Обхождению с барсом предстояло еще обучиться, чем Дамианос с удовольствием и занялся.
Огромную кошку звали Гера, и капризностью нрава она не уступала ревнивой супруге Зевса. Попав на пришвартованный корабль, где всё было незнакомо и непривычно, а палуба скрипела и покачивалась, леопардиха первым делом разодрала до кости руку матроса, попытавшегося потрепать ее по загривку. Пристегнутая цепью к мачте, скалила страшные клыки, рычала, лупила упругим хвостом по доскам.
Дамианос велел оставить зверя в покое. Долго, не менее часа просто наблюдал.
Барсиха не успокаивалась, всё металась вокруг мачты – пока не намотала цепь так, что едва могла пошевелиться, притянутая к столбу за шею.
Тогда он подошел, заглянул в неистовые желтые глаза. Сдавленный хрип. Быстрый взмах когтистой лапы.
Агриппа сказал, что кошка слушается только своего хозяина, императорского ловчего. Больше никто приблизиться к ней не смеет.
Приручать самок – Дамианос знал – труднее, чем самцов. Самцу просто демонстрируешь, что ты сильнее, и он признает иерархию.
С самкой нужно, чтобы она тебя полюбила.
Поднес к пасти, насадив на короткое копье, кусок сырого мяса. Не взяла.
Достал маленький кусок шлифованного стекла в медной трубочке, с помощью которого можно смотреть вдаль (приспособление из секретного арсенала аминтесов). Повертел так и этак, чтоб разбежались солнечные зайчики и радужные искры.
Леопардиха замерла, уставилась на чудо.
Любопытная, любит яркое. Что ж. Женщина как женщина.
Правила таковы: спокойная уверенность, никаких проявлений страха и враждебности. Полная естественность.
Поигрывая сверкающей штучкой, Дамианос подошел вплотную. Зверюга покосилась на него и снова стала смотреть на оптикон.
Подождав стигму-другую, Дамианос приступил к дрессировке, которая в данном случае ничем не отличалась от обычного ритуала ухаживания. Показал незащищенную руку. Медленно взял пушистое ухо. Стал почесывать.
Мурлыкнула.
Тогда дал кусочек сладкой смолы. Взяла. Задвигала челюстями. Пока жует – не цапнет.
Настало время чесать проволочной щеткой.
Вскоре желто-пятнистая тварь, отстегнутая с цепи, лежала и урчала, жмурясь от удовольствия. Потом перевернулась на спину и подставила белое брюхо с розовой проплешиной в паху.
Вот и всё. Можно начинать работу. Теперь она исполнит всякую команду, которую поймет. А по всему видно, что девочка она умная.
…Подготовка – этап ответственный. Всякая мелочь имеет значение. Если чего-то не учел или что-то забыл, потом не исправишь.
Это были превосходные три недели. Ни минуты он не сидел без дела. По несколько часов в день возился с Герой. Раза два сходил с ней за город на охоту – погоняли в холмах косуль.
Собрал походную аптеку. Тщательно подготовил оружие и присланные Агриппой инструменты. Самыми ценными из них были автоматоны, иначе называемые трипокефалами, то есть «дыроголовыми» – тоже инструменты, только живые. Вернее, полуживые.
Этих особенных рабов умели готовить только в Сколе. Секрет охранялся почти так же строго, как тайна сифонофора – корабельного огнемета, с помощью которого один дромон легко уничтожил всю флотилию Воислава. Но производством сифонофоров занималось одно ведомство, изготовлением горючей смеси другое, а подготовкой прислуги третье, и полностью военной тайной не владел никто, даже сам базилевс. Автоматонов же изобрел пирофилакс и весь сложный процесс их обработки держал в своей многоумной голове.
Кандидатов отбирали из числа тяжких преступников, осужденных на жестокую казнь. Предлагали выбор: лютая смерть или операция. Без согласия пирофилакс людей автоматонами не делал, это противоречило его этосу.
Согласившемуся пробивали в особых точках черепа две дырки и каким-то секретным способом прижигали участки мозга. Четверо из пяти прооперированных умирали или впадали в паралич. Но каждый пятый выживал и превращался в ходячую машину, лишенную собственной воли. Автоматон не обладал чувствами. Мыслить не умел. Не ведал ни боли, ни усталости, ни страха. Если не дать еды и питья – не попросит. Дыроголовые вообще не умели говорить. Но простые команды, особенно если повторить дважды или трижды, понимали. И выполняли даже ценой собственной жизни.
Трипокефалов использовали для несложных, но смертельно опасных или вовсе самоубийственных заданий, на которые ни за что не согласился бы человек с разумом. Например, если требовалось умертвить вражеского вождя, окруженного хорошей охраной. Автоматон шел напролом и совершал порученное, а если бывал схвачен, то бестрепетно выносил любые пытки. Можно было не опасаться, что истукан выдаст пославшего.
Своих двух дурней – огромных, полусонных – Дамианос прозвал Гогом и Магогом. Днем и ночью, если не поступало приказов, они сидели на корточках у борта, свесив головы – в каждой две серебряные пробки на месте пробоев. Спать не спали, им это было не нужно. Еще одно полезное назначение автоматона: сторожить сон хозяина. Более надежных часовых на свете не существовало. Чтобы твой трипокефал воспринимал приказ, нужно свистнуть ему особенным образом – для каждого автоматона по-своему. Почему урод откликался на один посвист, но не откликался на другой – загадка. Тайной этой тоже владел только сам Кириан, а Дамианосу пришлось просто научиться, как пробуждать к действию Гога и как – Магога.
Занятый всеми этими хлопотами, он велел себе не думать о том, что будет после возвращения с севера. Преемник пирофилакса? Длинная жизнь? Тихая старость? А Геката пусть подождет?
Там будет видно. Скоро представится много возможностей встретиться с Белой Девой. Нет, мошенничать, нарочно подставляясь под удар, он, конечно, не станет. Но всегда можно дать себе задачу, которая повысит шансы на долгожданную встречу. Потом снова. И снова. Пока наконец не окажешься по ту сторону сна.
Посулили Дамианосу и еще кое-что, нечто уж вовсе небывалое: второго аминтеса в помощники. Он, вопреки обыкновению, даже разволновался. Привык работать в одиночестве, и мысль о том, что можно отправиться на задание вдвоем с точно так же подготовленным товарищем показалась невообразимой роскошью.
Он знал еще двух полубратьев-славян. У одного мать была хорватка, у другого дулебка. Языки эти немного отличались от северных наречий, но различия не мешали пониманию.
– Не тот и не другой, – ответил протоканцелярий. – Второй аминтес не славянской крови.
– Зачем же он мне тогда?
– Увидишь – поймешь, – отрезал каменный Агриппа.
Дамианос потом приставал к нему каждый день: где помощник? Надо ведь хоть сколько-то научить его языку, рассказать про обычаи варваров, предостеречь от опасных ошибок.
Начальник канцелярии сначала говорил: успеется. Ближе к отплытию стал говорить: научишь по пути, дорога длинная.
Потом Дамианос перестал и спрашивать. Решил, что приказ о помощнике отменен.
Оказалось, нет.
В день отплытия, 9 мая, Дамианос прогуливался по палубе и ждал, когда отдадут концы. «Святой Фока» был самым последним из двенадцати судов. Передние уже скрылись за длинным дугообразным волноломом, а хвост каравана всё еще томился у причала. Капитан сказал: раньше, чем через полчаса не отчалим.
Гребцы дремали у весел, матросы торчали на палубе, перекрикиваясь с оставшимися на берегу подружками. Барсиха нервничала, чуя, что грядут какие-то перемены, жалась к ноге Дамианоса, и он успокаивающе покручивал ей ухо.
Вообще-то Агриппа обещал прийти попрощаться и передать последние инструкции, но, видно, никаких новых указаний не появилось, а сентиментальностью канцелярский сухарь никогда не отличался.
Вдруг кто-то из матросов громко сказал:
– Ого, вот это краля! Хочешь такую, Лупус?
Другие заинтересованно столпились у борта.
– Позовите господина Дамианоса! – послышался знакомый надтреснутый голос.
Явился все-таки.
Пристегнув Геру к мачте, Дамианос спустился по трапу.
Агриппа стоял рядом с поставленным на землю паланкином. Внутри, потягиваясь, сидела женщина – на нее-то и пялились матросы.
Женщина и вправду была необычная. Мелко вьющиеся, будто вскипевшие черным облаком волосы; золотисто-коричневая кожа; тонкий, чуть загнутый нос с аккуратно вырезанными ноздрями; сочные алые губы – и большущие глаза, которые вблизи оказались синими и дерзкими. Полукровка с эфиопской кровью, определил Дамианос, еще ни о чем не догадавшись.
– Новые инструкции от пирофилакса? – спросил он. – Давай, корабль вот-вот отойдет.
– Инструкций нет, – ответил Агриппа. – И господин ничего тебе не передавал. Разве что-то осталось неясно?
– Зачем же ты приехал? Обнять меня на прощанье? – съязвил Дамианос, в глубине души все-таки ожидавший какого-то прощального послания от отца, раз уж тот произвел его в законные сыновья.
– Я привез обещанного аминтеса. Имя – Гелия.
В первый миг Дамианос лишь разинул рот. Уставился на африканку. Она с любопытством и, как показалось, презрительно оглядывала его с головы до ног.
– Зачем мне женщина? – возмутился Дамианос. – Да еще черная! Что я с ней должен делать?
– Подарить тавроскифскому архонту.
– Но для этого у меня есть барс!
Агриппа терпеливо объяснил:
– Барса посадят в клетку. А красавица будет делить с архонтом ложе. От барса ты ничего полезного не узнаешь. Гелия же будет твоими глазами и ушами.
– Никакой славянин, тем более князь не польстится на такую худобу! – фыркнул Дамианос. – У них совсем иные представления о красоте! Идея, может быть, и неплоха, но нужно было спросить моего мнения – я бы выбрал женщину получше.
Эфиопка зло сверкнула глазами – точь-в-точь леопардиха, пока ее не приручили.
– Мы не будем спорить, – скучливо сказал протоканцелярий. – Таков приказ пирофилакса. Передать ему, что ты отказался выполнять?
После этого оставалось лишь скрипнуть зубами.
– Мятеж подавлен? – мягким, хрипловатым голосом протянуло темнокожее создание. – Я могу спускаться? – Грациозным движением спрыгнула наземь. – Коринда, дура проклятая, где ты?