Венецианский посол исподлобья смотрел на сидящего перед ним на серебряном троне бия. Властитель орды увлеченно рассказывал вельможе о своих делах, но Джованни Баттиста Тревизано даже не старался делать вид, что слушает. Ярость и злость распирали посла. Его хитроумный план трещал по швам. Сколько же дней изнурительных конных переходов ушло на то, чтобы добраться до этого жалкого города диких кочевников! Как его, Сарайджук, кажется? Сколько погибло оруженосцев и коней, сколько золота и шелков пришлось раздать ногайским бекам и мурзам в пути! И все ради того, чтобы который день подряд слушать бесконечные отговорки и жалобы бия на соседей, постоянно воюющих с ногайцами.
Нет, не такого исхода ждет от Тревизано Сенат Венецианской республики. Когда несколько месяцев тому назад посол получал золотые дукаты на свою миссию, дож Джованни Мочениго, положив ему руку на плечо, произнес:
– Джованни, враги церкви Христовой грозят нам отовсюду: с юга берберские пираты, на востоке султан Мехмед, в Кордове мавры вот-вот начнут войну. А на севере набирает силу московский князь Иван. Мы должны стравить их и помочь им, оружием и деньгами, взаимно истребить друг друга. Всюду наши люди займутся интригами и подкупом, тебе же предстоит привлечь на нашу сторону татарские ханства. Их можно использовать и против московитов, и против османов, и против самих себя в братоубийственных склоках.
Тревизано успел побывать в Казани и Хаджи-Тархане. Что казанский, что хаджитарханский ханы благосклонно приняли подарки посла, устроили пышные приемы в его честь и направили своих купцов торговать в Венецию. Однако хитрые татары не спешили выступать в поход против урусов. Даже то, что неверные со дня на день захватят Казань и могут начать строить там свои церкви и монастыри, нисколько их не волновало. Даже больше – некоторые из правоверных спокойно шли служить московскому князю и воевали вместе с ним против братьев по вере под Казанью.
Визит к Ахмату и вспоминать не хотелось. Хан Большой Орды едва не казнил его, когда узнал, что золотые дукаты он получит только после похода на Русь. Хотя потом смилостивился и стал жаловаться на проклятых урусов, не платящих дань который год.
И вот сейчас этот старый лис Аббас, цокая языком и покачивая головой, объяснял послу, как тяжело ему приходится, как он враждует со своим братом и другим ногайскими князьками.
– …Урусы очень любят наших лошадей. Мои воины пригоняют их в Москву десятками тысяч. Все войско великого князя покупает моих кобыл и жеребцов! Вот только платят не сразу, а то и сильно много позже, а иногда и просто обманывают! Правитель московский по моей просьбе разбирает жалобы наших купцов, но редко когда решение выносится в их пользу. Несправедливо. А что с них взять – неверные! Ни Ясы Чингис-хана, ни Священного Курана они не чтят.
– Зачем же тогда терпеть такое унижение, великий бий?! Надобно покарать воров московских – взять и отнять у них их же юрт, чтоб неповадно другим было!
– Э, тут не так все просто. Сначала надо запастись соленой кониной. Потом выбрать удачное время, чтобы скрытно и незаметно подойти почти к самым стенам московского кремля и зажечь посад.
– Великий бий, вот сейчас и настало время поставить на место наглецов! И не только вы нападете на Русь – все ваши братья из Чингисова рода с радостью присоединятся к вам!
Здесь Джованни решил, что уже достаточно наобщался с бием, наскоро раскланялся и побежал писать очередной доклад понтифику и Сенату. Порадовать их пока было нечем, но Джованни умел проявлять терпение. Он знал, что плод должен созреть, а созрев, он упадет прямо к нему в руки.
После ухода посла бий Аббас достал четки и стал быстро их перебирать. Его темные глаза зло смотрели на венецианское зеркало, подаренное послом. Венецианцы хотят его руками развязать войну с урусами – что ж, это он хорошо понял. Впрочем, джихад – это священный долг каждого мусульманина. Ногайцы сами давно хотели отправиться в большой набег. Очень скоро наступит весна, и Ногайская Орда пойдет в поход на Москву. Это будет славная охота, о которой веками будут слагать степные легенды!
Бий хлопнул в ладоши. Вошел слуга.
– Приведи ко мне вечером русских наложниц, что взяты недавно полон. И смотри, чтобы не было порченных уланами – голову отрублю! А пока дай мне лук и выведи во двор пленных урусов – всех, что есть в зиндане! И муллу позови – скажешь неверным, что те из них, кто отречется от своей веры, будут помилованы. Иди!
Турнир в Риге собрал множество рыцарей со всех концов Европы: французы и англичане, итальянцы и испанцы, немцы и поляки. Блеск их доспехов слепил сошедшуюся публику. Весь цвет европейского рыцарства собрался здесь, в краю, где еще бились с язычниками последние крестоносцы. Город пестрел знаменами, привезенными из дальних краев…
Герольды объявляли одного за другим прославленных рыцарей. Дамы на трибунах кидали свои платочки на кончики копий железным всадникам, торжественно шествовавшим с оруженосцами по заснеженной земле.
Среди тех, кто вышел на арену, были Сатылган и Джанай. Немало серебряных грошей пражской чеканки пришлось заплатить братьям маршалу, чтобы их допустили к участию. Но теперь, когда они скакали в одном строю с другими рыцарями под восторженный рев толпы, им было абсолютно все равно, сколько звонкой монеты потрачено.
– Ну что, Джанай, – прокричал Сатылган, – покажем этим неверным, как воины Аллаха могут сражаться, а? Ты посмотри, сколько железа на них – и все будет наше!
– На все воля Аллаха! – выкрикнул Джанай.
– Амин! – заключил Сатылган и пришпорил коня.
Когда пришло время первой сшибки, Сатылган поднял коня на дыбы и гордо вскинул копье в небо. Его противник – рыцарь в черненом венецианском панцире – опустил забрало и пришпорил коня. Сатылган тоже стукнул коня по бокам пятками и рванул навстречу. Через несколько мгновений всадники были уже друг против друга. Юноша крепко сжал копье и нацелился им в плечо рыцаря. В тот же миг копье его противника впилось в нагрудный панцирь Сатылгана, выгнулось дугой и разлетелось в щепы. Сатылган откинулся назад, едва успев схватиться за поводья. Юноша вернулся на исходную позицию и рванул у оруженосца новое копье. Толпа горожан восторженно гудела, понося «сарацина».
– Брат, крепче прижимай копье к боку. А еще старайся ударить врага пониже, в сердце, – шепнул Джанай, когда поправлял подпругу у Сатылгана.
– Джанай, я уже взрослый, сам знаю.
Сатылган по сигналу маршала начал разгоняться, его противник тоже бросился в атаку.
– Срази сарацина, доблестный рыцарь, – раздавались выкрики в толпе горожан, – повергни его наземь!
Всадники быстро сближались, подымая облачка снежной крошки. В момент столкновения юноша закрыл глаза – его копье воткнулось во что-то и с хрустом переломилось. Сатылган услышал сдавленный крик в толпе и, открыв глаза, оглянулся. То, что он увидел, повергло его в уныние: противник лежал на ристалище, раскинув руки, с обломком копья, торчащим из шлема. Кровь хлестала из-под забрала, стекала на снег. Горожане и прочие рыцари обступили поверженного. Дамы ахали и утирали платочком лицо. По толпе пронеслось: «Благородный рыцарь умер!». Вслед за этим люди стали злобно поглядывать в сторону Сатылгана и кричать: «Смерть сарацину! Казнить язычника на площади!».
Юноша развернул коня и подал знак своим воинам. Джанай с уланами подбежал к брату. Воины обступили братьев полукругом и выхватили сабли.
Маршал турнира поднял руку и крикнул толпе, что это был честный поединок и что смерть несчастного рыцаря произошла по роковой случайности. Тем не менее маршал потребовал от Сатылгана оставить турнир.
– Брат, давай уйдем отсюда поскорее, – заторопился Джанай.
– Но почему? Я же не виноват, я хочу продолжить сражаться на турнире! – возмутился Сатылган. – И как мы теперь вернемся домой без единого гроша в кармане?
Джанай схватил брата за плечо.
– Нас не больше десяти против сотен неверных. Аллахом тебя прошу, именем нашей матери заклинаю – наша смерть здесь и сейчас. Уйдем скорей!
Сатылган протянул руку и одним рывком подсадил брата позади себя.
– Да шайтан с ними, с деньгами! Все равно я славно бился и не опозорил наш род! Да упокоится с миром душа этого несчастного неверного!
– Амин! – сказал Джанай, и братья поскакали к себе на постоялый двор.
– Царевич! К тебе гонец! – унбаши Хаким, пригнувшись, подошел ближе и продолжил почти шепотом:
– От магистра Ливонского ордена, барон Кенинг. С ним десяток воинов.
Сатылган поднялся с постели. Голова трещала с похмелья, и он не сразу и вспомнил, где находится. Вчерашнее бегство с турнира забылось после пары кувшинов рейнского вина. Но теперь, при свете дня, Сатылган снова вспомнил случившееся и поморщился. А ведь как все хорошо начиналось! Юноша посмотрел на старого воина и до него наконец дошел смысл сказанного.
– Быстро неси мой лучший халат! Двоих уланов поставь у двери. Остальным ждать внизу.
Хаким кивнул и с хитринкой посмотрел за спину Сатылгана. Хан поймал взгляд воина. Хмыкнув, Сатылган отбросил одеяло, под которым обнаружилась голая девица.
– Ступай пока за халатом. Я к тебе сам выйду, чуть позже…
Барон Кенинг, качая головой, разглядывал росписи на стенах корчмы, изображавшие полуобнаженных древнегреческих богинь.
Наверху скрипнула дверь – барон поднял голову и увидел сбегающего вниз юношу. Посол учтиво поклонился.
– Ваше высочество, я привез вам послание от магистра Бернхарда фон дер Борха. Позвольте вручить его вам!
Сатылган взял свиток в руки, сломал печать и принялся жадно читать. В послании сообщалось, что магистр приглашает царевичей Сатылгана и Джаная погостить в Венденском замке и поохотиться с ним на волков.
Барон продолжил:
– Магистр много наслышан о вас и вашем благородном отце, он давно хотел с вами познакомиться, чтобы узнать побольше о тех далеких землях и морях, откуда вы прибыли.