С приближением к острову стали видны зубчатые парапеты, ощетинившиеся жерлами пушек. Лишь одна часть острова, перекрытая вторым холмом, была вне досягаемости артиллерийского огня. Здесь и предстояла высадка.
В этом месте уже скопилось изрядно всяких судов. Пароходы «Мадагаскар», «Куин» и «Немезида», не боявшиеся мелководья, высаживали войска прямо на берег. Боевые корабли — фрегаты «Друид» с сорока четырьмя пушками и «Каллиопа» с двадцатью восемью орудиями, а также еще четыре судна меньшего класса — бросили якорь на глубине, отправляя свой воинский контингент в ботах и баркасах.
«Энтерпрайзу» пришлось немного обождать, и Раджу получил возможность понаблюдать за высадкой, походившей на учения, устроенные в его честь. Зрелище завораживало: подразделения солдат и матросов согласованно, с механической точностью выполняли сложные маневры по десантированию и выгрузке снаряжения из поочередно швартовавшихся лодок.
Вторая рота высадилась одной из последних, когда на берегу уже собрались тысяча четыреста солдат, а также пара сотен обозников и вспомогательных рабочих, в основном индусов. Почти половину бойцов составляли сипаи: шестьсот семь человек из 37-го Мадрасского полка и семьдесят шесть из второй роты бенгальских волонтеров. Самым крупным представителем британских войск был полутысячный батальон моряков Королевского флота, в оставшуюся часть контингента входили артиллеристы и подлечившиеся солдаты, вывезенные с Чусана.
Командиром был майор Пратт, офицер Королевского ирландского полка. По его приказу первой выступила тяжелая артиллерия: по дороге, что вела к вершине второго холма, орудийные расчеты тащили две шестифунтовые пушки и огромную двадцатичетырехфунтовую гаубицу. Следом двигались морские пехотинцы и мадрасские сипаи. Бенгальские волонтеры замыкали строй.
Флейтисты и барабанщики шли группой в середине колонны, с обеих сторон прикрытые сипаями. Пыль от марширующих ног летела им прямо в лицо, и Раджу, растерявшись, смазал несколько нот, но только Дики это заметил. Он ухмыльнулся и подмигнул, что весьма помогло Раджу прийти в себя. В животе перестало екать, и он сосредоточился на том, чтобы согласовать свой шаг с перебором клапанов и удержать верную дистанцию от впереди идущего флейтиста. Поглощенный этим, он даже не услышал отдаленной канонады, и лишь толчок Дики привлек к ней внимание.
Капитан Ми и Кесри возглавляли свою роту. Едва она достигла гребня, как пушки на противоположном холме открыли огонь. Однако ядра падали с большим недолетом, искать убежища не было нужды.
Внимательно изучив линию неприятельской обороны, Кесри тотчас углядел ее многочисленные изъяны: пусть недавно возведенные укрепления были высоки и крепки, но строили их по старинке. Они тянулись сплошняком, точно театральный занавес, и не имели выступов, позволяющих вести перекрестный огонь, отражая фланговые атаки. От передового заграждения, представлявшего собою забор из заточенных кольев, тоже веяло древностью; сипаи, хорошо с ним знакомые, прозвали его «бамбуковой загородкой», а офицеры — «фризской лошадкой»[91].
Пока Кесри и капитан Ми обозревали оборону противника, огонь форта стал плотнее, но по-прежнему был неэффективен — ядра врезались в склон холма, вздымая земляные фонтаны. Ротные артиллеристы могли неспешно заняться делом — смонтировать пушки и гаубицу.
По команде капитана бомбардиры и пушкари приступили к сборке орудий. Силач Маддоу, как обычно, притащил два лафетных колеса и, сбросив их с плеч, присоединился к заряжающим, уже стоявшим с ядрами наготове.
Пала тишина, расчеты ждали команды «огонь». И вот по цепи пронесся гулкий крик, бомбардиры поднесли горящие фитили к запальным отверстиям. Пушки оглушительно рявкнули и полыхнули огнем, окутав холм черным дымом.
Тем временем «Куин» и «Немезида» подошли к бастионам на расстояние выстрела. На одном судне исторгло пламя огромное шестидесятивосьмифунтовое рыло, на другом гавкнули пушки на вертлюгах, стрелявшие картечью, мощным средством поражения живой силы — при выстреле жестянки, начиненные мушкетными пулями, взрывались, осыпая смертоносным градом все вокруг.
Казалось, на холме разразилась буря из огня и железа, и очень скоро над фортами поднялись столбы дыма.
Ширин завтракала акури[92], когда буханье далекой канонады достигло Макао. Сидевший напротив Диньяр поднял удивленный взгляд:
— О! Серу тхие гайоу, все-таки начали! Я уж думал, они никогда не раскачаются.
— На что?
— На боевые действия. Я даже заключил пари, что Полномочный горшок вновь отыщет отговорку для волокиты.
Ширин не нашлась что ответить и, пытаясь успокоиться, дрожащей рукой коснулась кошти, скрытого в складках одежды.
— Радуйтесь, тетушка, для всех нас это хорошая новость, которая ускорит компенсацию, — весело сказал Диньяр.
Ширин любила племянника, но слова его ее покоробили.
— Стыдись, Диньяр! Там наши солдаты и мальчики-музыканты.
— Ничего им не сделается! — рассмеялся торговец. — Под защитой «Немезиды» ни один волос не упадет с их голов.
Колокольчиком вызвав слугу, Диньяр приказал подать шляпу и трость.
— Раз уж бой начался, надо рассчитаться за проигранное пари, — сказал он и уже в дверях добавил: — Не волнуйтесь, тетушка, мы с вами в полной безопасности. Вон, гляньте туда!
Ширин повернулась к окну и посмотрела на гавань, где стоял английский сторожевик, ощетинившийся пушками.
С уходом Диньяра канонада стала как будто громче. Не окончив завтрак, Ширин прошла в свою спальню и села перед устроенным в углу маленьким алтарем — изображением Заратустры и горящей лампадкой. Открыв том Хорде Авесты[93], она зашептала молитву к Ахура Мазде:
— О, Создатель, Властелин вселенной…
В невзгодах Ширин всегда обращалась за помощью этой молитвой, которая неизменно снимала груз с души. Однако сейчас гром пушек мешал сосредоточиться на святых словах, а перед глазами возникали лица недавних знакомцев: капитана Ми, Кесри Сингха, флейтистов…
Ширин уже добралась до последних строк, когда услышала скрип калитки. Решив, что пришел Задиг-бей, она отложила молитвенник и вернулась в гостиную, но увидела гостью под вуалью.
— Миссис Бернэм? Кэти, какой сюрприз!
— Извините, что я так запросто…
Миссис Бернэм сказала, что они с мужем сняли дом в конце улицы, но сейчас супруг отбыл на корабль коммодора и она осталась в одиночестве.
— Ужасно захотелось поболтать, дорогая, а пойти больше не к кому.
— И правильно сделали, я вам рада.
Миссис Бернэм откинула вуаль, и Ширин увидела ее лицо, покрытое той же мертвенной бледностью, что и в их первую встречу на вилле.
— Вам опять нездоровится, Кэти?
— Нет, дело не в том… — Миссис Бернэм прикрыла глаза.
— Это из-за пальбы, да?
Гостья кивнула:
— Как только началось, голова кругом.
— Очень нервирует, правда?
— Мне вроде бы не привыкать, я, знаете ли, выросла под грохот пушек. В военных городках, где мы квартировали, вечно бабахало — артиллеристы бесконечно проводили учебные стрельбы. Но, согласитесь, совсем иное дело — реальный бой, когда опасности подвергаются те, кого ты знаешь.
— Да, верно, хавильдар и капитан Ми буквально стоят у меня перед глазами.
— И у меня. — Миссис Бернэм опустила взгляд на руки, сложенные на коленях. — Только я вижу их такими, как в день нашего знакомства.
— Они сильно переменились?
— Кесри Сингх, пожалуй, нет. А вот Невилл… капитан Ми — определенно.
Почувствовав, что собеседнице нужно облегчить душу каким-то признанием, Ширин мягко спросила:
— Вы, стало быть, хорошо его знали?
Миссис Бернэм, помешкав, прошептала:
— Да. Сказать по правде, я знала его как никого другого.
— Ох!
— Истинно так, Ширин. — Миссис Бернэм как будто прорвало: — Было время, когда другие мужчины для меня просто не существовали.
— И что же вам помешало?
Миссис Бернэм вздохнула и понурилась.
— Мои родители…
Иных объяснений не требовалось. Ширин сочувственно покачала головой.
— И потом вы больше не виделись?
— Нет. Я ничего не знала о нем до того момента, как пришла сюда пригласить вас на раут. А потом, когда в Новый год мы с ним встретились на «Анахите», это было так, словно сама судьба вернула его, стерев все прошедшие годы. Казалось, мы расстались только вчера. А сейчас он там, в гуще боя. — Миссис Бернэм бросила взгляд в сторону речного устья. — Здесь он провел последние дни перед отправкой на фронт, и это время стало бесценным сокровищем всей моей жизни. Я не вынесу, если снова его потеряю. — Миссис Бернэм достала из ридикюля платок и промокнула глаза. — Наверное, я кажусь вам безнравственной, Ширин. Но, пожалуйста, не думайте обо мне плохо. Ничего этого не случилось бы, если б мне повезло, как вам.
— О чем вы, скажите на милость?
— Если б и я была счастлива в браке.
— Счастлива? — не сдержавшись, переспросила Ширин, и теперь уже сама ощутила потребность излить душу. — Ох, Кэти, мой брак отнюдь не то, чем он выглядит.
— Неужели?
— После смерти мужа я узнала, что здесь, в Китае, он завел любовницу и другую семью.
— Не может быть!
— Да, вот так вот. Для меня это было страшным ударом. Не укладывалось в голове, что человек, всегда казавшийся образцом преданности, добропорядочности и набожности, мог спутаться с иноземкой другой веры. — Ширин тоже промокнула глаза. — Лишь теперь я стала понимать, какие повороты случаются в жизни.
Миссис Бернэм окинула ее долгим внимательным взглядом, потом подсела ближе и ласково спросила:
— Но ведь и ваша жизнь изменилась, с тех пор как в ней появился господин Карабедьян, правда?
Ширин поперхнулась и смогла только кивнуть в ответ.
— Знаете, вам несказанно повезло, — прошептала миссис Бернэм. — Вы вдова и можете снова выйти замуж.