Он развернулся и вышел из трапезной. Тогда седоусый гридень скомандовал:
– Айда, братья, спровадим нехристей поскорее да забудем их, как страшный сон!..
Опомнился Димитрий уже в седле. Жуткий караван как раз выбрался на правый берег реки, и седоусый отпустил повод его коня.
– Дальше сам как знаешь, татарин… – Он присмотрелся к Димитрию и нехорошо ухмыльнулся. – Только сдается мне, что ты не татарин, парень!.. Что молчишь?..
– Мин Юлчы хан улы, – с трудом выдавил из себя Димитрий. – Хуш, сугышчы…[9]
Седоусый ускакал, и только тогда беклербек, полулежавший на шее лошади, выпрямился и, кривясь от боли, произнёс:
– Ты всё понял и запомнил, Дамир?.. Тогда едем домой…
Лето 6988-е. Травень
Димитрий полулежал на подстилке из охапки прошлогодней травы и смотрел на мерцающие угли догорающего костра. Из всего отряда разведчиков сейчас бодрствовал только он да трое воинов первой стражи. И где-то неподалеку чуть слышно всхрапывали во сне стреноженные кони. Остальные татары, умаявшись, спали в разных позах вокруг кострища на таких же травяных постелях, положив возле себя оружие. Одеты все были кто как, но не в привычную татарскую одежду. Да и оружие у них больше для вида – луки не боевые, а охотничьи, никаких сабель, длинные ножи, лёгкие сулицы и топоры. Ни дать ни взять – бродники или кыпчаки. Даже если бы случайно наткнулись на порубежные разъезды Московии, вряд ли их приняли бы за разведчиков. Кто только по степи не бродит!..
Но отряд уже, почитай, целый месяц в походе. Пройдено много верст вдоль Оки и ее притоков, нарисовано несколько подробных чертежей – броды, затоны, стрежни, где лошадей в поводу проводить, а где и верхами проскочить. И таких отрядов, Димитрий точно знал, шныряло более десятка!.. Хан Ахмат всерьез готовился отомстить коварному и непокорному московскому князю за нанесенное оскорбление и взять наконец большой выход аж за девять лет! А не сможет князь заплатить – гореть его градам и весям!..
Целый месяц Димитрий всё думал, как найти способ передать в Москву весть о том, что орда уже близко, что хан Ахмат уже кинул клич в Великую степь, что уже стекаются к Сараю отряды всех подвластных и покорных великому хану, и войско это – огромно!..
Когда зимой Димитрий привёз раненого беклербека и страшный груз в мешках в Сарай, думал, что Ахмат в гневе казнит его, как инородца. Однако этого не случилось. То ли Тимур Многомудрый в очередной раз сумел убедить хана не пороть горячку, то ли сам Ахмат передумал, всё взвесил и решил, что молодой нукер ни причем. Обошлось лишь тем, что Димитрию приказали всё время находиться при ханской ставке, никуда не отлучаться и заботиться о раненом учителе. Такое положение устраивало Димитрия, даже давало возможность иногда присутствовать на совещаниях в ханском шатре в качестве помощника беклербека, который всё ещё не до конца оправился после ранения.
Постепенно хан успокоился и перестал шпынять беклербека и его нукера по каждому поводу, а к весне и вовсе приказал Димитрию готовиться идти в дальнюю разведку. Даже назначил унлыком[10] в один из отрядов, отправлявшихся к берегам Оки…
Отряд Димитрия теперь находился неподалеку от его родного Олексина. Димитрий мог бы с закрытыми глазами, не сходя с места нарисовать все броды, овраги и распадки вокруг, но старательно изображал молодого лазутчика, изучающего незнакомую местность. Сегодня днём он велел сопровождавшим его нукерам перейти Оку и проверить левый берег на предмет укромных мест, где могла бы спрятаться засада русских порубежников. Приказал им пойти в разведку на рассвете, по предутреннему туману.
Едва солнце вызолотило край окоёма, лазутчики уже были на берегу. Собственно, берега видно не было, всё укрывало плотное белое одеяло, в котором тонули и река, и берега, и краски, и звуки. Даже привычного журчания прибрежной воды не слышно.
Коней оставили в зарослях ивняка под надзором двух воинов, остальные, по двое, тихо вошли в воду и поплыли по-собачьи, почти беззвучно, держа над головами узлы с одеждой. Из оружия взяли только ножи и луки – охотники как-никак. Так, двойками, выбрались на левый берег и разбрелись в разные стороны, оставив примету – надсеченную наискось молодую иву.
Димитрий, готовясь к походу, специально выбрал для себя обычную одежду холопа – не новую, но и не сильно рваную. На ногах у него были привычные лапти, а в дорожной суме – тыковка с водой, нож, кресало, трут да горбушка чёрного хлеба. Ну, идёт себе молодой парень в ближайший город счастья искать – в подмастерья к кузнецу или кожемяке.
Напарником Димитрий на сей раз выбрал себе настоящего кыпчака, молодого, почти мальчишку. Но это и хорошо. Такой не станет спорить – будет делать всё, что скажут. И старательно. Ему главное отличиться, тогда появится возможность попасть в оруженосцы к какому-нибудь мурзе или хотя бы сотнику… Звали мальчишку Куян. Был он сирота и настоящего имени своего не помнил, только прозвище. Был он быстр, шустёр и смекалист, как его названный собрат из четвероногих.[11]
Вдвоем они продрались сквозь прибрежные заросли и выбрались на торную дорогу, что шла от Олексина до Калуги. В столь ранний час дорога была пустынна и тоже почти полностью залита утренним молоком.
Поеживаясь от пробиравшейся под рубаху сырости, Куян спросил:
– И куда мы теперь пойдем? Направо или налево?
– Один туда, другой сюда, – строго ответил Димитрий. – Я выбираю – направо. Смотреть в оба, со встречными путниками по возможности в разговоры не вступать, а с попутчиками наоборот. Запоминать всё, что увидишь и услышишь. На закате встречаемся здесь же и уходим назад, за реку.
Куян согласно покивал, поддернул штаны и вразвалочку пошлепал по мягкой пыли дороги в сторону Калуги. Димитрий проводил его взглядом, пока Куян не исчез в тумане, и направился к родному Олексину.
Он шёл по обочине, по щиколотку погружаясь в прохладную с ночи пыль, всей грудью вдыхая прозрачный предутренний воздух, казавшийся сладким, как первый мёд. Вдоль дороги по левой стороне плотно стояли березы вперемешку с ясенями, ильмами и орешником. Справа, ближе к реке, царствовали ивы и талины с густым подлеском из осокоря, бодяга и белоголовника. Жидкое молоко, залившее дорогу, начало понемногу волноваться и стекать в лес – это со стороны невидимой реки потянул лёгкий ветерок, предвестник просыпающегося солнца.
До Олексина было не менее двух десятков верст, и при желании Димитрий мог бы пройти это расстояние до полудня – очень хотелось побывать в крепости! – но он знал, что нельзя туда соваться. Пока нельзя. Сейчас он – лазутчик!.. Но как же быть с важной вестью?.. Как и кому ее передать?.. Воевода Холмский говорил, что с Димитрием непременно свяжутся, дескать, придёт человек и покажет заветный лоскут с княжьей печатью… Но никто так и не пришёл. А ведь, судя по всему, не ждут здесь орду!
Месяц целый Димитрий со своей десяткой лазает вдоль Оки по обе стороны, а никаких признаков подготовки к встрече неприятеля не заметил. Редкие конные разъезды у бродов и засек, и – всё!.. На дорогах тоже никакого догляда за проезжающими. Можно хоть сотнями просачиваться на левый берег, переодевшись в мирское да холопье…
А между тем Степь уже гудит от края до края, отзываясь на клич великого хана. Уже стекаются к его девятихвостому бунчуку сотни и тысячи бывалых и молодых, смелых и ловких воинов – татар, кыпчаков, башкир, булгар. Силища растет несметная – как с ней совладать, если не готовиться загодя?..
Солнце успело подняться над Окой и прогнать последние языки тумана вглубь березняка, когда Димитрий услышал впереди глухой перестук копыт и голоса. Он счел за благо не светиться и нырнул в высокий кипрей, быстро подтянулся и удобно расположился в развилке старой ивы, невидимый с дороги.
Скоро из-за поворота в полусотне саженей показались несколько всадников. Первые двое, ехавшие впереди, были дозорными – ратники в лёгкой чешуйчатой броне с луками и сулицами. За ними в десятке саженей неторопливой иноходью следовали ещё четверо. И первым – крупный человек в боярском охабне поверх брони, показавшийся Димитрию смутно знакомым!
Всадники ехали неспешно, поэтому Димитрий успел рассмотреть боярина и даже растерялся немного. Он узнал его – воевода Беклемишев! – но не мог решить: на удачу или на беду эта встреча?..
Времени на раздумье у него совсем не осталось. Верховые почти миновали его схрон. И Димитрий сказал себе: немедля или никогда!
Спрыгнул с дерева и кубарем выкатился из зарослей прямо под ноги лошади боярина. Та всхрапнула и дернулась в сторону, но всадник удержал испуганное животное и пристально уставился на Димитрия. А тот, старательно изображая испуг, принялся бить поклоны и бормотать извинения. Ратники уже окружили его и теперь явно намеревались оттеснить обратно на обочину, освобождая боярину путь. Но Беклемишев вдруг поднял руку и приказал:
– Стойте!.. Поднимите его!..
Один из воинов соскочил с лошади и схватил Димитрия за шкирку, как нашкодившего пса. Поставил на ноги, быстро, без тщания, охлопал ему бока и суму, проверяя, нет ли оружия. Беклемишев продолжал всматриваться в лицо холопа, и в глазах его наконец вспыхнул огонек узнавания, но воевода всё ещё сомневался. Тогда Димитрий отважился заговорить:
– Я – Димитрий Замятня, доверенный князя Андрея Васильевича Меньшого, иду в Олексин с поручением к воеводе.
Беклемишев усмехнулся.
– А отчего ж не верхом, коли задание у тебя важное?
– Верхом заметнее. В округе, молвят, много лазутчиков из степи видели. Опять же – лихие люди попадаются… А пешком да холопом – кто смотреть будет?
Беклемишев покачал головой, поглядел на остальных, повернулся ко всаднику, с которым беседовал во время езды:
– Что думаешь, Федор? Правду холоп речёт или брешет с испугу?
– А ты проверь, Семен Иванович, сам, – предложил тот. – Чай ты – воевода!