Ю. В.)… От души желаю, чтобы в Вашем сердце зазвучали опять отголоски настроения, которое когда-то роднило нас в главных вопросах, когда мы оба считали, что движение к социализму должно опираться на лучшие стороны человеческой природы, предполагая мужество в прямой борьбе и человечность даже к противникам. Пусть зверство и слепая несправедливость остаются целиком на долю прошлого, отжившего, не проникая в будущее.
Вот я теперь высказал все, что камнем лежало на моем сознании, и теперь думаю, что моя мысль освободилась от мрачной завесы, которая мешала мне исполнить свое желание — высказаться об общих вопросах.
До следующего письма…»
Накануне ухода из дома Льва Толстого занимает «заблуждение смертной казни». Он делает последние записи в «Записной книжке № 7». Еще несколько таких заметок — и страниц уже больше никогда не коснется рука писателя. Считанные дни отделяют его от гроба.
Если даже людям нравственная философия Льва Толстого кажется нереальной в качестве основы для соединения и здорового существования общества, все равно чувства, проповедуемые Толстым, должны быть в каждом, должны присутствовать в жизни, не должны оставлять нас — с ними человек чист, легок, радостен и глубок. С такими чувствами жизнь благородна и достойна.
Короленко не являлся непротивленцем в полном смысле слова, но насилие ненавидел и презирал. Он выступает против изуверств гуртовых казней и казней по заложничеству, то есть казней людей, вообще ни в чем не повинных, своего рода казней-устрашений. Это совершенно новое явление, неизвестное дотоле России.
При Николае Втором Короленко скорбел, что в России нельзя протестовать против казней, как за границей: на митингах и петициями.
«Тем важнее, скажу даже — тем священнее, обязанность печати хоть напоминать о том, что ужас продолжается в нашей жизни, чтобы не дать ему превратиться окончательно в будничное, обыденное, бытовое явление, своего рода привычку, переставшую шевелить общественное сознание и совесть…»
Короленко писал об этом в очерке «Бытовое явление», который столь поразил Льва Толстого. Чему нам учиться у этой самой заграницы? Да мы свою социалистическую государственность осваиваем. К настоящей свободе натаскиваем граждан.
Нет, случались демонстрации в 60-е годы, скажем против повышения цен на продукты… там… в Темиртау, Новочеркасске, Шахтах. Но были подавлены с такой людоедской беспощадностью — у недовольных пропало всякое желание высказывать какие-либо требования. Впрочем, и сами недовольные тоже пропали.
Именно так действовала власть: не просто милиция, а войска, эти самые мальчики-призывники, вчерашние десятиклассники, будущее страны. Наваляли трупов на десятки. За ними пустили моечные машины — ну должны же быть чистыми улицы. Свалили трупы в безымянные могилы, воровски свалили — никому никаких данных. Дематериализовались граждане.
Тогда, в июне 1962 г., цены на основные продукты были повышены в среднем на 30 %. Повышение цен вызвало протест рабочих крупнейшего в Новочеркасске электровозостроительного завода. Никто, никакая организация не готовили протест, это было стихийное возмущение людей. 1 июня рабочие прекратили работу и с красными флагами и портретами Ленина направились к горкому КПСС. К ним присоединились рабочие других предприятий.
2 июня завод блокировали войска и танки. Услышав грохот тяжелых боевых машин, тракторист Катков воскликнул: «О Боже, и эти идут удовлетворять просьбы трудящихся!»
В демонстрантов стреляли из автоматов. На месте расправы остались 24 трупа и 31 раненый — славно потрудились мальчики в солдатском обмундировании (еще вчерашние школьники, только бриться начали).
Ну как тут без КГБ? Вскоре он и произвел аресты, защищая народ от смутьянов. В тюрьме оказались 14 человек. Семерых приговорили к смертной казни (комедия суда) и через два месяца с небольшим пустили в расход. Вот их имена:
А. Ф. Зайцев (колхозник), М. А. Кузнецов (слесарь), Б. Н. Мокроусов (рабочий), А. А. Коркач (электрик), В. Д. Черкасов (слесарь), С. С. Сотников (токарь), Г. Шуваев (повар).
Самому молодому было 25 лет, самому старшему — 45.
Мир праху вашему, люди земли русской!
Поклон вам за стойкость, мужество перед сворой палачей!
И вечное проклятие вам, убийцы из КПСС и КГБ! Ходите вы и сейчас по нашей земле, жируете на сытые пенсии и таите черную злобу на народ: смеет подыматься с колен, смеет говорить, смеет собираться на митинги, смеет голосовать против!
Да что там расстрелы демонстраций! А издевательства, а удушение жизнью — не жизнью, а режимом жизни (подлой росписью очередей и унижений), а убийства — убийства по-тихому, каждый день, каждый час: только чуть-чуть отверни от протоптанно-указанной дорожки — крысиной тропки для всех.
Больше никаких демонстраций (аж до самого правления Горбачева) — даже при наличии несметного числа поводов — не просматривалось. Ох, близок к зрелости новый человек!
Ленинское правительство, исповедуя «женевский» принцип устройства общества, превращает казни именно в бытовое явление. Скоро эти казни безмерно превысят все преступления монархии. Жертвы расправ придавит не только всероссийский могильный холм-гигант, но и неподъемный Кощеев камень — камень молчания, ибо новое, революционное правительство не только запретит протесты в печати (это ведь не царское время), но и начисто упразднит всякую гласность, кроме казенной. Все, кого будет загребать «женевский» механизм, окажутся вне чувств и мыслей тех, кто пока жив или свободен. Безразличие, черствость и инстинкт самосохранения людей сообщат волю любым действиям советской власти. Впрочем, ежели взглянуть на все эти вещи с другой стороны, так сказать широко, то ведь это и есть та самая многотрудная работа по воспитанию нового человека. В «достоинствах» этого нового человека, который, в общем-то, состоялся, — органическое безразличие к жертвам «женевской» твари, более того — убежденность, что она, эта самая тварь, всегда права и не бить просто не имеет права: должна карать, должна загонять людей за колючую проволоку, должна выправлять в «психушках», должна определять жизнь каждого.
Вопросы права, виновности, нравственности, справедливого и несправедливого устройства общества не шевелят и не колышут совесть нового человека. Он уже обладает развитым затылочным зрением и глаза держать в нормальном состоянии неспособен, а посему со всей жутью жизни мирится без особых усилий над собой. Живет он себе, не подает голоса, смотрит на сон грядущий телевизионные программы… об уборке урожая, о новом комбайне, о союзе труда и науки и наполняется гордостью! Его жизнь, его радость жизни…
Что и рядить, странная революция! Нет, спору нет: великая! Все перевернула, нарекла людей гражданами — ну все по-новому! И все же… странная: царя нет, а рабы… рабы остались. И гордятся рабством. Великое рабство по убеждению. Единение душ в общем целовании кнута со слезами умиления…
В 1919–1920 гг. Луначарский по поручению Ленина объезжал со своего рода ревизиями Кострому, Ярославль, Гомель, Харьков, Полтаву, Одессу и другие города и отсылал Ленину самые подробные отчеты о развороте дел на местах. Выезжал он по поручению Ленина и на Южный фронт (28 октября — 14 ноября 1919 г.). Не очень верил Ленин рапортам официальных властей. В таком безусом возрасте находилась партийная бюрократия, а своевольничать уже наловчилась и отписываться тоже, даже своему апостолу.
Ленин прочитывал отчеты, делал выводы, а на первой странице сверху писал крупно, размашисто: «В архив».
Воинов — первородная фамилия Луначарского. Провинциальное пристрастие к «красивости» не обошло, в общем-то, и столь приметных людей, как Воинов. Фамилия Луначарский звучала так форсисто — почти так же, как далекая Кастилия или Гренада! И что такое Алексеев? А вот Станиславский! Сколько же не традиции, а обыкновенного провинциализма, скорее пошлости!
Именно в те дни весны 1920 г. и состоялось свидание Короленко с Луначарским.
Свою боль, несогласие с политикой большевиков Короленко высказал без утайки. Луначарский предложил изложить Короленко свои размышления в письме к нему, пообещав обнародовать в «Правде». Как же, давние товарищи по борьбе с самодержавием, к тому же оба литераторы! Худа надежда на такого правдолюбца, как нынешний Анатолий Васильевич, но все же…
Это именно Анатолий Васильевич Воинов (Луначарский) украсит отечественную словесность утверждением, что, «если бы Христос был жив теперь, он был бы большевиком».
Тут остается лишь развести руками.
А впрочем, чего и чему тут удивляться? Они ведь иначе, как в иконных окладах, себя не представляли. Даже эти, маломощные, из 70-х и 80-х годов, требовали носить свои парсуны на демонстрациях. А тут — основоположники!..
В июне 1920-го Короленко отсылает первое письмо. Несмотря на обещания Луначарского, оно не появилось в «Правде». И впрямь, где волки водятся, там рыси нет. Не поддался Анатолий Васильевич — выучка!
Горестными предстанут закатные годы бывшего наркома-литератора, а в ту пору не то беспризорного деятеля партии, не то кандидата во враги народа, назначенного вдруг послом в Испанию: ссылка, разумеется, но вечное спасибо ей. Хотя, ежели прикинуть, сколько таких скороспелых дипломатов уже «загорают» на нарах, коли вообще живы или способны еще соображать…
Понимал характер алмазного владыки Анатолий Васильевич, не из новичков в партии. С Григорием Зиновьевым, Львом Каменевым и всеми такими обошлись куда круче — даже не по себе вспоминать! А тут… посольство, молодая красавица жена из актрис[113] — в общем, гляди — и пронесет! И тут тебе Испания…
Поди, так и зудело осенить себя крестным знамением.
«Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением, яже во дни и в нощи, яже во уме и в помышлении: вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец…»
И Испания, такая солнечная!..
Нет, Боже, не зря боролись…