«…Да, христианство есть, несомненно, религия МИРА И ЛЮБВИ, а не вражды и ненависти. Да, главнейшая заповедь христианства — это заповедь о любви — ЛЮБВИ К БОГУ как к средоточию всяческого добра и блага: милосердия и долготерпения, красоты, гармонии, справедливости. Но именно поэтому совершенно естественно, что все, идущее вразрез с этой заповедью, все, мешающее христианину исполнять ее, должно быть ему ненавистно. И это — единственно святая ненависть: ко злу, ко греху, к страстям человеческим, к сатанинскому беззаконию. Со всем этим христианин должен быть абсолютно непримирим.
«Живи в мире с врагами, но со своими врагами, а не с врагами Божиими», — поучает нас великий столп Православия святой Иоанн Златоуст. «Не противься злому», — говорит Слово Божие, то есть: не ропщи, благодарно принимай все те личные скорби, болезни и искушения, которые будет угодно Господу послать тебе. Но такой призыв вовсе не означает потакания преступному равнодушию — равнодушию к судьбе Отчизны, терзаемой в тяжкий час злодеями и святотатцами. Мир со злом недопустим, и именно это имел в виду Спаситель, говоря: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч…» (Мф. 10, 34).
Этот духовный меч, который крепко держала в руках Церковь Русская в течение тысячи лет, и ныне безмерно страшен ее врагам — предтечам и слугам грядущего антихриста. Церковь земная, по определению святых отцов, есть Церковь воинствующая, а поприще нашей земной жизни — место брани и подвига. Любовь не должна быть безрассудна. Она — любя — не растворяется с теми, кого покрывает. Не может любовь принудить человека объединиться с погибельным заблуждением. Истинная любовь беспрестанно сражается, защищая тех, кто доверился ей, от зла, часто скрывающего свое истинное обличье под маской ложного благообразия. Мнимо христианская «любовь» и ложно понимаемое «всепрощение» — мир со всеми подряд, без разбора нужны лишь тем, кто сегодня с бешеной энергией и напористостью готовит всемирное «объединение» и «примирение» под сенью «нового мирового порядка» — политической ширмы, за которой скрывается дьявольский оскал жесточайшей антихристианской диктатуры.
Долгие столетия Русская Державность была той силой, которая препятствовала осуществлению дьявольских замыслов. Ныне — при нашем попустительстве — она почти разрушена. Восстановление ее есть для России вопрос жизни или смерти. Судьба России может определить и судьбу мира, а потому вопрос державного строительства на Руси приобретает вселенское звучание. Готовы ли мы к его разрешению?..»
15 сентября 1919 г. Ленин пишет Горькому[112]:
«Дорогой Алексей Максимыч!
«Интеллектуальные силы» народа смешивать с «силами» буржуазных интеллигентов неправильно (это черта Ленина — не доказывать свою правоту, а поучать. И буквально во всем. — Ю. В.). За образец их возьму Короленко: я недавно прочел его, писанную в августе 1917 года, брошюру «Война, Отечество и человечество». Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик (не может Ильич без ярлыков. — Ю. В.). А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистской войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистической войне — дело, заслуживающее поддержки… А гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики…
Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, аг…».
Такое отношение к интеллигенции не могло не предопределить ее судьбу. С первых дней революции она стала нести потери. Очень быстро они приняли характер истребления.
Враги России, к примеру Геббельс, со стороны это оценивали так:
«Большевизм уничтожил в России западноевропейский руководящий слой. Он один был в состоянии сделать этот гигантский колосс способным действовать. Хорошо, что этого сегодня уже нет» (запись в дневнике 29 декабря 1939 г.).
Весьма примечательна его запись и 14 ноября 1939 г.:
«В России, как и повсюду, где-нибудь в другом месте, централизм как отец бюрократии является врагом всякого развития личности».
Революция и Гражданская война вдруг открыли какую-то зоологическую неприязнь, враждебность народа к интеллигенции. Безусловно, это результат «классового» натравливания рабочих и крестьян на «паразитирующую прослойку, которая обслуживает имущие классы, наживаясь на труде и слезах народа».
Это — презрение, ненависть к умственному слою, нечто новое, неизвестное русскому обществу. Российская интеллигенция испокон века преданно служила народу. Можно без конца перечислять имена ее представителей, которые столько сделали для духовного становления народа, которые занимались его здоровьем, гражданскими правами, спасали от голода, эпидемий…
Айхенвальд пишет:
«…Открылась глубокая пропасть между интеллигенцией и простолюдинами, между городом и деревней, между работниками и рабочими. Презрительную кличку «буржуя» так часто бросают теперь в лицо труженику только за то, что он образован и культурен… Массы забыли или не знают о тех заслугах, какие имеют перед ними лучшие представители русской мысли, русского слова и русского дела… они не учитывают, как велика была в нашей интеллигенции тяга к народу, как искренне, иногда — с трогательной наивностью, верили наши просветители, что они находятся в неоплатном долгу перед народом, и как добросовестно, с каким излишком они этот долг уплачивали… Достаточно назвать Толстого, чтобы убедиться, насколько демократичен русский гений. Аристократ из аристократов, граф Толстой, князь духа, он к ногам народа сложил весь свой аристократизм — и внешний, и моральный… он ушел из города в деревню… Если таковы наши человеческие вершины, горние высоты русской славы, то естественно, что, спускаясь к обыкновенным и рядовым, в кадры безвестных тружеников, мы тоже находим гораздо более скромные, но не менее благородные формы служения народу…
И пусть далеко не каждый из нас, теперешних интеллигентов, сам участвовал в этой широкой… работе, мы все-таки гордимся своей принадлежностью к русской интеллигенции; на нас тоже лежит не только доля ее вины, но и отблеск ее заслуг, и все мы в большей или меньшей степени причастны к ее исторической роли. Оттого, когда нас бранят «буржуями», когда рабочий или крестьянин, то есть недавний или нынешний житель деревни, высокомерно отворачивается от нас… когда нам предъявляют счет, мы должны помнить, что не только интеллигенция в долгу перед народом, но и народ в долгу перед интеллигенцией… рабочий народ многим обязан разуму просвещенных деятелей России, героям родной культуры и скромным труженикам духа вообще.
Русский интеллигент часто демократичнее русского рабочего. Не надо же угождать пролетарию, не надо льстить ему и ставить его выше облака ходячего — иначе пролетариат обратится в самую надменную и невыносимую аристократию. Надо интеллигенту хранить чувство собственного достоинства…»
Эта зараза, пущенная в народный организм, давала знать о себе еще десятилетия. В мою юность она просочилась презрительными словечками типа «очкарик» — ерническим презрением к людям умственного труда как неполноценным. Очки стали признаком такого «некачественного» индивидуума. Интеллигенции приписывали отсутствие патриотизма, тогда как именно она являлась сосредоточенным выражением национального духа и традиций, носительницей отечественной культуры, спаянной с мировым разумом. Юношей я помню окрики-клички: «Эй ты, шляпа… а еще в шляпе… а еще в галстуке!..» Людей презирали даже за просто опрятную городскую одежду, принятую в мире. Напитанный ядом классового деления общества, народ источал презрение к людям умственного труда, для него это были готовые кадры предателей и врагов. Это каиново дело сотворили Ленин и ленинизм. Из этого зловонного угла потекла густая, кислотной крепости ненависть к русской интеллигенции. Этому отношению интеллигенция обязана своими невосполнимо тяжкими потерями и страданиями. Оно пресекло на взлете выдающуюся культуру — мир в изумлении отступал перед ней, любуясь обилием и блеском ее таланта.
Все было брошено под сапоги трудовых армий, истребляющий быт, лагерные мытарства, дикий бред сочинителей от большевистских догм — всех этих Лысенко, Юдиных, Ждановых… Не счесть сих толп полуграмотных, ограниченных людей с чугунно-проспиртованными душами.
Это изничтожение российской интеллигенции не завершилось v по смерти Сталина, оно имеет место и доныне…
Из толщи лет прорвался к нам крик Шаламова: вы же творите черное дело с русской интеллигенцией! Опомнитесь!
Нет, не опомнились.
В инструкции для гитлеровских зондеркоманд (а это именно они в подавляющем большинстве случаев занимались уничтожением сотен тысяч, миллионов советских людей на оккупированных территориях) в перечне лиц, подлежащих немедленному расстрелу, в девятом пункте наравне с евреями значились русские интеллигенты, то есть их уничтожение, с точки зрения руководителей «тысячелетней» империи Гитлера, являлось сверхважным, ибо обезглавливало народ…
Евреи уничтожались согласно гитлеровской расовой концепции.
Русские интеллигенты — как организаторы, каркас русской нации, после чего процесс превращения народа в рабочую, подневольную скотину уже не представлялся сложным.
Та же инструкция требовала после уничтожения выявленных людей «немедленного и аккуратного погребения трупов».
Задача интеллигенции — осознавать действительность. Это такая же профессия, как, скажем, мастерить часы, растить хлеб. Общество обособляет профессии — мельник, воин, ученый (интеллигент). Обособление части общества для осознания действительности в конце концов породило науку. Это жизненно необходимо человечеству, дабы знать, куда идти. Отсюда, кстати, и политика как отрасль знания.