутеповское, были посвящены единицы. И кто с тех пор уцелел — ведь 1930 г., после и великая мясорубка 1935–1939 гг., и просто непрерывающийся вал арестованных, и Отечественная война, и просто годы…
Но слышать о том деле эти люди слышали, и слышали, что называется, из первых уст — сие бесспорно.
Не вызывает сомнения сам факт похищения Кутепова с доставкой через всю Европу на Лубянку. Подтверждает данный факт и «чашечка кофе» — ее присочинить невозможно, это уже подлинная бытовая и совершенно достоверная подробность. Генерал, не получая больше одурманивающих средств, проснулся с дикой головной болью, в совершенной разложенности, непонимании, где он и что вообще творится, обратился за привычным и безотказным средством — кофе. Ну загулял, перепил, приволокнулся — чего не случается. Чай, мужчина.
В похищении уже в полной мере чувствуется темперамент и лобоватость, с которыми имел обыкновение прикладываться Сталин к решению ответственных задач.
Нет, было бы ошибкой считать такие, с позволения сказать, решения лишь особенностью его характера. Чижиков в данном деле является только выразителем, не больше, общего настроения, а еще точнее — установок самой доктрины, отрицающей наличие каких-либо ценностей вне марксизма-ленинизма и его детища — московского социализма (отличался особой всеядностью лишь Пол Пот — и, представьте, у многих в чести до сих пор!).
Подобный взгляд, или, если угодно, метод, присущ социалистическому миропониманию. "Это то самое, о чем толковал пленный учитель — командир полка: советская власть как власть «народная располагает той роскошью в средствах, которую не могут позволить себе белые», то бишь во имя народа можно все, вообще все — любые беззакония, произвол, подлоги, насилия, лжесвидетельства, истребление своего же народа, ибо все это веления неизбежности борьбы, так сказать, кровавые издержки на пути освобождения человечества от пут капитализма.
В советской морали это просвечивает насквозь, составляет ее сердцевину. Отсюда бежит мутный ручеек в души людей.
Мы вне зла, даже если будем тонуть в крови и насилии.
И тонули, тонем…
Ленин — этот вечный мертвец — учит нас жизни…
Можно предположить (без существенных передержек), чему учил бы детей тот учитель — командир полка, а вместе с ним и миллионы советских «педагогов». Учили и учат ненависти ко всем цветам, кроме красного. Прославляют казенное искусство.
Высшая доблесть — раствориться в общем, потерять себя, отказаться от себя. Ты ничтожен, твое назначение — быть средством, только средством. Высший гражданский долг — лечь под жернова истории.
И оправдание любого зла — ибо это уже не зло, если оно подразумевает благо всех. Этому учит Ленин, а Ленин свят. Все от Ленина — непогрешимо. На колени перед томами его мудрости.
Непонимание этого, более того — обращение к злу как к якобы кратчайшему и неизбежному по исторической логике средству достижения цели (счастья людей), и привело к разрухе и запустению в душах и, как следствие, ко всем провалам математически-научно выверенных «этапов и планов».
Если в подвалах тюрем и в лагерях чекисты расстреливали свои жертвы, то именно это творили с детьми и молодыми людьми миллионы советских «педагогов» — расстреливали ядом лжи, воспитанием ненависти ко всему остальному миру, нетерпимости, самодовольства, проповедью покорности, страха перед государством. С октябрятского возраста[90] это растление, убиение душ…
Кутепов не только превосходил предшествующих председателей РОВСа предприимчивостью и решительностью. Прежде всего, он оказался чрезвычайно опасным, и даже сверхопасным, поскольку крестьянская политика в Советском Союзе пребывала на переломе — брала разгон людоедская коллективизация (и людоедская в прямом смысле), это порождало брожение в деревне. Достаточно было искры, и оно могло перерасти в восстание.
Александр Павлович это уловил, положив действовать в пределах Отечества, а это уже оборачивалось не белой, а всеобщей крестьянской войной. Таким образом, Кутепов вырастал в грозную фигуру по своей контрреволюционной значимости, даже не фигуру, а стихию.
Сталин и поставил галочку против его имени. Ну, а тут и наша дама принялась пудриться, завиваться, помаду искать, посверкивать кольцами, перстнями… возможно, и на подмывания налегла — указание-то о сверхважности задания поступило, а уж тут оружие держи в порядке, на «кажинный миг» в готовности… А ну как задание провалишь?..
И затрепетал мотылек крылышками на огонек в Париж. Нет, такие мотыльки крылышки не опаливают. Во все места у них вживлены заповеди ленинизма. Трусики приспустит, а оттуда… звезда пятиконечная и слепит. Самых проверенных и идейных женщин растила Лубянка.
И такие были: женами ложились под врага, общих детей растили, а потом… предавали, выдавали и возвращались в истинное Отечество, в истинную семью… Орденоносные.
А что тут?.. Классовая борьба, без компромиссов и пощады!..
В Париже никто не мог объяснить, куда запропастился Кутепов. Мужик крепкий, травленый, лобастый — ну как такому пропасть?..
На посту председателя РОВСа Кутепова заменяет генерал Миллер.
Евгений Карлович Миллер родился в 1867 г., на три года «запрежде» Главного Октябрьского Вождя. Миллер окончил Николаевский кадетский корпус, а затем, в 1886-м, и Николаевское кавалерийское училище, откуда выпущен корнетом в лейб-гвардии гусарский полк. В 1892 г. окончил Академию Генерального штаба, всего на два года позже генерала Алексеева, так что едва ли не каждый день встречались.
Кутепов, Миллер… Перелетным клином шли они все под выстрелы охотников.
Около шести лет Евгений Карлович справлял различные штабные должности. С 1890 по 1907 г. он — военный атташе в Брюсселе, Гааге и Риме.
В 1907 г. Евгений Карлович отбывает строевой ценз командиром 7-го гусарского Белорусского полка. В 1909-м — обер-квартирмейстер Главного управления генерального штаба; в 1910-м — начальник Николаевского кавалерийского училища, одного из самых привилегированных военных учебных заведений дооктябрьской России.
В 1912-м его переводят на должность начальника штаба Московского военного округа.
С началом мировой войны Евгений Карлович вступил в должность начальника штаба Пятой армии Северного фронта, 28 декабря 1916 г. получает под командование 26-й армейский корпус; после октябрьского переворота выехал за границу. Однако вскоре вернулся: вроде не все потеряно.
В 1919–1920 гг. Миллер — главнокомандующий войск Северной области. Штаб армии возглавлял генерал Квецинский.
Миллер не проявлял активности, отсиживаясь на своей территории. Как говорится, не до жиру — быть бы живу.
В конце апреля 1919 г. Временное правительство Северной области приняло постановление о признании правительства адмирала Колчака Временным Всероссийским правительством.
Осенью англичане уходят с русского Севера. Генерал Аронсайд[91]настаивает и на эвакуации белой армии. Миллер отказывается: армия готова оборонять свои русские земли.
Обстановка обостряется, англичан уже нет, и Миллер с Квецин-ским, бросив войска, уходят на ледоколе «Минин» в Норвегию. Собственно, войска бросать не пришлось, они в основной массе принимают сторону красных, так что дай Боже ноги…
В 1920 г. Миллер принимает предложение Врангеля и возглавляет в Париже работу военных представителей белого Крыма в Западной Европе. Его старания направлены на получение военной помощи. И когда Франция готова подписать такой документ, рушится белый Крым.
А дальше?.. Эмиграция.
РОВС раздирали распри. Несмотря на очевидные факты (сомнений в предательстве Скоблина быть не могло), новый председатель РОВСа генерал Миллер назначает предателя и отступника начальником контрразведки. Дворянское достоинство не позволяет подозревать боевого генерала — товарища по общей борьбе.
Евгений Карлович после настоятельных увещеваний переезжает на новую квартиру, которая насквозь пронизана подслушивающими аппаратами. Агенты НКВД днем и ночью ловят каждое слово. Уже через сутки все важные разговоры ложатся донесениями на стол первых чекистов в Москве. А эту самую квартирку заботливо «оборудовал» и зазвал жить свой же: русский эмигрант и предприниматель с размахом Сергей Третьяков — верный агент НКВД.
Эта грязь и низость ничем не разнятся от той, что запечатлена Пильняком. Правда, с некоторой долей простительности: там людей превращала в скотов нищета на чужбине, а здесь — запустенье в душах, потеря даже проблеска чести, даже просто чувства человечности. Проституты в европейских костюмах с чековыми книжками и без оных продолжали губить Россию. И, казалось, во лбу каждого выжжено тавро продажности. Эти проституты теснились везде, их столько — за ними и не видно дома — родных проселков, березовых рощ и ленивого течения тихих омутных речушек…
Господи, откуда это, что за порода — поедать людей?..
Воссоздать новейшую историю России — значит живописать историю предательств. Гибель, уход из жизни целого общественного организма всегда сопровождают гниение, распад и гнусности. Армия изменяет присяге. Люди отрекаются от Родины и мажут ее отравой слов. Весь необъятный мир оборачивается внезапно громадной нечистой тварью, всё отравлено зловонным дыханием.
В декабре 1936 г. в Париж прибывает сам начальник Иностранного Отдела НКВД товарищ Слуцкий А. А. Цель командировки — организовать на месте похищение генерала Миллера.
22 сентября 1937 г. Евгения Карловича белым днем уворовывают на парижской улице — взяла и слизнула «женевская» уродина. Давно, как же давно «пасла» их высокопревосходительство!