– Нет!
– Нет, – повторил он, глубоко вдохнул и попробовал снова: – Значит, из-за того, что я забыл про Рождество?
– Нет!
– Тогда потому, что я поспешил заняться с тобой любовью?
– НЕТ! Ты можешь уже заткнуться?!
Роджер и сам над этим подумывал. Однако непреодолимое желание докопаться до правды его не оставляло.
– Тогда я не понимаю, почему…
– Вот именно! В этом-то все и дело!
Развернувшись на голых пятках, она протопала к сундуку возле окна и принялась в нем рыться, что-то злобно бормоча под нос.
Усилием воли Роджер смолчал и рывком натянул грязную рубашку. Он был раздражен и чувствовал себя виноватым – убойная смесь эмоций. Дальше он одевался в напряженной тишине, то и дело порываясь задать новый вопрос, но вовремя спохватываясь, чтобы не разжечь ссору.
Брианна нашла чулки, судорожно натянула их и сунула ноги в разбитые ботинки. Встала лицом к окну и часто задышала, точно перед прыжком в воду.
Роджера так и подмывало сбежать, пока она не видит. И все же он не мог уйти, не выяснив сперва, где совершил ошибку (одному Господу ведомо какую!). Он подошел к ней сзади и положил руки на плечи. Брианна его не оттолкнула, не попыталась засадить ботинком по ноге или заехать коленом в пах, поэтому он рискнул скользнуть губами по ее затылку.
– Так что ты говорила о гусях?
Она глубоко вздохнула и обмякла. Кажется, злость угасла так же быстро, как вспыхнула. По-прежнему ничего не понимая, Роджер обнял Брианну за талию и привлек к себе.
– Вчера миссис Аберфельд сожгла печенье на завтрак, – начала она.
– Ох. Правда?..
– Миссис Баг обвинила ее, что она слишком много внимания уделяет своей дочери, вместо того чтобы следить за плитой. И кто, мол, вообще кладет чернику в тесто?
– А что, нельзя?
– Понятия не имею. Миссис Баг считает, что нет. Потом Билли Маклауд упал с лестницы, и мы никак не могли найти его мать – она ушла в уборную и застряла, и…
– Что-что?!
Миссис Маклауд была низенькой, но довольно пухлой, а ее седалище под юбкой так и вовсе напоминало два пушечных ядра в мешке. Картина получалась донельзя зрелищной; Роджеру стало смешно.
– Не надо над ней смеяться! Она теперь вся в занозах…
Несмотря на упрек, Брианна и сама тряслась со смеху.
– Господи… А потом что?
– Ну, Билли орал во все горло… он ничего не сломал, но довольно сильно стукнулся головой, и миссис Баг выскочила из кухни с метлой наперевес – она решила, будто на нас напали индейцы. А миссис Чишолм как раз нашла миссис Маклауд в уборной и начала нас звать… И тут миссис Баг поднимает голову и вдруг как завопит: «Гуси!», так громко, что все разом заткнулись, а она бежит в отцовский кабинет, хватает ружье и сует мне в руки.
За рассказом Брианна успокоилась и прильнула к Роджеру спиной.
– Я так рассвирепела, пальцы просто чесались кого-нибудь убить. А гусей было очень много – ты же знаешь, как они обычно летают?
Да, Роджер не раз видел неровный темный клин, пронзающий зимнее небо, слышал крики, рождающие в сердце странное чувство одиночества и стремление последовать вслед за ними.
Все выбежали посмотреть. Детеныши Чишолмы со своими дикими, едва прирученными щенками носились взад-вперед, собирая упавшие тушки, а Брианна все стреляла и стреляла, торопливо перезаряжая ружье.
– Одна из собак стала жрать гуся, а Тоби пытался разжать ей челюсти, и она его тяпнула, и он заметался, заорал, что ему отгрызли палец; весь перемазался кровью, и мы никак не могли его поймать и посмотреть, что там на самом деле; и мамы, как назло, не было, а миссис Чишолм ушла к ручью с близнецами…
Брианна снова окаменела, наливаясь краской. Роджер обнял ее крепче.
– Что, палец впрямь откусили?
Она помолчала, потом вздохнула.
– Нет. Даже кожу не порвали, а кровь была гусиной.
– Ясно. Все же здорово, правда? Кладовая полна мяса, палец на месте, и дом еще стоит…
Он сказал это в шутку и удивился, когда Брианна задышала часто-часто.
– Да, – произнесла она с чувством глубочайшего удовлетворения. – Я справилась. Все живы, здоровы и сыты. И даже обошлось без кровопролития… почти, – добавила она.
– Как там говорят: лес рубят – щепки летят? – Роджер засмеялся и подался вперед, чтобы ее поцеловать, потом вспомнил про бороду. – Ой, прости. Мне побриться, да?
– Не надо. – Она провела пальцем по его челюсти. – Мне даже нравится. Побриться ты всегда успеешь.
– Да, успею…
Он поцеловал ее. Значит, вот в чем дело? Брианне хотелось, чтобы ее похвалили? Если так, она заслужила. Роджер знал, что она не сидела у очага и не пела Джему колыбельные… но он и не подозревал, что все было настолько жутко.
Пахло можжевельником, смолой и свечным воском. Обычно Брианна берегла дорогие свечи и подпаляла масляную лампадку, однако сейчас спальню заливал мягкий золотистый свет от трех подсвечников. Роджер вспомнил, как они занимались любовью и на коже Брианны плясали рыжие блики, а в сокрытых обычно местах залегали малиновые и фиолетовые тени, отчего простыни казались еще белее.
Пол был чистым – до недавних пор, – в углах лежали пучки ароматного розмарина. Кровать застелена свежим бельем. Брианна ждала его возвращения – а он ворвался, весь полный впечатлений, ожидая похвалы за то, что уцелел, и не замечая ничего, будучи ослепленным одним лишь желанием поскорее завалить ее в постель.
– Эй, – прошептал он ей на ухо. – Может, я и дурак, но я люблю тебя.
Она глубоко вздохнула, ткнувшись в него полной молока грудью, теплой даже сквозь слои одежды.
– Да, ты дурак. Но я тоже тебя люблю. И рада, что ты вернулся.
Он рассмеялся и выпустил ее. Над окном висела веточка можжевельника, сгибающаяся под тяжестью сине-зеленых ягод. Роджер отломил ее и знаком примирения заправил в вырез платья.
– Счастливого Рождества. Так что там с гусями?
С легкой улыбкой Брианна погладила колючие иголки.
– Ну… неважно. Просто…
Он проследил за ее взглядом, обернулся и увидел на умывальнике лист бумаги. Это был рисунок древесным углем: в штормовом небе дикие гуси рвались сквозь ветер, гнувший кроны деревьев. При виде его в груди вновь рождалось то самое чувство: то ли радость, то ли боль.
– Счастливого Рождества, – тихо сказала Брианна. Она встала рядом, обнимая Роджера за талию.
– Спасибо. Боже, Брианна, ты просто чудо!
Он жадно поцеловал ее, чтобы унять странную тоску.
– Взгляни, там еще один.
Все-таки Брианна отлично рисует, так, что кровь стынет в сердце. На верхнем листе она изобразила ярость грозового неба, волю и невероятное мужество. Нижний рисунок, пусть и в тех же черно-серых тонах, был совсем другим.
Мертвый гусь висел, подвешенный за лапы. Шея выгнута, крылья распластаны, а клюв полуоткрыт, словно даже в смерти он звал товарищей. Каждое перо было прописано до мельчайших деталей. Роджер еще никогда не видел чего-то столь прекрасного… и безжизненного.
– Я рисовала прошлой ночью, – негромко сказала Брианна. – Все спали, а я не могла.
Не находя себе покоя, она слонялась по пустым коридорам, а потом, несмотря на холод, вышла и стала бродить по двору. В коптильне мерцали угли; она заглянула туда и поразилась красоте висящих гусей, белеющих на фоне зачерненных стен.
– Я проверила, спит ли Джемми, потом принесла этюдник и рисовала, пока пальцы не замерзли так, что я не чувствовала в руке уголь.
Только сейчас Роджер заметил на ее лице синие тени и представил, как поздно ночью, при одной лишь свече, она рисует мертвых гусей. Он хотел обнять ее, но она отвернулась и отошла к окну с дрожащими ставнями.
Морозный ветер рвал с деревьев последние серые листья и каштаны, которые картечью стучали по крыше.
– Перед самыми родами па рассказывал мне всякие истории. Я тогда мало что слышала… Хотя кое-что все-таки запомнила.
Брианна прижалась спиной к ставням, рукой держась за подоконник.
– Он сказал, если охотник убивает серого гуся, то нельзя уходить сразу. Серые гуси образовывают пару на всю жизнь, и если убить одного, второй будет оплакивать его до самой смерти. Если подождать немного, тот, второй, прилетит, и его тоже надо убить.
Глаза у нее были темными, и пламя свечи плясало в их глубине синими искрами.
– Вот я и подумала: вдруг так со всеми гусями? Не только серыми?
Роджер откашлялся. Ему хотелось успокоить ее – но не горькой ложью.
– Не знаю. Ты боишься, что у убитых тобой птиц остались пары?
Она плотно поджала губы.
– Не боюсь. Просто не могу выбросить эти мысли из головы. Что они летают там… одни. Ты уехал, а я все думала… ну, то есть я знала, что с тобой все будет хорошо… в этот раз, зато потом, в другой раз, ты можешь и не вернуться… А, ладно, забудь. Глупости.
Она хотела пройти мимо него в глубь комнаты, но Роджер поймал ее и крепко обнял, не давая увидеть своего лица.
В обычной жизни он Брианне ни к чему – он не умеет ни косить сено, ни пахать, ни охотиться. Если надо, она сделает все сама… или найдет себе другого мужчину. Вот только этим разговором о диких гусях она намекала: он нужен ей, и она будет его оплакивать. Может быть, всю жизнь. И в теперешнем его настроении это был самый ценный подарок.
– Знаешь, – тихо сказал он ей в волосы, – когда я был ребенком, соседи держали гусей. Таких здоровенных белых тварей. Целых шесть штук; они сбились в настоящую банду и запугали всю улицу.
– И тебя тоже?
Дыхание Брианны ласково пощекотало ключицу.
– Еще как. Только мы начинали играть, как они выскакивали, орали во все горло, клевали нас, били крыльями. Если я хотел выйти во двор, приходилось звать миссис Грэхем, чтобы та загнала этих тварей обратно в загон. А однажды утром приехал молочник. Они, как всегда, бросились на него, напугали лошадь, и та понесла. Прежде чем ее успели поймать, тележкой задавило двоих гусей. Прямо в лепешку смяло. Дети были в восторге.
Брианна не без удивления рассмеялась ему в плечо.
– И что было дальше?