него ничего не добьешься.
– И тем не менее ты готова завтра выйти за меня замуж. Чтобы спасти.
– Это затем, – очень нежно произнесла я, – чтобы превратить потом вашу жизнь в кошмар, ваша светлость. Не дай боги там что-то серьезное, Люк.
– Скорее, бьющее по моему самолюбию, Маришка. Но ты сейчас подлечила его. Хотя куда благотворнее было бы, окажись ты тут. Рядом. Придешь?
– Нет уж, – мстительно ответила я, хотя тело сладко потянуло и потребовало ответить «да», – ждите до завтра, ваша светлость. Раз уж мне грозит страшное, дайте вволю пострадать. А то с вами никакого страдания не получится.
– Хочу тебя, Марина, – хрипло и настойчиво проговорил он, и я прикрыла глаза.
– Не могу, Люк. Я у подруги.
– Брось. Приходи.
– Не могу, – жалобно сказала я.
Он то ли зарычал, то ли застонал – или засмеялся? – и выдохнул.
– С ума схожу без тебя. До завтра, детка.
– До завтра, Люк, – сказала я, улыбаясь солнечному дню за окном и жесткому нетерпению в мужском голосе.
Я провела у Кати целый день, и мы никак наговориться не могли. Гуляли – за нами по снежным дорожкам мимо нарядных монастырских домиков топали охранники, – обедали, снова болтали. Я расслабилась и отдыхала душой, и нервозность ушла на второй план.
А когда на улице уже давно стемнело, раздался еще один звонок. Звонила Василина.
– Мариш, – проговорила она тревожно, – возвращайся. Только что со мной связался Демьян, они опять будут стараться вернуть Полю. Сказал, что нужна вся семья.
– Я мигом, Вась, – я вскочила, зачем-то метнулась снова к окну, обратно к столу. Извиняющимся взглядом посмотрела на удивленную подругу, подошла и крепко обняла ее.
– Пожелай мне удачи, Кати. Надо бежать.
Бермонт
Вечером в среду к медвежьему замку пришел старый шаман Тайкахе. Подождал на морозе, не стуча и не привлекая внимание. Его заметили, поспешно открыли ворота, со всем почтением проводили к королю.
Демьян ужинал с матерью, леди Редьялой. Увидел старика, почтительно встал.
– Пора, Тайкахе? – спросил он с тщательно сдерживаемой надеждой.
– Посмотрю на нее, – скрипуче ответил шаман, небрежно сбрасывая на руки слуги верхнюю одежду, – чую, что пора.
Королева-мать вздохнула, приложив руку к груди, и Бермонт, почитающий законы гостеприимства, ломая себя, предложил:
– Поужинай с нами, почтеннейший. Отдохни с дороги.
– Хорошо, – согласился шаман, с одобрением глядя на сына Хозяина лесов. Сел на отодвинутый стул, подождал, пока положат ему сочного мяса на костях, и принялся есть грязными руками. Демьян смотрел спокойно, так же спокойно попросил принести старику выпить.
– Не надо, – буркнул Тайкахе, – у меня свое есть. Для дела приготовил. Крепка ли твоя армия, медвежий сын?
– Да, – коротко ответил Демьян, подцепляя вилкой кусок красной рыбы.
– Прикажи подвести солдат к Северным горам, – чавкая и вытираясь рукавом, прогундосил старик. – Чудовища оттуда пойдут. Что муравьи, только огромные. Чужие нашему миру. Будь готов.
– Скоро пойдут? – спокойно спросил Бермонт. Глаза его стали внимательными, строгими.
– Того мне не показали, – развел руками Тайкахе. – Снег на горах лежал, так он и летом лежит. Но тут, сам понимаешь, лучше поспешить.
– Да, – задумчиво подтвердил король. – Много их было, Тайкахе?
– Не счесть, – с горечью ответил шаман. – Не то сотни, не то тысячи, медвежий сын. Страшно. Много достойных поляжет.
– Мы будем готовы, – твердо пообещал-рыкнул Демьян.
Ужин закончился, старик поднялся из-за стола. Встал и король, повел шамана во внутренний двор.
Медведица лежала недалеко от пруда, отдыхала и прямо лоснилась от сытости. Подняла голову с лап, недовольно рявкнула, когда к ее убежищу у корней широкого дерева подошли люди.
– А ну тихо! – шаман склонился, неожиданно ловко ухватил ее за морду, всмотрелся. Демьян остался невозмутимым. Мохнатая королева угрожающе заурчала, перебирая лапами, – но глаза ее становились все более сонными, пока не сомкнулись. И тут Тайкахе открыл ей пасть, поразглядывал десны, пощупал лапы, живот, поводил над ней рукой.
– Хорошо окрепла, – сказал он довольно. – Вот что, медвежий сын. Буду я сейчас костер жечь, песни петь, духов к ритуалу готовить. Не нужно лишних глаз, помешают. Запрети всем подходить к окнам, а то ослепнут. И позови ее родных. Мне нужна их кровь. Встанет луна – начнем. И тут уже как судьба повернет, откликнется или нет. И еще. Покажи-ка мне тут здоровую сосенку. Не старую, крепкую, с сильными корнями. Чую, что пригодится.
Замок Бермонт затихал, готовясь к ночной ворожбе. Демьян по требованию Тайкахе распорядился снять погодный купол, и зимняя ясная ночь с любопытством заглядывала в зеленый двор, удивляясь траве и пышным кронам деревьев. Хиль Свенсен выставлял гвардию у всех окон и выходов во внутренний двор, расторопные слуги завешивали их плотной тканью, закрывали шторами – чтобы и стражу не вводить в искушение. Подполковник, порыкивая, пообещал лично загрызть того, кто посмеет хотя бы повернуться к окну.
– Не дурни мы, уж простите за дерзость, господин подполковник, – буркнул ему один из гвардейцев. – Да тут каждый готов сердце отдать, чтобы молодая королева вернулась.
Ему вторили, хмуро кивая, и берманские, и рудложские гвардейцы.
– Эт-то хор-рошо, что не дур-рни! – прорычал Свенсен, показывая острые зубы. Волновался он очень. – А теперь р-р-разошлись на позиции!
Сам он бросил последний взгляд во внутренний двор, где уже полыхал высоченный костер, задернул штору и пошел с Ирьяном Леверхофтом встречать семью королевы из Рудлога и Песков.
Старый Тайкахе разжег щедрый костер, широкий – выше человеческого роста поднялось пламя. Пока заводил огонь свою гудящую песню, Демьян показал шаману крепкую сосну – стройное дерево стояло в глубине лесочка, поднимая серебристую пушистую крону к небесам, и кора его пахла свежей смолой и жизнью, и корни были сильными, глубоко уходя в камень, напоенный стихией Хозяина лесов. Шаман погладил шершавую кору, прислонился ухом, послушал.
– Хорошее дерево, – похвалил он скрипуче, – проводник между нашим миром и загробным. Поэтому на кладбищах нельзя ее сажать, иначе духи туда-сюда ходить будут. Склони-ка мне пару веток, медвежий сын. Наберу иголок, могут понадобиться.
Королева-медведица сладко спала у костра, и Демьян, вернувшись из леса, опустился рядом с ней на землю, запустил руки в густую мягкую шерсть, начал почесывать-перебирать, наблюдая за шаманом. Ему и верилось, и не верилось, что он может скоро увидеть Полю. Бог сказал: дождись Михайлова дня, – но не сказал ведь, что нет других способов ее вернуть!
Тайкахе деловито доставал из многочисленных сумок, карманов и котомок травы, настойки, мази. Сел у костра напротив короля с королевой, раскрасил вязкой глиной себе лицо, обведя глаза и рот кругами – в колышущемся от жара мареве маска искажалась, являя пугающие личины. А берман гладил супругу по шкуре, молился и думал: как примет она его после того, что он сделал? Как посмотрит – с упреком ли, со страхом, с ненавистью? Да, она боролась за него и спасла, но сможет ли дальше жить с ним как жена, ложиться в брачную постель?
Впрочем, он давно все для себя решил. Главное, чтобы вернулась, чтобы жила. А потребуется вымолить прощение – все сделает для этого.
Демьян тревожился – и по рукам пробегала дрожь, и по позвоночнику вниз проявлялась и исчезала шерсть, и глаза уже не возвращались в привычный цвет, и клыки не исчезали. Нюх, усилившийся из-за предоборотного состояния в разы, впитывал и резкие травяные запахи от Тайкахе, и вкус плотного смоляного дыма, и тянущий аромат самки, лежащей перед ним, – и сознание плыло, почти уходя в звериное.
Поднялся голубоватый полумесяц, осветив тихий замок и двух мужчин во дворе, высветлил шерсть медведицы, на которой играли отблески пламени. Неслышно вышли во двор пять сестер королевы. И трое мужчин: Святослав Федорович, Мариан и дракон Нории. Встали у костра, напротив него с женой. Демьян кивнул им, не поднимаясь. Говорить уже было трудно, голос срывался в рык.
Марина
Во дворе замка Демьяна пахло дымом и травами. Сам он сидел рядом с мирно спящей Полиной, и взгляд его был диким и тревожным, и скалился он непроизвольно. Но его можно было понять.
Я потянула носом едкий воздух и про себя тихонько попросила у Красного Отца, чтобы сегодня все удалось.
Здесь было так тихо, что казалось, мы не посреди миллионной столицы, а в настоящем лесу, и не стены здания поднимаются вокруг – темные скалы без единого огонька.
Шамана звали Тайкахе, и он был похож на йеллоувиньца и рудложца одновременно: низенький, почти коричневый от старости, с живыми блестящими черными глазами, с измазанным лицом. Не волосы – лохмы с вплетенными бусинами и шнурками, не одежда – пестрые тряпки, расшитые меховыми хвостами, цветными лоскутками. Будто он в бахроме был весь с ног до головы. Изредка Тайкахе постукивал колотушкой в большой плоский бубен, словно проверял его звучание, – и звук выходил звонкий, гулкий. Пахло от шамана хмелем и травой. Он как раз подошел ко мне, пытливо заглянул в глаза.
– Хорошо, хорошо, – пробормотал старик, отойдя от меня и всматриваясь в глаза Ани. – Обувь снимайте, волосы распускайте.
Здесь было очень холодно, но мы дружно потянулись к туфлям. Шаман остановился рядом с драконом. Муж Ангелины склонил голову с неожиданным почтением.
– Для меня честь встретиться с тобой, ведающий, – пророкотал он.
Тайкахе хмыкнул.
– Из любопытства пришел?
– С женой, – спокойно ответил Нории, кивнув на прислушивающуюся Ангелину. От жара огромного костра щеки ее раскраснелись, глаза блестели. – Не прогоняй. Глядишь, помочь чем смогу.
– Вижу, что с женой. Раз пришел, оставайся, – буркнул шаман и шагнул дальше. Замер рядом с Алиной, неожиданно покачал головой.
– Отойди-ка на шаг назад, девочка, – сказал он скрипуче и строго, – не надо тебе близко к воротам в мир духов стоять.