, длинные торговые ряды, облака пара и дыма над печками и кострами, и запахи!.. Господь Всемогущий, какие же они родные, сладкие, будящие воображение, воспоминания и желание немедленно бросить всё, плюнуть на Тимура и татар, спрыгнуть с коня и погрузиться в самую гущу праздника!..
Димитрий с трудом осадил себя: не вздумай! Ещё не время, не настал черёд!.. Раз уж ты попал Господней волей в посольство хана, так употреби свое положение на благо сородичей и родной земли. Не торопись, слушай, смотри, запоминай!.. Авось, Господь даст нужный знак в нужное время…
Окольничий провёл их через площадь к раскрытым настежь широким воротам в осанистой каменной башне, и посольство въехало в кремль. Здесь тоже было многолюдно и шумно. Лошади, прядая ушами и фыркая, косили сердитыми взглядами на суматоху и медленным шагом двигались гуськом за провожатым.
Наконец остановились перед высоким и широким крыльцом двухэтажного дома с резными наличниками и петухами на коньках крыши.
Окольничий спрыгнул с коня и взбежал по ступенькам. А навстречу ему уже спешил маленький, кругленький, весь какой-то лоснящийся человечек, оказавшийся хозяином дома – гостевого двора.
Он, на удивление шустро и справно, дал посольству кров и стол, разместив всех в просторных горницах на втором этаже – чистых, сухих и теплых. Каждому – по горнице!.. Окольничий сам проследил, чтобы дорогим гостям дали умыться с дороги, накормили их и ни в чем им не отказывали. Но на вопрос Тимура – когда их примет великий князь, челядин уклончиво ответил, мол, Иван Васильевич уехал на молитву в Троицкий монастырь, и ждут его только завтра к вечеру. Так что пусть дорогие гости пока отдыхают и набираются сил, но желательно со двора не выходить, поскольку вокруг много весёлого люда – как бы чего не вышло.
Тимур вынужден был согласиться, но настроение его резко упало. Димитрий же, оказавшись в настоящей горнице, немедленно содрал с себя татарское одеяние, оставшись только в рубахе и штанах, и повалился на широкую лежанку навзничь, закрыл глаза. Ему очень хотелось выйти на улицу, на площадь, потолкаться среди весёлых, приветливых, таких родных людей!.. Он даже представил себе, как тайком выбирается с гостевого двора и бежит в самую гущу праздника…
Неожиданно дверь горницы распахнулась, и вошёл Тимур. Он был хмур и сосредоточен. Димитрий вскочил, непонимающе глядя на учителя.
– Вот что, Дамир, – быстро и тихо заговорил Тимур, – сейчас ты переоденешься в… по местным обычаям и выполнишь одно важное поручение! Пойдешь через площадь в ремесленные ряды, найдешь там скорняка Хакима, он – татарин, давно здесь живёт. Передашь ему вот это, – Тимур протянул Димитрию плотно скрученный свиток с восковой печатью. – Потом вернись на праздник и потолкайся там, послушай. Особенно насчет нашего посольства – наверняка уже в городе все знают о нас. Мне важно знать обстановку!.. Всё понял?..
Димитрий, ошеломленный таким поворотом, кивнул с запозданием. Он никак не ожидал, что Господь настолько быстро откликнется на его молитву!..
– Конечно, учитель, – торопливо заверил он озабоченного его молчанием Тимура. – Я всё понял!.. Этот… Хаким – твой человек?..
– Да. Давно… Зайди сейчас к Усману, оденься подобающе – у русичей ныне праздник, и действуй!..
Тимур вышел. Димитрий ещё с минуту переживал открывшуюся ему возможность: не отдать ли соглядатая татар в руки княжьих людей?.. Но здраво рассудил, что вряд ли кто из них поверит русичу на службе у нехристей. Скорее наоборот. Поэтому решил пока не торопить события и выполнить поручение Тимура.
Переодевшись, Димитрий оглядел себя в мутноватое серебряное зеркало и остался доволен. Оттуда на него смотрел молодой мужчина – статный, широкоплечий, в длинном кафтане с оторочкой, меховой шапке и чоботах на волчьем меху. Ни дать ни взять – купеческий сын!
Димитрий, не таясь, покинул гостевой двор – теперь его в толпе не узнал бы даже Тимур. На широком поясе висели кожаный кошель и короткий нож-подсадок в деревянных, оправленных в серебро ножнах.
Димитрий неспешно прошёл по улице до ворот, разглядывая дома, людей, даже животных – в Сарае, кроме немногочисленных тощих и поджарых собак да таких же баранов, на улице никого и не встретишь. А тут то и дело вальяжно прогуливались разномастные и разновеликие псины, равнодушные к шуму и суете, а на прилавках, крылечках, а то и вовсе на заборе – сидели, лежали, умывались или чесались пушистые от мороза коты и кошки. Это теплое и ласковое зверьё Димитрий обожал с детства.
Он купил с лотка у толстухи перед воротами пару горячих пирожков с визигой и, обжигаясь, слопал в один приём, немало удивив хозяйку. Потом выпил у другого лотка кружку горячего же сбитня и, почувствовав себя согревшимся и повеселевшим, отправился в ремесленные ряды искать скорняка-татарина.
Пробираясь сквозь праздничную толпу на площади, Димитрий вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Такое с ним случалось и раньше, с детства. Отец называл эту способность «чуйкой», важной и для воина, и для охотника. А уж для лазутчика, коим теперь невольно стал Димитрий, тем более.
Стараясь не показывать вида, Димитрий остановился, притворился, что приценивается к большому прилавку с калачами, булками и вареньем, и быстро глянул из-за плеча. На него не таясь смотрел рослый человек в богатом охабне и собольей шапке. Димитрий заколебался: человек был ему незнаком, а вот он этому человеку, похоже, да?.. Откуда?.. Чтобы не испытывать судьбу, Димитрий купил булку, намазал ее смородиновым вареньем и спокойно двинулся прочь с площади. Спустя несколько мгновений «чуйка» замолчала, значит, его никто не преследовал. И Димитрий наконец свернул в неширокую улицу между двумя рядами мастерских.
Поиски скорняка не заняли много времени. Первый же кожемяка, к которому обратился Димитрий с вопросом, махнул рукой вдоль левого ряда:
– Третий дом отсюда, боярин. Только стучи громче – Хаким совсем старик стал, слышит плохо…
Димитрий отсчитал третий дом, оказавшийся полузарывшимся в землю деревянным срубом. Косая калитка, ведущая на тесный дворик, была не заперта. Димитрий осторожно вошёл внутрь и сразу увидел, что и дверь в избу тоже приоткрыта!.. Это показалось странным – на улице ведь приличный мороз, того и гляди завьюжит?.. Он подошёл к двери и несколько раз сильно стукнул кулаком в косяк. Тишина.
– Эй, Хаким, син өйдә?[8] – громко спросил Димитрий, и снова ему никто не ответил.
Тогда Димитрий решился: проскользнул в открытую щель, постаравшись не трогать дверь, и вошёл в избу. Внутри был полумрак – только слабый свет проникал сквозь маленькое замерзшее оконце. Старик сидел возле него, спиной к двери, ссутулившись перед скорняжьим верстаком. Половицы резко заскрипели под сапогами Димитрия, но татарин так и не обернулся.
Димитрий, почуяв неладное, быстро подошёл к нему сбоку и заглянул в лицо. Старик был мёртв. На лице его застыло удивление, раскосые глаза широко раскрыты, одна рука лежала на верстаке, а другую он держал сжатой в кулак у груди. Димитрий наклонился и осторожно разжал скрюченные пальцы. Так и есть! Из груди татарина торчала рукоять ножа, обычного скорняжного ножа, каким разделывают заготовки.
Димитрий в растерянности отступил: что же делать?.. У кого же поднялась рука убить старика, пусть даже инородца?.. Это мог сделать только тот, кто знал, что скорняк – соглядатай ордынцев! Мало того. Убийство случилось аккурат перед приходом Димитрия, потому что тело даже не закоченело, хотя в горнице уже было прохладно из-за открытой двери, а печь – Димитрий проверил – до конца не прогорела. Значит, кто-то знал, что к татарину придут, и поторопился не допустить встречи!.. А может быть, кто-нибудь и сейчас наблюдает тайком за домом, видел, как Димитрий пришёл, и теперь будет следить за ним?..
Он сглотнул и приказал себе: успокойся!.. ты не похож на татарина, тебя никто не знает в Москве… Хотя нет, кажется, кто-то знает!.. Димитрий вспомнил человека на площади, пристально его разглядывавшего, и по спине пробежал неприятный холодок. Надо быстрее уходить!.. Вернуться на гостевой двор и всё обдумать. А что же я скажу Тимуру?.. Он же может решить, что я сам убил Хакима, предал его?.. Может!.. Хотя вряд ли. Беклербек столько лет и сил отдал моему обучению, защищал меня не раз, поручился перед ханом Ахматом… Должен поверить!..
С этой мыслью Димитрий, стараясь не шуметь, выскользнул из дома, потом – с оглядкой – из калитки, и быстрым шагом направился обратно к площади. Никто его не преследовал, и «чуйка» тоже молчала. Так что добрался Димитрий до гостевого двора без приключений.
– Это плохо! – коротко подытожил Тимур, выслушав взволнованный рассказ воспитанника. – Значит, нас не зря заперли в этом доме! Значит, царский улусник Иван знает о сговоре великого хана с королем Казимиром…
– Может быть, нам лучше уехать назад, в Орду? – рискнул предложить Димитрий.
– Мы не можем этого сделать! Улусник Иван обязан отдать выход за восемь лет, иначе не сносить нам всем головы!.. Великий хан шутить не любит.
– Что же делать?
– Подождем до завтра. Иди спать, Дамир. Как говорят здесь, на Руси, утро вечера мудренее…
Димитрий поклонился беклербеку и отправился в свою горницу. Но заснуть не мог – ворочался с боку на бок и в сотый раз вспоминал мёртвое лицо скорняка-татарина.
Наконец, когда глаза начали слипаться, а в ушах возник убаюкивающий шорох, раздался тихий стук в дверь. Димитрий подождал, подумав, что ему померещилось. Однако стук повторился. Димитрий на цыпочках подошёл к двери и прислушался. Снаружи было тихо, но «чуйка» вновь подала знак – там кто-то стоял и тоже прислушивался.
Тогда Димитрий бесшумно сдвинув засов, резко распахнул дверь. Перед ним стоял щуплый отрок. Армяк, пеньковая подпояска, онучи, чумазые пальцы теребят засаленную шапчонку. Испуг глаза таращит, но парень держится – не ревёт, не драпает. Знать, любопытство взяло верх над страхом.