Солдатам, измученным долгим переходом по слякотным полям, требовалась передышка. Пока они приходили в себя, подтянувшиеся водоносы успели раздать воду. И тут вдруг толпа ринулась вперед, потрясая дубинами и паля из ружей.
Меж тем в тылу сипаев уже развернулась орудийная батарея. В воздух взмыли ракеты Конгрива; вспахивая толпу, они оставляли в ней борозды из трупов, однако не остановили ее продвижения.
Теперь отступали сипаи, но, обремененные тяжелым снаряжением, двигались медленнее противника. Когда расстояние между противоборствующими сторонами сократилось до броска камня, сипаи получили приказ изготовиться к бою.
Их первый залп, скосивший передние ряды, заставил толпу притормозить. Небо уже потемнело, поднялся дикий ветер. Молния прорезала тучи, и под аккомпанемент раскатов грома дождь сразу, без всяких уведомительных капель, хлынул мощными струями. Окрестность как будто подверглась обстрелу водяными ракетами. Сипаи вымокли насквозь, прежде чем достали дождевики.
Кремневые ружья стали бесполезны, теперь сипаи могли воевать только штыками и саблями, которые были много короче неприятельских вил и острог. Лишь буря, единственный союзник волонтеров, хоть как-то сдерживала натиск разъяренной толпы.
Сквозь рев ветра Кесри расслышал голос капитана, кричавшего ему в самое ухо: получен приказ установить связь с камеронианцами, с ним отправятся хавильдар и взвод сипаев.
— И нам понадобится вестовой!
— Слушаюсь, каптан-саиб.
Прикрываясь от хлещущего дождя, Кесри глянул на малочисленных обозников, сумевших не отстать от роты, и поманил Маддоу:
— Боец, ко мне! Быть рядом!
На Гонконге дождь лил не переставая, хотя ураган, прогулявшийся по бухте, уже унесся на север, к Кантону. Вскоре бешеный ветер стих, и горы волн уступили место пенистым барашкам. Как только всякая опасность миновала, Захарий приказал спустить баркас и велел гребцам держать к причалу перед новым складом Бернэма.
Само здание не пострадало, но подойти к нему оказалось нелегко, ибо все вокруг было завалено разномастными обломками. Захарий долго стучал в дверь, прежде чем ему открыли.
Несколько мигающих ламп тускло освещали огромную пещеру склада. Одни моряки с «Анахиты» стояли на коленях, совершая намаз, другие забились в угол и, обхватив себя руками, старались унять дрожь.
— Мастер Зикри!
Увидев поспешавшего к нему Ноб Киссина-бабу, Захарий тотчас спросил о том, что не давало ему покоя:
— Где миссис Бернэм? Вы говорили, здесь для нее приготовлена комната.
Гомуста замедлил шаг и покачал лопоухой головой:
— Мне так жаль…
— Что вы тут мямлите? — рявкнул Захарий. — Где она? Отвечайте же!
Ноб Киссин все качал головой, как китайский болванчик.
— Мне очень жаль…
Захарий схватил его за плечи и сильно встряхнул.
— Мне недосуг выслушивать вашу болтовню, просто скажите, где миссис Бернэм.
— Так я и пытаюсь, мастер Зикри…
Оказалось, в последнюю минуту миссис Бернэм передумала, решив переждать шторм на «Анахите». Дескать, она вполне уверена в матросах и не позволит какому-то ненастью ее запугать. Гомуста как мог ее отговаривал, но она в своей обычной властной манере велела ему замолчать. Спорить с ней было бесполезно. Подчиняясь приказу, Ноб Киссин вместе со всеми покинул шхуну и укрылся на складе.
Об остальном он узнал от матросов, спасшихся с тонущей «Анахиты».
Утром миссис Бернэм колокольчиком вызвала стюарда и велела подать чай в хозяйскую каюту. Вернувшись с подносом, стюард увидел ее в кресле возле иллюминатора. К тому времени ветер уже разгулялся, и она сказала, что хочет понаблюдать за приходом шторма.
А потом команде было уже не до нее. Лишь когда шхуна стала тонуть, боцман бросился к хозяйской каюте. Дверь не открывалась, ее, видимо, заклинило обломками мебели, на стук никто не отзывался. Боцман побежал за топором, но к его возвращению корма уже ушла под воду, коридор затопило. Попытайся боцман добраться до каюты, он бы утонул. Все было кончено.
— Мастер Зикри…
Ноб Киссин стоял рядом, но Захарию казалось, что голос его доносится из далекого далека.
— …перед тем как я сошел с «Анахиты», миссис Бернэм передала мне письмо. К вам. Просила, чтоб я непременно его доставил.
— Где оно?
— Вот, в целости и сохранности.
Захарий отошел в сторонку и, сломав печать, прочел письмо.
Капитан Ми вел взвод, Кесри шел замыкающим. Свой бесполезный мушкет он отдал Маддоу и держал в руке саблю.
На полях, превратившихся в бескрайние озера, межи скрылись под водой, и теперь единственным ориентиром служили скопления хижин, еле видимые за стеной дождя. До вечера было еще далеко, но темное небо уже казалось ночным.
Уловив какой-то звук, Кесри обернулся и, вглядевшись, различил нечеткие очертания перемещающихся фигур. «Слава богу, камеронианцы», — с неимоверным облегчением подумал он, и тут в плечо его ударил камень, пролетевший сквозь стену дождя. Значит, сброд шел по пятам.
— Стой! Стой! — крикнул Кесри, и тотчас рядом с ним возник капитан Ми с обнаженной саблей в руке. — Неприятель сзади, сэр.
Едва он это сказал, как сам понял поспешность своего вывода: размытые силуэты были не только сзади, они были повсюду. Острие заточенного кола, вдруг выскочившего из дождевой завесы, едва не проткнуло ему грудь, но сабля капитана успела его отбить.
Под градом камней, летевших сквозь водяные струи, Кесри почувствовал, как что-то цапнуло его за ногу, и, опустив взгляд, увидел здоровенный крюк. Взмахом сабли он перерубил нацеленный на него багор. Но вот другого солдата такой же багор зацепил и поволок по грязи.
Сипаи успели вызволить товарища и помогли ему подняться на ноги.
— Каре! — крикнул капитан Ми. — Встать в каре!
Увязая в грязи и прикрывая руками головы от шквала булыжников, сипаи встали плечом к плечу, каре ощетинилось штыками.
— Здесь мы открыты, надо уходить, — донесся голос капитана. — Слева от нас дома, будет какая-никакая защита с тыла. Взвод, за мной! Кесри, прикрываешь отход!
— Есть, каптан-саиб!
В темноте хоть глаз коли только вспышки молнии позволяли что-либо разглядеть. Пятясь вслед за взводом, Кесри держал саблю наготове.
Под обстрелом водяных ракет взвод пробрался через слякотное поле и, ощутив наконец твердую землю под ногами, смог прибавить шаг. Обернувшись, Кесри его уже не увидел и понял, что должен поторопиться, чтобы догнать своих.
И тут вдруг справа вылетела нацеленная в него острога. Ударом сабли Кесри ее отбил, срубив острие. А потом левая нога его, даже не уведомив болью о ране, подломилась, и он грузно упал навзничь. Вспышки молнии высветили окружавших его людей с кольями и острогами.
Кесри стиснул эфес сабли. Он понял, что ему, как говорится, вышел номер, но ощутил не страх, а только печаль, что это случилось вот так, что он принимает смерть от рук людей, с которыми у него нет никого раздора и которые даже не солдаты, но всего лишь защищают свои дома, как делал бы и он у себя на родине.
Кесри полоснул саблей метнувшуюся к нему тень. Он успел почувствовать, как клинок вонзается в плоть и крушит кость, а в следующий миг его собственный бок ожгло болью. Кесри хотел откатиться в сторону, но удар вилами пригвоздил его руку, вышибив из нее саблю. Безоружный и беспомощный, он распростерся на земле и вдруг услышал низкий горловой голос, окликавший его по имени:
— Кесри Сингх-джи!
— Ха! Яха! Сюда, я здесь! — заорал Кесри.
— Хавильдар-саиб! — Это был голос Маддоу.
В ответ Кесри лишь простонал. Поводя ружьем с примкнутым штыком, гигант присел на корточки рядом с Кесри.
— Я возьму вас на закорки, хавильдар-саиб, обхватите меня за шею.
Приникнув к широкой спине великана, Кесри почувствовал, как его поднимают; Маддоу шел осторожно, уставив штык в темноту.
Лишь теперь Кесри ощутил жгучую боль в ноге. Видимо, порвано сухожилие, подумал он, и от мысли этой боль, накатывавшая волнами, стала просто нестерпимой. Потом сквозь туман в голове пробился голос капитана Ми: «Черт возьми, хавильдар, ты весь в крови…» — и Кесри понял, что он у своих, лежит в середине каре, а взвод отбивает неприятельские атаки.
— Ступайте к солдатам, каптан-саиб, — сквозь стиснутые зубы проговорил Кесри. — Маддоу за мной приглядит.
Капитан кивнул и растворился в темноте. Меж тем великан распорол на Кесри рейтузы.
— Бахут кхоон ба, кровь течет сильно, — сказал он. — Нужна повязка.
Маддоу стянул с себя рубаху, разодрал ее на полосы и перевязал раненого. Потом что-то достал из кармана и сунул ему в рот. В нос Кесри ударил густой, приторно-сладкий запах опия.
Зелье стало как будто ответом на молитву: боль мгновенно отступила, дыхание выровнялось.
Через минуту вновь донесся голос капитана:
— Ну как ты, хавильдар?
— Сносно, каптан-саиб. Как там ребята?
— Стараются, да только не знаю, сколько еще мы продержимся без ружей. Эта шваль повсюду.
Кесри, окутанный удивительным покоем, вдруг кое-что припомнил из своей сипайской юности.
— Дайте мне дождевик, каптан-саиб! — крикнул он. — Я попробую один фокус — может, получится.
Вместе с Маддоу он соорудил подобие палатки из двух дождевиков. Потом выковырнул отсыревший заряд из своего ружья и попросил великана раздобыть сухие тряпицы. Тот снял тюрбан и с его изнанки оторвал несколько кусков ткани, не успевшей промокнуть. Скрутив их в жгуты, Кесри насухо протер ствол и ружейный замок. Затем позвал капитана и сказал, чтобы тот попытался выстрелить, укрывшись дождевиком.
Чуть погодя щелкнул выстрел, послышались испуганные вскрики. Капитан просунулся в палатку:
— Что ж, на время это их отпугнет. Повторить сможешь, хавильдар?
— Уже сделано, каптан-саиб.
Кесри передал мушкет капитану, и тут вдали грохнул выстрел, следом другой.
— Это капсюльные ружья! — вскинулся Кесри.
— Точно! — возликовал капитан. — Камеронианцы! Они услыхали наш выстрел!