[84], воспринимал их как нечто неизмеримо далекое от его жизни, занятное лишь причудливой военной формой и старинным оружием. И только теперь до него дошло, что на подобных полях сражений определялось его место в мире. Он понял, почему шииты ежегодно отмечают битву при Кербеле[85]: это признание того, что история и время подобны земным сдвигам, навеки изменяющим лик планеты.
Но как же так — горстка людей за несколько часов или даже минут решает судьбы миллионов, еще не появившихся на свет? А исход кратковременных событий определяет, кто будет править кем, кто станет богачом, а кто бедняком, кто хозяином, а кто слугой в грядущих поколениях?
Бо́льшую несправедливость трудно представить, но так было и есть с момента появления человека на земле.
Глава 15
По совету Задиг-бея на время боя Ширин укрылась в доме, но разве в маленьком городе спрячешься от жуткого грохота канонады? Расхаживая по темным комнатам, Ширин чего только не передумала, представляя всякие ужасы, и только к вечеру запыхавшийся часовщик принес весть о том, что китайские войска рассеяны.
— Верно ли, Задиг-бей?
— Да, биби-джи. Уж поверьте моему слову, теперь комиссар Линь оставит Макао в покое. Вы в полной безопасности.
Ширин сочла подобное заявление чересчур оптимистичным, но довольно скоро предсказание часовщика сбылось. Через день-другой все китайские войска были выведены из окрестностей Макао и полуостров, наряду с Гонконгом, стал, по сути, протекторатом экспедиционного корпуса, где отныне иноземцам ничто не грозило.
Изменение обстановки привлекло в Макао многих, в том числе судовладельца-парса Диньяра Фердун-джи, сколотившего состояние торговлей опием на Филиппинах и Молуккских островах. Он снял большой особняк Вилла Нова, окнами смотревший на набережную Прайя-Гранде.
Они с Ширин были родственниками, и Диньяр, узнав, что тетушка обитает в съемных апартаментах, тотчас предложил ей перебраться на виллу. Бахрам-бхай помог ему начать свое дело, сказал он, и добрая память о дядюшке просто обязывает позаботиться о его вдове. Кроме того, своим согласием она окажет ему большую услугу, поскольку особняк укомплектован поварами и стюардами с его корабля «Мор»[86], но сам он, Фердун-джи, молод и совершенно неопытен в управлении домашним хозяйством. Ах, если б Ширин взяла на себя это бремя!
Однако та не спешила принять заманчивое предложение, тревожась о своей компаньонке, которой в таком случае пришлось бы искать новое пристанище. Но Роза просила о ней не беспокоиться, поскольку ею было получено приглашение на постой в семье знакомцев из Гоа.
Причин для отказа не осталось, и вскоре Ширин перебралась на виллу, о чем ничуть не пожалела, ибо ей отвели целое крыло особняка, где она превосходно устроилась. И потом, было приятно вновь взяться за ведение дома. Ко всему прочему, вилла стояла в чудном месте, предлагая вид на гавань и набережную, огибавшую губернаторский дворец. Вечерами, сидя в кресле-качалке на большой тенистой веранде, Ширин наблюдала, как весь город выходит на променад вдоль Прайя-Гранде. Почти всегда в толпе гуляющих появлялся Задиг-бей, и чаще всего Ширин, покинув веранду, составляла ему компанию.
Диньяр оказался необыкновенно милым и внимательным хозяином. Ширин опасалась, что родственник посмотрит косо на ее европейские наряды и отсутствие компаньонки, но Диньяр придерживался весьма либеральных взглядов — он не только одобрил подобный выбор одежды, но и наградил Ширин титулом зачинательницы: «Вот увидите, тетушка, когда-нибудь все наши бомбейские женщины возьмут вас за образец».
Вместе с тем Диньяр был истинным парсом — строго соблюдал религиозные обряды и чтил древние традиции. Он пришел в восторг, когда Ширин украсила двери дома собственноручно сплетенными кружевными торанами.
Разумеется, не она одна пользовалась гостеприимством Диньяра, который, регулярно выступая в роли хлебосольного хозяина, любил повторять, что всего лишь подражает Бахраму, о чьей щедрости и вкусе к жизни ходили легенды на всем китайском побережье. Таким образом для Ширин приоткрылась сторона жизни супруга, доселе ей неведомая.
В Макао постепенно просачивались иные купцы-парсы, и вскоре Вилла Нова стала центром зороастрийской общины: по праздникам, собираясь в гостиной, сеты молились, а потом обменивались бомбейскими новостями, угощаясь дхансаком[87], рыбой на пару, тушеными бараньими ножками и сочной курицей, запеченной со специями.
Однако в беседе неизменно возникали всех волновавшие вопросы: сумеют ли англичане добиться компенсации за конфискованный опий? Будет ли она соразмерной, покроются ли потери?
Все это не тревожило только Ширин, которая уже давно не чувствовала такого умиротворения, как в здешних стенах.
За короткое время Захарий настолько освоился с опийной торговлей на море, что уже самостоятельно отыскивал новые точки сбыта в удаленных заливах и бухтах. Почти всегда его покупателями были материковые контрабандисты — члены групп, связанных с разными бандами и братствами. Овладев их системой сигналов и знаков, он легко определял надежного контрагента. Языковой барьер не возникал, поскольку обычно переговоры велись на пиджине, уже знакомом ему благодаря былому общению с серангом Али. Захарий успешно заключал сделки без посторонней помощи.
Так вышло, что в основном он имел дело с одной группой из сети, принадлежавшей заправиле по имени Ленни Чан, которого всегда представляли его шестерки. Наслышанный о неуловимости их босса, Захарий не думал, что когда-нибудь встретится с ним лично. Но он ошибался.
Душной августовской ночью к «Ибису», бросившему якорь у побережья провинции Фуцзянь, подошла небольшая изящная джонка, у которой, в отличие от лодок ее типа, был треугольный парус, а на корме высился «домик» с мигающими фонарями на входе.
Как обычно, переговоры вел толмач, поднявшийся на шхуну. Соглашение было достигнуто, и тут с лодки что-то крикнули по-китайски.
Толмач повернулся к Захарию и отвесил поклон:
— Господин Чан хотеть говорить с господин Рейд.
— Хайя! — изумился Захарий. — Правду сказать? Господин Чан в лодка?
Толмач снова поклонился:
— Господин Чан приглашать господин Рейд на борт. Ходить не ходить, ла?
— Ходить, ходить! — энергично покивал Захарий.
Баркас, уже загруженный ящиками с опием, был готов отойти от «Ибиса»; обычно за передачей товара надзирал Ноб Киссин-бабу, но сейчас Захарий сам занял место суперкарго.
Баркас подошел к джонке, и вдруг из темноты раскатисто прогремело приветствие:
— Как оно ничего, мистер Рейд?
Выговор был совершенно английский, но рослый человек, встретивший Захария на палубе, выглядел скорее богатым мандарином: тучное тело, облеченное в халат серого шелка, плоская черная шапочка, косица, свернутая в пучок и зашпиленная на затылке. Обрюзгшее брыластое лицо напоминало переполненную торбу, однако отнюдь не выглядело мягким: нос, точно ястребиный клюв, хищный блеск глаз под нависшими веками. Пожимая поданную руку, Захарий ощутил ее неожиданную мозолистую твердость и подумал о хватке когтистой лапы.
— Добро пожаловать, мистер Рейд. Я Ленни Чан.
— Очень рад познакомиться с вами, сэр.
— Взаимно, мистер Рейд, взаимно. — Чан коснулся его плеча, приглашая пройти на корму. — Надеюсь, вы не откажетесь от чашки чая?
— Благодарю.
Палубный матрос распахнул дверь «домика», откуда пахнуло благовониями, и Захарий очутился в ярко освещенной комнате, пышно обставленной дорогой резной мебелью. Видя, что хозяин разулся, он хотел последовать его примеру, но Чан его остановил:
— Погодите.
Он хлопнул в ладоши, и тотчас в комнату вошла девушка в длинном платье из мерцающего алого шелка. Не поднимая глаз на Захария, она присела на корточки, распустила ему шнурки и сняла с него башмаки, после чего исчезла.
— Прошу, мистер Рейд. — Чан усадил Захария в массивное кресло, подал ему чашку с чаем и сам сел напротив. — Мы с вами неплохо поработали, верно?
— Именно так, мистер Чан. По-моему, больше половины груза я продал вашим агентам.
Китаец склонил голову набок и прикрыл глаза, но Захарий понимал, что его внимательно изучают.
— Я надеюсь, часть проданного товара принадлежала вам? — сказал Чан.
— К сожалению, всего десять ящиков.
— Что ж, и то хлеб. Держу пари, вы стали гораздо богаче, нежели прежде.
— Это уж бесспорно.
— Однако, полагаю, в богатстве еще не догнали мистера Бернэма?
— Нет.
— Ничего, скоро догоните. — Чан усмехнулся. — Говорят, у вас большое будущее.
Захарий чуть напрягся.
— Вот как?
— Да, и я надеюсь на продолжение нашего сотрудничества, мистер Рейд.
— Наши желания обоюдны, мистер Чан.
— Прекрасно, прекрасно, — задумчиво проговорил Чан. — Но хватит о делах. Сегодня вы мой гость, и я хочу предложить вам разделить со мною трубку. Это, знаете ли, наш обычай: после совместного курения можно доверять друг другу.
Захарий, опешив, медлил с ответом. Его замешательство не осталось незамеченным.
— Вы не курите опий, мистер Рейд?
— Однажды пробовал. Давно.
— Вам не понравилось?
— Да нет, ничего.
— Смею предположить, что обстановка была не соответствующая. Позвольте узнать, вы курили сидя или лежа?
— Сидя.
— То-то и оно, так курить нельзя. Погоня за драконом — это, знаете ли, искусство, требующее особых условий. — Поднявшись из кресла, Чан взял с полки и положил перед Захарием изящное изделие — чубук длиной с руку из какого-то серебристого сплава вроде олова, мундштук и восьмигранная чашка из слоновой кости, от старости пожелтевшей. — Это моя лучшая трубка, мистер Рейд. Именуется она Желтый дракон. За нее мне предлагали тысячи таэлей. Отведав ее, вы поймете почему.