Ширин свято верила, что даже мелкие случайности полны смысла, для нее было очевидным, что всякие совпадения, пусть незначительные, происходят не просто так. Бабочка давно улетела, а она все не могла отвести взгляд от портрета. Казалось, Бахрам смотрит прямо на нее и пытается что-то сказать.
Ширин сделала глубокий вдох и обратилась к братьям:
— Скажите, есть ли шанс вернуть хотя бы часть мужниных денег?
Братья опять переглянулись и заговорили тихо, словно извиняясь, что разрушают ее надежду.
Вообще-то шанс есть, сказали они, кое-что можно вернуть. Бахрам не единственный пострадавший иноземный купец — среди тех, кто сдал свой груз комиссару Линю, были влиятельные английские предприниматели. Британские власти не оставят конфискацию безнаказанной; в отличие от индийских правителей, которым безразличны интересы деловых людей, они понимают всю важность коммерции. Прошел слух, что уже готовится экспедиционный корпус для отправки в Китай, англичане потребуют возмещения ущерба. Случись война, которую китайцы, скорее всего, проиграют, появился бы хороший шанс вернуть часть денег Бахрама. Однако…
— Что? — подстегнула Ширин.
Когда начнут распределять компенсацию, представлять интересы Бахрама будет некому. Несомненно, возникнет грызня между купцами, прибывшими лично, чтобы урвать свою долю.
Ширин постепенно уяснила ситуацию.
— Но разве мы не сможем отправить своего представителя? — спросила она. — Как насчет Вико?
Братья покачали головами.
— Он уже отказался. И потом, Вико всего лишь управляющий, у него никакого авторитета в кантонской Торговой палате и среди британских чиновников. В Китае иноземные купцы были спаянным кружком, куда не допускались посторонние. Бахрам входил в это сообщество, и коллеги могли бы прислушаться к требованиям, заявленным его кровным родственником, но такого, к несчастью, не имеется.
Ширин прекрасно поняла намек — все было бы иначе, если б интересы Бахрама представлял его сын. Она давно терзалась отсутствием наследника, но сейчас ее терпение лопнуло, и Ширин выпалила первое, что пришло в голову:
— А я? Что, если я сама поеду в Китай?
Братья опешили.
— Ты? — Они изумленно уставились на сестру.
— Да.
— Ты, в Китай? Ты даже на улицу не выходишь одна!
— А что такого? — огрызнулась Ширин. — Ведь ваши жены и дочери появляются на людях, правда? Вы же хвастаете перед английскими друзьями, какая мы «передовая» семья, в которой не соблюдают пурду?[14]
— О чем ты говоришь? Да, наши жены не придерживаются строгой пурды, ибо у нас определенное положение в обществе. Но мы никогда не позволим нашим сестрам и дочерям в одиночку шастать по свету. Вообрази, какой будет скандал! Что скажут люди?
— Разве желание вдовы навестить могилу мужа зазорно?
Похоже, братья решили действовать исподволь.
— Поговори с дочерьми, Ширин, — мягко сказали они. — Девочки лучше нас все тебе растолкуют.
11 августа 1839
Кантон
Вчера на улице Тринадцати факторий я столкнулся с Комптоном.
— А-Нил! — воскликнул он. — Чжун Лоу-сы желает с вами встретиться!
Я поинтересовался, с какой целью, и печатник ответил, что старца весьма впечатлил его отчет об опийном производстве в Бенгалии. Узнав о моем участии в подготовке доклада, он приглашает меня на ям-чай (чаепитие).
Конечно, я не мог отказаться.
Мы условились, что назавтра я приду в печатню в начале Часа петуха (пять часов пополудни).
У Комптона я появился за несколько минут до прибытия паланкина с советником. Казалось, Чжун Лоу-сы еще больше постарел: согбенный, тщедушный, паутина седой бороденки. Однако не затуманенный возрастом взгляд его был живым и ярким.
— Говорят, вы обучаетесь кантонскому диалекту, А-Нил?
— Хай, Лоу-сы.
Старец родом из других краев, но в провинции Гуандун провел много лет и прекрасно владеет местным диалектом. Он терпеливо воспринял мои косноязычные потуги изъясниться на этом наречии. Надеюсь, я не слишком опозорился, хотя временами по-английски обращался за помощью Комптона.
Оказалось, у советника был особый повод для нашей встречи: он составляет памятную записку об индийских территориях под британским правлением (старец использовал слово «ганъяо», которым здесь их обозначают) и хотел бы задать мне несколько вопросов.
— Ят-дин, конечно, — согласился я.
Прошел слух, сказал Чжун Лоу-сы, будто англичане собираются направить сюда военную флотилию. Известно ли мне что-нибудь об этом?
Я сообразил, что за обманчиво простым вопросом может скрываться полное знание ситуации, обеспеченное разведкой, и решил быть осторожным в своих высказываниях.
В среде иноземцев, ответил я, уже давно поговаривают о том, что скоро англичане направят экспедиционный корпус в Китай.
Хай ме? Вот как? Где я об этом слышал? От кого?
Я пояснил, что многие мои земляки служат писцами и письмоводителями у английских купцов. Некоторые даже числятся в штате работников капитана Эллиотта, полномочного представителя королевы. Нередко мы обмениваемся новостями, и потому общеизвестно, что в апреле сего года Эллиотт письменно обратился к калькуттскому генерал-губернатору с просьбой сформировать экспедиционный корпус для отправки в Китай. Давеча я случайно услышал разговор моего хозяина, мистера Кулиджа, с друзьями: они считают, что военный штаб в Калькутте уже начал подготовку экспедиции, но гласности это предадут лишь после отмашки из Лондона.
Советник задал новый вопрос: поскольку корпус формируется в Иньду (Индии), каким будет его состав, английским или индийским?
Если учесть прошлый опыт, сказал я, состав, скорее всего, будет смешанным по примеру недавних военных кампаний в Бирме, Малайе и на Яве.
Чжун Лоу-сы ничуть не удивился. Во времена правления императора Цзяцина, поведал он, англичане прислали в Макао корабли с сипаями (старец назвал их сюбо бин). Пекин откликнулся жестко, и войска не высадились. Было это тридцать лет назад. Десятью годами позже, во второй год правления нынешнего императора Даогуана, англичане вновь прибыли с войском индийских сипаев. На сей раз они ненадолго оккупировали Макао, но потом были вынуждены уйти.
И тут советник меня ошарашил, сказав о выводе, который сделали китайские власти: сипаи — рабы, в бою англичане им не доверяют, потому-то и оставили Макао, не оказав особого сопротивления.
— Но сипаи вовсе не рабы! — возразил я. — Они получают жалованье, как английские солдаты.
— Наравне с рыжеволосыми вояками?
— Нет, — признал я. — Гораздо меньше. Примерно вдвое.
— А как к ним относятся? Индусы и англичане питаются и квартируют вместе?
— Нет, раздельно. Отношение к сипаям иное.
— Они могут занимать командирские должности? Есть ли офицеры-индусы?
— Нет, — сказал я. — Командуют только англичане.
Чжун Лоу-сы помолчал, задумчиво прихлебывая чай. Потом взглянул на меня и сказал:
— Значит, индусы получают мизерное жалованье и знают, что никогда не станут офицерами. Так?
Тут не поспоришь.
— Цзяо хай ло, — кивнул я. — Именно так.
— Но тогда почему они воюют?
Я не знал, что ответить. Как объяснить то, чего не понимаешь сам? Чего не понимает никто?
— Потому что это их работа, и она дает им деньги, — сказал я, не найдя ничего другого.
— Значит, они из бедных семей?
— Их родичи — земледельцы, обитающие в глубине страны. Но они вовсе не бедняки, у многих семьи знатного рода, которые владеют собственными угодьями.
Слова мои сильно озадачили советника.
— Но тогда зачем они рискуют жизнью, если в том нет нужды?
— Объяснить это непросто, — сказал я. — Понимаете, большинство сипаев происходят из кланов (я не нашел иного слова для «касты»), которые всегда зарабатывали на жизнь войной. Они присягают своему предводителю и за него воюют. Когда-то их предводителями были индийские цари, а потом — англичане, вставшие у руля власти. Вот сипаи за них и воюют, как прежде воевали за раджей и навабов[15], не видя в том большой разницы.
— Но, воюя за англичан, вкладывают ли они душу в свою работу?
И вновь я задумался.
— Трудный вопрос. Сипаи отменные солдаты, они помогли англичанам покорить значительную часть Индии. Но иногда бунтуют, особенно если их посылают за границу. Помнится, лет пятнадцать назад в Барракпоре вспыхнул мятеж, когда батальону сипаев приказали отправиться в Бирму. И вообще, выходцы из Бенгальского президентства не любят воевать на чужой территории. Вот почему для зарубежных кампаний англичане чаще нанимают мадрасских сипаев.
Чжун Лоу-сы задумчиво покивал, оглаживая седую бородку. Он поблагодарил меня за беседу и выразил надежду на скорую новую встречу.
Кесри был старше Дити на восемь лет. За это время в семье родились еще пять ребятишек; двое выжили, трое умерли. Несмотря на заметную разницу в годах, Кесри и Дити друг с другом были схожи больше, чем с прочими из потомства.
Во-первых, у обоих были одинаковые светло-серые глаза. Для Дити это стало своего рода изъяном, ибо суеверные жители деревни считали светлоглазых женщин ведьмами. Сия черта, которая у Кесри благодаря его полу считалась всего лишь необычностью и не более того, укрепила узы между сестрой и братом, мгновенно бросавшимся на защиту ее от дразнилок других детей.
Еще одним фактором, сближавшим их, было то, что оба воспринимали судьбу как личного врага. Для Дити поводом к тому стала ее астрологическая карта, утверждавшая, что девочка родилась под неблагоприятным расположением небесных светил. У Кесри была иная причина: его угораздило родиться старшим сыном в семье.
Во многих семьях статус первенца почитался благом, и будь Кесри иного складу, он бы, наверное, тоже считал себя везунчиком, появившимся на свет в семействе, где блюдут традицию: старший сын остается в родном доме, чтоб возделывать семейные угодья. Однако его ничуть не прельщало весь свой век провести в Наянпуре, таскаясь за плугом и покрикивая на быков. С малых лет он заслушивался рассказами дядьев и наставников, отца, деда и всех других деревенских мужчин об их солдатской службе, когда в юности они были истинными