С совершенным уважением Leo Tolstoy» Над русским текстом письма Толстой работал 6–7 сентября. Написав письмо, Толстой отправил его для перевода на английский Черткову.
Писал это Толстой в 1910 г., когда уже в законченном виде существовал не только марксизм, но и большевизм. Не случайна эта плотность мысли такого направления в те годы. В несовершенном мире люди искали счастье, справедливость. И мыслители, политики, которые по недоразумению относят себя к мыслителям, каждый на свой лад предлагают решения.
Почти весь 1910 г. Ленин безвыездно обитает в Париже — на стене дома ныне мемориальная доска. А чтоб каждый знал: здесь жил и созидал великий друг людей труда. Это все из той же серии: вечный мертвец учит жизни…
Июнь поглощают совещания расширенной редакции газеты «Пролетарий». Ленин ведет агитацию за отдельный от РСДРП съезд или конференцию большевиков. Такая конференция и состоится в Праге в январе 1912 г.
В то лето, как всегда, он пишет статьи и встречается с единомышленниками. В беседе с секретарем русской части ЦК А. П. Голубковым Ленин дает указания по борьбе с провокаторами, густо просачивающимися в партийные организации. Последние месяцы жизни Толстого.
В августе Ленин письмом разъясняет слушателям каприйской школы антипартийный, фракционный характер этой школы, организованной Горьким. Ленин характеризует ее лекторов, в том числе и будущего наркома просвещения Луначарского, как отзовистов-богостроителей, подтверждает свой отказ от чтения лекций в школе и приглашает слушателей в Париж, иначе говоря, переманивает. Это письмо вызовет раскол в каприйской школе, то есть как раз то, что и нужно было Ленину.
Горькому, еще не продавшему свое дарование большевизму, еще не ставшему «певцом партии и чека», принадлежат слова:
«Большинство из вас рабы жизни или наглые хозяева ее, и все вы кроткие мещане, временно заступающие настоящих людей».
И они пришли, эти настоящие люди. Надо отдать ему должное, он по-писательски задолго уловил изменения, которым еще предстояло стать явью. Он чувствовал пришествие нового мира и новых людей…
В октябре того же, 1910 г. Ленин выезжает в Брюссель на 11-ю сессию Международного социалистического бюро.
За несколько дней до кончины Льва Толстого Ленин в двух письмах к Горькому разъясняет ошибочность его взглядов на причины и характер раскола между большевиками и отзовистами-богостроителями, указывает, что основа раскола — в различных взглядах «на весь современный момент (и на марксизм, конечно)». Он благодарит Горького за то, что тот своим дарованием художника приносит рабочему движению столь ощутимую пользу.
Надо полагать, учел и это ленинское обращение Алексей Максимович. Уже не один год он насыщается духом партийных сочинений, подчиняя им талант и темперамент. С разъяснений Ленина он осознает, что закладывает основы новой литературы — литературы будущего социалистического общества.
Борьба за ленинизм — это не борьба за сохранение утопии Ленина. Это откровенная борьба за сохранение партии в наше время, когда вдруг открылся авантюризм Главного Октябрьского Вождя. Это борьба за сохранение господства партии над жизнью народа. Об идеалах речь и не идет (при чем тут ленинизм, надо удержать власть!), идет борьба за власть, а без ленинизма нет партии, она тогда совершенно «голая»: одно насилие, жестокость и глупость. С Лениным сей жизнелюбивый набор сохраняется, но к нему все же добавляется какой-то набор и утопических представлений. О том, что они, эти утопические представления, обошлись народам морями крови и дикими средневековыми тираниями, разговор как-то не затевается. Вроде все само собой подразумевается: извращения не дали развернуться утопии. Не вспоминают, что утопией сам вождь макнул народ аж по самое темечко, пока не сразил его мозговой удар. Не вспоминают, что жизнь дала пробу всем положениям утопии — до национальной катастрофы довела великий народ. Об этом молчат, ровно все это происходило не с партией Ленина, а где-то в иных мирах.
И цепляются за своего идола, поскольку нет без него партии, а в наличии одна кровь и неправда: никакими красками не перемазать их в добро и справедливость. За всеми этими построениями — господство партии над жизнью народа, господство партийных верхов над законом.
Жану Жаку Руссо принадлежат слова:
…Умеющих хватать, сдирать
И не давать, а только брать.
Для них сохранение ленинизма — вопрос жизни и смерти их паразитной, насилующей жизни. Им надо бороться за Ленина — иначе не сохранить власть над народом.
Вечный мертвец учит жизни. Их жизни.
«Помогай вам Бог»[102], — любил наставлять своих единомышленников Толстой. Свой, сокровенный смысл вкладывал в это напутствие…
7 ноября смерть обрывает переписку…
А Ганди Великую Душу упокоят пули изувера террориста в 1948 г. на 79-м году жизни.
Поклон вам, Великие Души!..
Горький писал о Толстом: «Его интерес ко мне — этнографический интерес. Я, в его глазах, особь племени, мало знакомого ему, — и только».
Надо сказать, характеристики Льва Толстого весьма далеки от евангельских. Едкие, беспощадные, порой оскорбляюще-жестокие (и пинок, и удар хлыстом), они выставляют Льва Николаевича отнюдь не терпимым к роду человеческому непротивленцем. Мне редко доводилось читать столь беспощадные и унижающие характеристики, чем те, которые давал граф писателям, да и не только им.
Он уже рисуется двояко: и страдающим, скорбящим за род человеческий, и страстно проповедующим добро, душу, смирение, и бьющим ближнего наотмашь и по левой, и по правой щеке (уж какое тут подставление щеки обидчику, тут мечь, огонь, кровь!).
И евангелист — и помещик-крепостник, учитель жизни, наставник — и цинично-развязный господин… Когда долго всматриваешься в графа Толстого, это раздвоение уже не мнится, оно зримо: в одном человеке живут и действуют два совершенно разных Толстых. Настоящий — тот крепостник-помещик, распорядитель человеческих жизней, господин, а второй — венец развития души, совершенствования мысли. Эгоист, себялюбец сталкивается с евангелистом. Непрерывное борение этих двух начал и есть Лев Николаевич Толстой, хотя и это деление условно. Сам он гораздо более сложен. Я прочерчиваю только ведущие черты характера, жизни, судьбы…
Для Ленина и большевиков Толстой и его последователи были как бы зараженные: в них неизлечимые язвы старого мира. Надо перешагнуть через таких, они только вяжут движение. Полистайте записные книжки и дневники Толстого хотя бы за последний год жизни — «зараза» так и прет.
«Спасаясь от разбойников, постоянно организованных, признаваемых благодетелями, отдаемся в руки правительств».
Ну как Непогрешимый и его правительство наркомов могли допустить подобное? Да затушевывание это классовых противоречий! Чистейшей воды поповство и обман трудящихся! Самая что ни на есть подлость для нового, раскрепощенного направления жизни… И запись-то, отметим, не дословная. Там еще о том, что «человек признает себя Богом, и он прав, потому что Бог есть в нем; сознает себя свиньей, и он тоже прав, потому что свинья есть в нем. Но он жестоко ошибается, когда сознает свою свинью Богом» (выделено мною. — Ю. В.).
Уже сколько жизнь доказывает ленинцам: нельзя своего бога навязывать народу, ибо не Создатель это, а оборотень.
И оборотня уже более 70 лет подсовывают народу вместо истинного Бога!
И набатом расходятся слова великого Толстого: «…и он тоже прав, потому что свинья есть в нем. Но он жестоко ошибается, когда сознает свою свинью Богом».
Но если бы это была только свинья…
И с этим высказыванием Толстого еще можно было бы смириться — ну чудачит старик, — а вот как с высказыванием о революционерах? Пусть не его мысль, но он-то произвел ее в свою, и как произвел!..
«…Когда революционеры достигают власти, они неизбежно должны поступать так же, как поступают все властвующие, то есть совершать насилия, делать преступления, без чего нет и не может быть власти».
Разве не для освобождения порабощенных народов всего мира взята им, Лениным, власть? Если не он, кто из горя и крови вырубит им счастье?..
Дорога к счастью одна, и она четко прописана объективными научными выводами. Есть теория общественного движения. И он, Ленин, владеет ею и ее выводами. Он сознает себя призванным к руководству. Нет выше назначения — быть революционером и участвовать в созидании новой жизни…
«И всё от ужаснейшего, губительнейшего и самого распространенного суеверия всех людей, живущих без веры, — суеверия о том, что люди могут устраивать жизнь — добро еще свою, а то всё устраивают жизнь других людей для семей, сословий, народов. Ужасно губительно это суеверие, что та сила души, какая дана человеку на то, чтобы совершенствовать себя, он всю тратит ее на то, чтобы устраивать свою жизнь, мало того — жизнь других людей».
Это же пощечина Ленину, он просто снедаем идеей всем все устраивать. Да как — кровью и казармой…
Никого не щадят ради своего понимания мира. За каждым с ножом и петлей — надо же сделать человека счастливым; надо уж, во всяком случае, помочь, коли не сознает своего счастья.
Изводят нуждой, травят, сжигают людей в топке общественных забот, потрясений, обновлений, а теперь и во имя перестройки — и все ради доктрины. Ну все человечество в их распоряжении.
И если бы горели только в переносном смысле.
Нестерпим жар этого сожжения людей. Опаляет души, делает их грубыми, развращенными и совершенно нечувствительными к страданию. Ну настоящий новый человек — заря всего передового человечества, так сказать, авангард…
Еще не успела советская власть оглядеться — всего третий месяц существует, — а уже в строках распоряжения Ленина хруст могильного заступа для сотен людей, пока для сотен…
В Петрограде постановлением от 21 февраля 1918 г. предлагается направить на рытье окопов всех работоспособных членов буржуазного класса, мужчин и женщин, а сопротивляющихся — расстреливать… Это, так сказать, заря советской власти…