В залу вошел Джанай, барон учтиво поклонился.
– Брат, – Сатылган протянул свиток Джанаю, – нас приглашает к себе магистр.
Джанай нахмурил брови.
– Я надеюсь, это не из-за вчерашнего случая на турнире.
– О, нет-нет, – барон усмехнулся, – никаких претензий к вам быть не может. Честный поединок! Магистр уже уладил проблему, и вы можете спокойно передвигаться по землям архиепископства Рижского.
– Ну что, едем? – спросил Сатылган по-татарски Джаная. – Хоть наедимся на обратную дорогу.
Джанай пожал плечами.
– Почему бы и нет? Раз уж мы здесь, стоит повидать лучших воинов этих земель. Как знать, может, скоро нам предстоит с ними сражаться. Я бы посмотрел, чем они вооружены и как владеют своим оружием.
Братья приехали в Венденский замок на закате. Магистр приказал встретить гостей с особым почетом – вдоль дороги через каждые десять шагов стояли воины в боевых доспехах, с обнаженными мечами и зажженными факелами. А при въезде в замок герольды Ордена затрубили в рога так, что лошади татар чуть не встали на дыбы.
Сатылган толкнул брата в бок.
– Джанай, видишь, как здесь уважают Джучидов! Не забыли, наверное, как их предкам всыпали при Легнице[28]!
Джанай усмехнулся.
– Фридрих много рассказывал о своих соплеменниках и всегда не забывал упомянуть о том, что тевтоны, как и монголы, никогда не прощают нанесенных обид. Будь начеку, брат.
– Мы же их гости? Чего нам бояться!
– Магистр вряд ли бы позвал нас только ради охоты и рассказов о далеких землях. – Джанай спрыгнул с коня и отдал поводья подбежавшему ландскнехту.
– Но ради чего? Может, он хочет узнать, как я победил на турнире одного из лучших воинов Ордена? – Сатылган подбоченился. – Мне есть что рассказать!
– Расскажешь, брат, расскажешь, – Джанай похлопал брата по плечу, – только помни: для них мы всегда останемся неверными сарацинами. Как те наши братья-мусульмане, что отвоевали у крестоносцев их земли в Палестине.
– А для нас они неверными не являются и мы с ними не должны вести джихад?
– Брат, когда-нибудь наши священные войны прекратятся, если то угодно Аллаху, и наш джихад будет закончен.
Братья поднялись по лестнице и вошли в приемный зал конвента. Тускло горящие факелы высветили высокого старика в рыцарском одеянии, сидящего в резном кресле. Рыцари в плащах с огромными крестами стояли у накрытого стола и настороженно смотрели на прибывших гостей.
Магистр Ливонского ордена Бернхард фон дер Борхвстал и подошел к братьям. Пристально посмотрев им прямо в глаза, он сказал:
– От имени Братства рыцарей Христа Ливонии приветствую вас в нашем замке, царевичи Сатылган и Джанай. Мы премного наслышаны о вашем отце хане Нур-Девлете. Прошу к столу!
Сатылган и Джанай сели за стол с яствами. На расшитой крестами скатерти стояло вино, мясо с зеленью, жареная рыба. Рыцари Ордена также сели за стол, позвякивая шпорами. Магистр кивнул, и заиграли лютнисты.
– Магистр, – спросил Джанай, – в Каффе, у генуэзцев, я часто слышал лютню, но я не ожидал, что…
– Если вам не нравится лютня, я прикажу убраться им отсюда.
– Нет-нет, что вы, я…
– Как вам наше угощение? – Фон де Борх поддел ножом большой кусок мяса. – Этого оленя я подстрелил вчера на охоте. Завтра мы с вами убьем его родственников. А потом возьмемся за волков… Вы же любите охоту? Мне говорили, что вы и дня без нее не можете прожить.
Сатылган отхлебнул вина из кубка и ответил:
– Каждый татарин, едва начав ходить, садится на лошадь, приучается к охоте, сабле и луку. Мы охотимся и на зверей, и на людей. Такова наша жизнь, магистр. Мы воины и ничего другого не умеем. Как и вы, наверное?
Магистр пожал плечами.
– На турнире вы доказали, что способны лишить жизни лучших воинов Европы. Наши рыцари в последние годы редко сталкивались с ордынцами.
Джанай усмехнулся про себя. Да, с того момента, как в битве при Грюнвальде татары Большой орды вместе с литовцами почти уничтожили Тевтонский орден, прошло более полувека. Воины Джелал ад-Дина тогда арканами стаскивали рыцарей с коней, а после заманили тевтонцев в ловушку притворным бегством. Пожалуй, не стоит сейчас обсуждать с магистром те события.
Джанай произнес:
– Крымское ханство до сих пор не воевало с Ливонским орденом. Однако, с тех пор как османы заставили крымских ханов присягнуть им на верность, татары могут снова пойти походом на Европу, как уже было при Бату-хане. И тогда…
– Царевич, вы же потомок великого Чингис-хана, не так ли? Разве он кому-то поклонялся? Ваш отец правил великим ханством, которое он потерял из-за османов и…
– Отец скоро снова вернет себе трон, когда народ поймет, что Менгли-Герай их обманул! – Сатылган нахмурил брови. – Мы соберем тысячи воинов и вышвырнем османов из Каффы!
– Все может быть, – усмехнулся магистр, – только чтобы осуществить сие похвальное намерение, нужно много золота, оружия, пороха и пушек. У вас есть все это?
– Этого не нужно, – возразил Сатылган, – народ сам призовет нас и возведет нашего отца на трон, Иншаала!
– Иншаала-то Иншаала, однако, это может произойти очень и очень не скоро. Если только вам не окажут помощь те, кто захочет стать вашим верным союзником и партнером по торговле.
– Что вы имеете в виду? – Джанай подался вперед.
– Орден хочет заключить союз с будущим крымским ханом – вашим отцом Нур-Девлетом – и помочь ему восстановить… нет, не только восстановить, но и расширить свою власть. Золото, оружие и много другого мы дадим ему, как только он согласится подписать договор.
– А что взамен?
– Вы передадите Ордену бывшие земли княжества Феодоро. И вы навсегда избавитесь от позорного османского ига – турки будут иметь дело с рыцарями Ордена, которые ничем не хуже братьев-госпитальеров, успешно защищающих Родос[29].
– Это все? – спросил Сатылган.
– Нет. Генуэзские крепости на берегу моря от Сарсоны до Каффы займут войска Венецианской республики. Они и так никогда не были землями крымского хана… А когда вы избавитесь от османов, мы вместе с воинами крымского, казанского, астраханского ханств, ногайской и Большой Орды атакуем Московию. В землях московитов крымские воины возьмут столько рабов, сколько смогут увести. Мне ведь известно, что работорговля – один из самых прибыльных промыслов ханства.
– Мы торгуем рабами не больше, чем торгуют ими другие по всей Европе, – возразил Джанай, – к тому времени, когда наши предки основали ханство, ваши единоверцы там уже давным-давно продавали людей в рабство. В том числе и татар с ногайцами. Я думаю, в библиотеке Ордена или в библиотеке рижского архиепископа есть хроники, где об этом можно почитать. За сколько и кому добрые христиане подавали рабов…
– Так или иначе, вы получите большой прибыток и новые земли в подданство.
Джанай толкнул ногой под столом Сатылгана и сказал:
– Магистр, мы устали с дороги. Столь серьезные разговоры уместно вести с ясной головой…
– О, безусловно, царевич, – магистр щелкнул пальцами, – вас проводят в покои, а утром на охоте мы продолжим нашу беседу.
Братья вышли из-за стола и молча пошли по длинным коридорам замка. Спереди и сзади их сопровождали вооруженные рыцари. Когда дверь закрылась, Сатылган нетерпеливо спросил брата:
– Я же говорил, что наш род известен даже здесь, и мы…
– Брат, – остановил его Джанай, – скажи, наши лошади намного быстрее местных?
– Еще как, – фыркнул Сатылган, – мы обгоним любую. Ногайская порода лучшая в мире! Разве только арабские…
– Отлично. Завтра эта порода может спасти нам жизни.
– Ты о чем? Неужели магистр посмеет напасть на нас?
– Магистр заманил нас сюда, чтобы сделать заложниками и заставить отца подписать с неверными договор. Как я сразу не догадался!
– Погоди, – Сатылган почесал затылок, – зачем ему это? Он отпустит нас к отцу, и мы передадим хану предложение магистра.
– Чтобы передать предложение, он мог послать своих людей к отцу в Киев. А мы, как птицы в силок, помчались на турнир и попались. Магистру мы нужны как ценное имущество. Живое. Или мертвое.
– Ну уж нет! Я в темнице сидеть не желаю!
– Завтра на охоте все решится. А сейчас давай спать.
Иван Васильевич не любил шумных сборищ, хотя державные дела порой обязывали его держать речь перед народом. Господарь всея Руси, а не купчишка на торгу, где лишь горло рвать, чтобы продать худой товар, Иван Васильевич говорил негромко и вкрадчиво, слова взвешивал, как золотых дел мастер на весах изумруды. В кругу ближних людей он был таким же. Вот и сейчас, среди бояр и вельмож, в горнице, он толковал едва слышно.
– Скажи-ка, князь Оболенский, какую планиду у Крыма ты видишь? Не враги ль нам они истинные?
Боярин встал, поклонился и ответил:
– Великий государь, одному Господу Богу ведомо, кто наш истинный друг, а кто враг. Когда сей враг нам другом становится и когда друг во врага оборачивается – неисповедимо сие. Одно знаю – покуда в Крыму ханом Менгли, ни за что он с Ахматом не замирится! А значит, друг он сейчас нам наипервейший и наилучший.
– Отчего такое нелюбие у него к собрату своему агарянскому? Сгрубил ему Ахматка?
– Да, государь. Не желает крымский хан идти под Большую Орду. Сам ищет господарить. За то и бьется он с Ахматом насмерть: знает, что Ахмат хочет Крым вернуть. Послов надо слать в Перекопскую орду, государь! И уговор с ханом держать, чтобы вы заодин супротив Ахмата выступали.
Иван Васильевич встал и подошел к окну. Там, во дворе, камнетесы разбирали привезенный белый камень для постройки храма. Италийские мастера одобрительно кивали, передавая куски камня по рукам. Сколько же еще годов колокольню будут строить? Увидит ли он освящение собора? А ежели и увидит, то не сожгут ли татарове храм Божий и двор его, и людей посадских, если Москву приступом возьмут, как было при Тохтамыше? Не погорячился ли с послами Ахматки? Откупился бы и жил спокойно. А татары бы свою великую замятню продолжили и перегрызли друг друга. Были бы на Москве покой и благолепие.