– Какое щедрое предложение, – сказала я, раскладывая чистые прямоугольнички стекол на льняной ткани. – Но у тебя ведь не было малярии? – Я схватила Адсо за шкирку и оттащила от молока, а потом открыла шкафчик.
– Насколько я знаю, нет. – Роджер с большим интересом следил за моими приготовлениями.
– Будь у вас малярия, сэр, вы бы такое не забыли, – грустно усмехнулась Лиззи.
– Наверное. Говорят, жуткая болезнь, – с сочувствием посмотрел он на нее.
– Еще какая. Кости ломит так, будто все внутри перебито, а глаза жжет, словно в аду. Сначала пот течет рекой, а потом знобит так, что зуб на зуб не попадает – того гляди, треснут… – Лиззи съежилась и вздрогнула, вспоминая о случившемся. – Я думала, что все прошло, – добавила она, с тревогой поглядывая на ланцет, который я стерилизовала в огне спиртовой горелки.
– Надеюсь. – Я взяла кусок ткани и бутыль из синего стекла, в которой хранился дистиллированный спирт, тщательно протерла кончик среднего пальца Лиззи. – У некоторых болезнь никогда не возвращается, и мне хочется верить, что ты, Лиззи, одна из них. Но у большинства переболевших она появляется снова, вот я и пытаюсь понять, не вернулась ли и к тебе малярия. Готова?
Не дождавшись кивка, я быстро пронзила кожу ланцетом, отложила его и взяла предметное стекло. Затем сжала ее палец, выдавила крупные капли крови на каждое из трех стекол и перевязала палец тканью.
Не медля, я взяла чистое стекло, накрыла им каплю и, распределив кровь по изначальному предметному стеклу, тут же убрала. Проделав то же самое со вторым и третьим стеклами, я отложила их высыхать.
– Вот и все, – улыбнулась я. – Изучить кровь я смогу только через некоторое время. Когда все будет готово, я тебя позову, хорошо?
– О… нет, не надо, мэм, – пробормотала она, вставая с высокого табурета и с ужасом глядя на заляпанные кровью стекла. – Мне не обязательно смотреть. – Лиззи сняла с пальца ткань, расправила фартук и выскочила из кабинета – все-таки забыв сливки с маслом.
– Прости, что заставила ждать, – извинилась я перед Роджером. – Просто подумала… – Я открыла шкафчик, достала три глиняных горшочка и откупорила их.
– Ничего страшного, – заверил меня Роджер. Он внимательно следил за моими действиями: я проверила, что кровь на стеклах подсохла, и положила по одному в каждый горшочек.
– Что ж, посмотрим. – Теперь я могла заняться его рукой – надо было промыть и забинтовать рану. – Все не так плохо, как я думала, – пробормотала я, отдирая с костяшек запекшуюся кровь. – Крови потерял немало, но это хорошо.
– Раз вы так говорите. – Роджер даже не дернулся, но и не смотрел на свою руку – вместо этого выглядывал в окно.
– Очищает раны, – объяснила я, протирая спиртом. – Не надо лезть вглубь, чтобы промыть.
Роджер со свистом втянул в себя воздух и, чтобы отвлечься, кивком показал на горшочки.
– К слову о крови, что это вы делаете с каплями нашей пугливой мышки?
– Хочу кое-что попробовать. Не знаю, получится ли, но я приготовила пробные красители из экстрактов некоторых растений. Если сработает, то под микроскопом я отчетливо увижу красные кровяные тельца – и то, что внутри них. – В моем голосе звучала надежда и неуверенное предвкушение.
Шансов на то, что удастся воссоздать клеточные красители из подручных материалов, было мало, но я не считала эту попытку неосуществимой. У меня имелись все привычные растворители – спирт, вода, скипидар и его дистилляты – и растительные пигменты, от индиго до шиповника, и я отлично знала, каковы их красящие свойства.
Кристалл-виолета и карбол-фуксина у меня не было, зато мне удалось выработать красноватый краситель, благодаря которому эпителиальные клетки становились четко видимыми, пусть и ненадолго. Осталось только узнать, подействует ли этот краситель и на красные кровяные тельца и включения в них или же придется использовать дифференциальное окрашивание.
– И что же внутри них? – с интересом повернулся ко мне Роджер.
– Plasmodium vivax, – ответила я. – Простейший организм, вызывающий малярию.
– И вы можете его разглядеть? Я думал, микробы слишком маленькие, даже под микроскопом не увидеть!
– Ты прямо как Джейми, – с терпением ответила я. – Хотя мне нравится, как шотландцы произносят слово «микр-р-обы», звучит так зловеще с вашим раскатистым «р».
Роджер засмеялся. Из-за повешения его голос потерял былую силу, но низкие, жесткие тона остались.
– Почти так же хорошо, как «р-р-резня», – сказал он.
– Ох, шотландцам только и подавай «резню». Кровожадные вы ребята.
– Что, прямо все? – Роджер широко улыбнулся – такое обобщение его ничуть не беспокоило.
– Все до одного, – уверенно ответила я. – На вид спокойные, но попробуй только задеть шотландца или обидеть его родных, и голубые береты хлынут через границу.
– Потрясающе, – пробормотал Роджер, глядя на меня. – И вы замужем за одним из них уже…
– Достаточно долго. – Я закончила промывать и протирать его руку, затем промокнула рану свежей марлей – на ней остались небольшие красные пятнышки. – Кстати, о кровожадности… Ты знаешь, какая у тебя группа крови?
Роджер удивленно изогнул темную бровь.
– Да. Знаю. Первая положительная.
Его темно-зеленые глаза со вниманием и интересом наблюдали за мной.
– Очень любопытно. – Я еще раз сменила квадратик марли и начала заматывать рану бинтом.
– Насколько именно любопытно? – спросил Роджер.
– Относительно любопытно.
Я достала предметные стекла, с которых капал розовый и голубой краситель. Одно поставила сохнуть, оперев о кувшин с молоком, другие два поменяла – положила стекло с розовым в голубой краситель и наоборот.
– Есть три основных группы крови. – Я осторожно подула на стоящее у кувшина стекло. – На самом деле их больше, но об этих трех знают все. Считается, что у каждого из нас одна из этих групп крови – первая, вторая или третья. Как и остальные черты человека, она передается по наследству; учитывая, что люди, в общем, разнополые, половину генов вы наследуете от одного родителя, а еще половину – от другого.
– Смутно помню что-то такое из школы, – с иронией ответил Роджер. – Эти чертовы – простите меня – схемы, где показана гемофилия в королевской семье и все такое. Правда, полагаю, сейчас это имеет более личное значение?
– Не знаю, – сказала я. – Возможно.
Розовое стекло, кажется, подсохло. Я осторожно положила его на предметный столик микроскопа и наклонилась, чтобы настроить зеркало.
– Дело в том, – я прищурилась, глядя в окуляр и крутя ручку фокусировки, – что эти группы крови связаны с антителами – такими маленькими штучками странной формы на поверхности клеток крови. То есть у людей со второй группой крови – один вид антител на клетках, у людей с третьей группой крови – другой, а людей с первой группой крови их нет вообще.
Красные кровяные тельца показались внезапно – слегка окрашенные, будто кругловатые розовые тени. То тут, то там попадались пятна потемнее – то ли продукты распада клеток, то ли одна из более крупных белых клеток. В остальном ничего особенного.
– Итак, – продолжила я, доставая из раствора остальные два стекла, – если один из родителей передал ребенку ген первой группы крови, а другой – второй группы, то у ребенка будет вторая группа крови, ведь проверяют ее по антителам. При этом у ребенка все равно имеется ген первой группы крови.
Я осторожно помахала одним из стекол, обсушивая его.
– У меня вторая группа крови, а у моего отца была первая, то есть оба его гена несли первую группу крови. Какой бы из них ни передался мне, это был ген с первой группой. Значит, вторая группа крови передалась мне от матери.
Увидев, как тускнеет взгляд Роджера, я вздохнула и отложила стекло. Бри рисовала для меня споры пенициллина и оставила у микроскопа блокнот и графитовый карандаш. Я взяла блокнот и перевернула его на чистую страницу.
– Смотри, – нарисовала я небольшую схему.
– Видишь? – ткнула я карандашом. – Я не уверена, какая группа крови у моей мамы, но это неважно – раз у меня вторая группа, значит, этот ген передала мне она, потому что у отца его не было.
Следующее стекло почти высохло. Я отложила карандаш, положила его на предметный столик и посмотрела в окуляр.
– Вы можете увидеть группу крови – то есть эти антитела – через микроскоп? – Роджер подошел сзади.
– Нет, – ответила я, не отрываясь от окуляра. – Разрешающей способности микроскопа на такое не хватит. Надеюсь, получится увидеть кое-что другое. – Я слегка сдвинула ручку, и клетки попали в фокус. Я наконец выдохнула, по телу прошла легкая дрожь. Вот они, дискообразные розоватые капли красных кровяных телец, – и внутри некоторых клеток, и более темные, и округлые, и похожие на кегли. Сердце радостно забилось.
– Посмотри, – сказала я Роджеру и отошла. Он наклонился и прищурился.
– И на что я смотрю? – с недоумением спросил он.
– Plasmodium vivax, – с гордостью ответила я. – Малярия. Маленькие темные сгустки внутри клеток. – Круглые сгустки – это простейшее, одноклеточный организм, которое попадает в кровь с укусом комара. Те, что похожи на кегли для боулинга, – это отпочковывающиеся простейшие, готовые к репродукции. Почкуясь, они размножаются, пока не разрывают кровяную клетку, – объяснила я, еще раз глянув в микроскоп, – а затем перемещаются в новые клетки крови, снова размножаются и разрывают их – в этот момент пациент и страдает от малярийной лихорадки и озноба. Когда Plasmodium в состоянии покоя, то есть не размножается, с пациентом все в порядке.
– Что же заставляет их размножаться? – с интересом спросил Роджер.
– Точно никто не знает. – Сделав глубокий вдох, я закупорила бутылочки с красителем. – Но можно проверить и посмотреть, что происходить, если они все же размножаются. На хинине долго не прожить, даже принимать его в течение долгого времени не получится – хина слишком дорогая, а отдаленные последствия такого лечения неизвестны. И пенициллин, к сожалению, на простейших не действует. Я буду проверять кровь Лиззи каждые несколько дней и, если