Я посмотрела на Джейми. Он все еще сжимал кинжал в кулаке, но рука была опущена, а плечи наконец-то расслабились. Мы улыбнулись друг другу.
Джем осоловело жмурился и не обратил никакого внимания на помазание елеем, зато, когда холодные капли виски коснулись его лба, глаза малыша испуганно распахнулись и он замахал руками с возмущенным писком. Крошечное личико угрожающе скуксилось – Джем решал, разреветься ему или нет, – и Бри торопливо прижала ребенка поближе к себе.
Она похлопывала Джема по спинке со скоростью ошалевшего барабанщика, тихонько гукая ему в ухо. В конце концов Джемми передумал реветь, засунул в рот палец и наградил всю нашу компанию подозрительным взглядом. К тому времени отец Кеннет уже лил виски на Джоан, спящую у Марсали на руках.
– Я крещу тебя, Джоан Лири Клэр Фрейзер, – сказал он, повторяя имя за Марсали.
Я изумленно вскинула голову. Мне было известно, что она назвала Джоан в честь своей младшей сестры, но я не знала про другие имена. Я смотрела, как Марсали склоняется над ребенком, и в горле поднимался комок. Ее сестренка и мать, Лири, остались в Шотландии. Им вряд ли когда-нибудь доведется встретиться со своей крошечной тезкой.
Ни с того ни с сего глаза Джоан распахнулись, и она пронзительно завопила. Все подскочили так, будто рядом взорвалась бомба.
– Идите с миром и служите Господу! И поторапливайтесь, – напутствовал нас отец Кеннет. Он ловко заткнул пробками бутылочку с елеем и фляжку, заметая следы. С тропы донеслись озадаченные голоса.
Марсали вылетела из-под полога шатра, прижимая Джоан к груди и таща за руку сопротивляющегося Жермена. Брианна задержалась на мгновение, чтобы поцеловать священника в лоб.
– Спасибо, святой отец, – прошептала она и убежала, взмахнув юбками.
Джейми потянул меня за собой к выходу, но напоследок обернулся и шепнул:
– Pax vobiscum, святой отец![17]
Отец Кеннет уже сидел за столом, сложив руки перед собой, а на столе снова покоились листы чистой нетронутой бумаги. Он посмотрел на нас и улыбнулся. На лице, несмотря на синяки и кровоподтеки, отражалось глубокое умиротворение.
– Et cum spiritu tuo[18], – ответил он и поднял три пальца в жесте прощального благословения.
– Ну и зачем ты это сделала? – услышала я сердитый шепот Брианны. Они с Марсали шагали чуть впереди нас – быстро идти не получалось из-за детей, – но я с трудом различала укутанные в шали силуэты от кустов, окружавших тропинку.
– Что сделала?.. Жермен, брось сейчас же. Пойдем к папе, хорошо? Нет, не надо тянуть это в рот!
– Ты ущипнула Джоани. Я видела! Из-за тебя нас всех чуть не поймали!
– Мне пришлось ее ущипнуть. Как же иначе-то? – Марсали удивилась таким обвинениям. – И они бы все равно ничего не смогли поделать, крещение ведь уже закончилось. Отец Кеннет не смог бы взять свои слова обратно. – Она хихикнула, а потом переключилась на Жермена: – Жермен, я кому сказала, брось!
– Что значит «тебе пришлось»?.. Ай, Джем, отпусти! Это мои волосы!
Судя по звонким невнятным восклицаниям, Джемми окончательно проснулся и начал проявлять активный интерес к происходящему.
– Она спала! – возмутилась Марсали. – И не проснулась, когда отец Кеннет окропил ее водой… то есть виски. Жермен, сейчас же иди сюда! Thig air ais a seo![19] Плохо, если ребенок во время крещения не завопит. Как иначе узнаешь, что первородный грех вышел наружу? Не могла же я оставить дьявола внутри моей крошки. Да, mo mhaorine?
Донеслись звуки поцелуев и нежное агуканье Джоани; потом Жермен, снова начавший распевать песни, сразу все заглушил.
От удивления Бри громко фыркнула, позабыв о своем раздражении.
– Понятно. Что ж, причина весомая. Хотя я не уверена, что примета сработала с Джемми и Жерменом. Только посмотри на них – вертятся, будто одержимые. Ай! Не надо кусать меня, ты, исчадие ада, я сейчас тебя покормлю!
– Ну, это же мальчики, – философски заметила Марсали, повышая голос, чтобы перекрыть стоящий гвалт. – Всем известно, что мальчишки – сущие чертенята. Тут одной святой воды мало, даже если она сорокаградусная… Жермен, от кого ты научился такой гадкой песне?!
Я улыбнулась. Рядом со мной тихонько рассмеялся Джейми. Мы уже отошли от места преступления, и можно было не тревожиться о том, что нас услышат. Среди деревьев разносились обрывки песен, звуки скрипки и смех. В сгустившейся тьме ярко горели костры.
Дневные дела закончились, и горцы усаживались поужинать, перед тем как в последний раз навестить друзей. Дразнящие запахи дыма и еды расползались в холодном воздухе, и мой желудок тихо заурчал в ответ на призывы. Хорошо бы Лиззи уже оправилась от боли и взялась за стряпню.
– Что значит «mo mhaorine»? – спросила я Джейми. – Незнакомое словечко.
– Кажется, «моя милая картошечка», – ответил он. – На ирландском. Марсали услышала это от священника.
Джейми глубоко и удовлетворенно вздохнул.
– Да благословит Святая Дева отца Кеннета. Вот уж ловкий парень. В какой-то момент я подумал, что ничего не выйдет… Глянь-ка, это Роджер и малыш Фергус?
Из лесу вынырнули две тени и присоединились к нашим девочкам. При виде своих отцов оба мальчишки пронзительно завопили, потом раздался приглушенный смех и тихие голоса двух молодых семей.
– Они самые. К слову сказать, мой милый картофель, – начала я, придерживая Джейми под локоть, – зачем ты рассказал отцу Кеннету про маслобойку?
– А разве ты против, саксоночка? – удивленно спросил он.
– Конечно, против!
К щекам прилила кровь – то ли от воспоминаний о Джейминой исповеди, то ли о том самом случае с маслобойкой. По телу разлилось тепло, менструальные спазмы наконец-то утихли; утроба дрогнула в последний раз и расслабилась от сладостного внутреннего жара. Не вовремя и не к месту, но вот вечером, если получится остаться одним… Я торопливо задвинула эту мысль подальше.
– Во-первых, это личное. Во-вторых, какой же это грех? – чопорно отрезала я. – Мы с тобой женаты!
– Я и во лжи на исповеди признался, саксоночка.
В темноте улыбка была невидна, но в голосе Джейми слышались нотки смеха. Как и в моем.
– Пришлось придумать грех, который точно отпугнул бы Лиллиуайта от шатра… Нельзя было признаваться в воровстве или содомии. Вдруг мне еще придется вести дела с этим джентльменом?
– Ты думаешь, что содомия его отпугнула бы, а вот слабость к женщинам в мокрых сорочках выглядит вполне простительно?
Рука у Джейми была теплая. Я дотронулась до внутренней стороны запястья – там, где нежная кожа выглядывала из-под рукава, – и погладила пульсирующую вену, которая тянулась от ладони к сердцу.
– Говори потише, саксоночка, – пробормотал он, тронув мою руку. – Вдруг дети услышат. Да и, кроме того, – Джейми склонился и зашептал мне в ухо, – я питаю слабость не ко всем женщинам. А только к дамам с очаровательной круглой задницей.
Он отпустил мою ладонь и привычно похлопал меня пониже спины. Несмотря на кромешную темноту, Джейми попал по нужному месту с удивительной точностью.
– К тощей женщине я бы не подошел и на пушечный выстрел, даже если бы она разгуливала голышом. А что касается Лилиуайта, – продолжал он серьезным голосом, задумчиво оглаживая мою ягодицу сквозь ткань юбки, – он, конечно, протестант, саксоночка, но при этом все-таки мужчина.
– Я не знал, что это взаимоисключающие условия, – сухо сказал Роджер, появляясь из темноты.
Джейми отдернул руку с моего зада, словно обжегшись. Жаль, что спать мы ляжем еще не скоро.
Легонько стиснув Джейми за укромное местечко и заслужив резкий удивленный вздох, я повернулась к Роджеру, который держал перед собой какой-то большой извивающийся сверток. На поросенка не похоже, решила я, хотя и похрюкивает. Приглядевшись, я различила личико Джемми. Малыш яростно слюнявил папины костяшки; в случайном отблеске света мелькнул розовый кулачок, нацеленный Роджеру прямо в ребра.
Джейми удивленно хмыкнул, ничуть не смущаясь того, что его мнение о протестантах услышал кто-то посторонний.
– Все невесты хороши, отколь берутся злые жены? – процитировал он с резким шотландским акцентом.
– А? – озадаченно откликнулся Роджер.
– Протестанты рождаются со стручком на нужном месте, – пояснил Джейми. – Во всяком случае, мужчины. Да только у некоторых он отсыхает за ненадобностью. Человек, который постоянно сует свой… нос в чужие грехи, сам нагрешить не успеет.
Я тактично закашлялась, чтобы скрыть смех.
– Зато у других стручок растет на зависть. – Роджер говорил еще суше, чем раньше. – Ладно. Я пришел поблагодарить вас… за крещение.
Я заметила короткую заминку. Он все еще не определился, как лучше называть Джейми в лицо. Сам Джейми обычно звал зятя «малыш Роджер», «Роджер Мак» или «Маккензи» – и чуть реже гэльским прозвищем, которое ему дал Ронни Синклер из-за приятного голоса, «a Smeòraich». Певчий дрозд.
– Это я должен благодарить тебя, дружище. Если бы не вы с Фергусом, мы бы не справились, – сказал он, тепло рассмеявшись.
Высокий худощавый силуэт Роджера был четко виден в отсветах костра. Он пожал плечами, пересадил Джемми на другую руку и вытер обслюнявленные пальцы о бриджи.
– Да что там, пустяки. Как думаете, что будет со священником? Брианна сказала, что ему крепко досталось. Надеюсь, с ним обойдутся по совести.
Джейми сразу посерьезнел.
– Надеюсь, с ним все будет в порядке… Я перемолвился парой словечек с шерифом.
Конец фразы прозвучал весьма сурово, не оставляя сомнений в том, что Джейми имел в виду. Взятка была бы надежнее, но у нас было ровно два шиллинга, три пенса и девять фартингов. Лучше приберечь деньги и обойтись словесными угрозами, подумала я. И Джейми был со мной согласен.
– Я поговорю с тетей, – сказал он, – и попрошу ее отправить Лиллиуайту записку. Пусть выскажет все, что думает по этому поводу. Такое письмо поможет делу лучше, чем любые мои слова.