Это заставляло Евдокию ощущать себя одинокой. Чужой.
Родственники не поняли бы её: жива, здорова, сыта, при деле, и слава Богу. Чего ещё желать? Коли мысли глупые одолевают – в доме приберись, еду сготовь, младшими детьми займись, порукодельничай – приданого и без того мало, а ведь замуж пора, пятнадцатый год пошёл! Свахи уже присматриваются, и не дело перед ними себя бездельницей выставлять. А приходской священник – слишком строгий… поймёт ли он? Верно, скажет: «Что за глупости тебя одолевают?!»
Даже страх перед ордынцами не объединял Евдокию с окружающими. У них была вера, а у Евдокии – только страх. Страх за брата. Слишком уж безрассуден мальчишка.
Но, как ни берегла она Тимофея, он всё-таки сбежал. И ведь продумал всё так хорошо! Обнаружился побег лишь на следующий день.
Тётя, поняв, что Тимофей ушёл из дома, лишь устало вздохнула да сказала:
– Знать, судьба у него такая, Дуня. Вернётся, Бог даст…
Но впервые в жизни Евдокия не желала смириться с Божьей волей, твёрдо решив: она не позволит брату погибнуть. Он – всё, что у неё осталось! Найти его, вернуть домой! Она не позволит мести и ненависти разрушить её семью!
Тётя лишь головой покачала.
– Всё в руках Божьих, и не человеку спорить с волей Его. Коли не смогла удержать брата, и впредь не удержишь.
Евдокия хотела в тот же день присоединиться к обозам, идущим в Кременец. Она думала, будто Тимофей отправился именно туда, в ставку княжеского сына, ведь там собиралось ополчение.
Она уже стояла на крыльце, сжимая в руках узелок с самым необходимым, когда вышла тётя.
– Не торопилась бы ты, Дуня. Слыхала ведь, икона чудотворная не сегодня завтра в Москву прибудет. Помолилась бы ты ей перед дорогой, всяко пути ваши легче станут.
Евдокия растерялась. Ей нельзя терять времени, с каждым часом Тимофей всё дальше от неё, но вот так, напоказ, отказаться от благословения?
– Дальше Кременца не уйдёт Тимофей, – неспешно говорила тётя, – в ополчении его в бой не пустят, мал он ещё. Оставят при обозе гонцом иль прислужником. А мы с мужем договоримся пока, чтобы за тобой в дороге присмотрели. Не дело девице одной без пригляда странствовать. Молитва же полезней страха будет.
– Но ведь неизвестно, когда именно привезут икону… – пыталась сопротивляться Евдокия, уже понимая – тётя права. Десятилетнего отрока просто не пустят в бой без крайней беды. Скорее домой отправят, а коли солжёт, будто нет у него родных, – при войске оставят, но, опять же, опасности не подвергнут.
– Со дня на день, Дунюшка, – повторила тётя. – Беды не будет, коли задержишься. И коли остаться решишь – тоже.
– Не останусь! – вскинула голову Евдокия.
– Твоя воля, – согласилась тётя.
– Я боюсь за него…
– Уберечь ты его не сможешь. Не в людских это силах.
Евдокия вздохнула и вернулась в дом. Положила узелок на лавку, села – и разрыдалась.
Скорее бы пойти следом за братом, скорее, скорее…
Чудотворную Владимирскую икону Божией Матери привезли на завтрашний день. Встречать ее собралась, наверное, вся Москва. Евдокия никогда, даже на ярмарках, не видела столько народу. Тёте и Евдокии с трудом удалось протиснуться в толпу, но в храм, на службу, они не попали, лишь смотрели издалека. Зато к крестному ходу присоединились.
Вернувшись домой, Евдокия рухнула на лавку. Она надеялась, что молитва поможет ей… но не верила. Не верила! Ведь стольким людям молитвы не помогли, почему вдруг Евдокия станет исключением? Впрочем, неважно. Уже до рассвета она должна быть на пристани, где ждут лодьи. Она сама справится. Со всем справится. Ей не нужна ничья помощь!
Только вот Антип Захарович, которого попросили присмотреть за Евдокией, так не считал. Юница ведь совсем, младше его младшего сына, да ещё и сирота. Родные, конечно, хорошо, да только отца с матерью никто не заменит.
День шёл за днём. Двигались неспешно и основательно. Лодьи плавно скользили по рекам. Мимо плыли заросшие лесом берега. Евдокия пробовала смириться с медленностию плаванья, но её подгоняло странное нетерпение. Она ёрзала и злилась. Старалась быть полезной и помогала на привалах с едой и обустройством, но беспокойство продолжало грызть её, и всё валилось из рук.
Наконец показались стены Кременца. Нетерпение, снедавшее Евдокию, стало нестерпимым, она готова была броситься в воду, лишь бы скорее достичь берега, который, казалось, совсем не приближался, словно бы лодьи стояли на месте.
Но вот и пристань. Евдокия одной из первых ступила на неё и готова была бежать… только вот куда? Она стояла, сжимая в руках узелок с вещами, и не знала, что ей делать. Почему-то она была уверена: прибыв в такой небольшой городок, как Кременец, сразу найдёт брата – не Москва ведь! Её толкали, обходили, просили не мешать, даже отодвигали, а она всё стояла, только теперь начиная осознавать, сколь безнадёжна её затея. И ведь её предупреждали – Антип Захарович не раз спрашивал, как именно она станет искать брата, и пытался давать ей советы, да только Евдокия, вежливо кивая, пропустила всё мимо ушей.
Наконец она решительно тряхнула головой. Не дело сдаваться вот так. Она преодолела долгий путь, так неужели теперь попусту рыдать с досады? Тимофей – такой же, как местные мальчишки. Верно. Но для них он – чужой, и они точно заметили бы его. Вот их-то Евдокия и расспросит.
В шумной толпе она не сразу поймала одного из шустрых разносчиков, вихрастого и щекастого паренька.
– Здравствуй, – торопливо сказала Евдокия, – не поможешь ли? Я брата ищу. Он должен был прибыть четыре-пять дней назад, не подскажешь ли, у кого спросить?
– И тебе не хворать, только это не ко мне. Ополченцы…
– Он твоего возраста, вы не могли его не заметить. Отроки ведь не так часто появляются?
– А не помню такого.
Подождав, пока прохожий купит у парня кружку сбитня и пирог, Евдокия умоляюще сказала:
– Здесь ведь есть тот, кто за порядком следит? Чтобы не попрошайничали и бесчинств не творили? Они точно новенького заметить должны были.
– А зачем твой брат сюда стремился? Попрошайничать или беспорядки учинять? – прищурился паренёк.
– В ополчение решил поступить, – горестно вздохнула Евдокия. – Только, думаю, не взяли его.
– В ополчение точно не взяли, – важно кивнул паренёк. – Но при войске немало помощников крутится. Лишних рук не бывает, особливо сейчас. Так вот, спроси-ка ты Макара…
Объяснив ей, как добраться до нужного дома, паренёк потерял к Евдокии интерес. Вздохнув и стиснув похолодевшие руки, Евдокия отправилась искать дом Макара, одного из тех, кто отвечал за сборы ополчения, за обозы, за дела хозяйственные.
Дом нашёлся легко: около него стояли подводы, телеги, повозки и сновало множество людей. Шум тут не уступал шуму на пристани. Протискиваясь между подводами и людьми, Евдокия смотрела по сторонам – не мелькнёт ли где Тимофей?
Удалось найти и Макара, но тот не смог помочь. За последние дни ни один отрок к ополчению не прибился и в помощники к нему не поступил.
Евдокия устало побрела прочь. Что делать теперь, она не представляла.
– Евдокия Игнатьевна! – услышала она вдруг хорошо знакомый уже голос Антипа Захаровича. – Что же убежала-то, девонька? Торопливость, она ведь ни к чему хорошему не приводит.
Евдокия чудом не расплакалась. Только всхлипнула и сказала подошедшему мужчине:
– Нет, говорят, Тимофея в отроках при ополчении.
– Конечно, нет, – согласился Антип Захарович. – Ты же сама говорила, ратником он хочет быть. Уверен, он в тот же день в сторону Калуги отправился. Узнал, паршивец, что здесь обозы только, а основные рати да́лей будут. К Угре войска ордынские идут.
– Как? – только и смогла выговорить Евдокия, не понимая, когда и как мужчина сумел узнать всё это.
– Знать надо, кого спрашивать, Евдокия свет Игнатьевна! – хохотнул мужчина, поглаживая бороду. – Не уверен я, но, говорят, будто десятка три отроков самостоятельно к Калуге отправились, и подсказывает мне сердце, среди них твой Тимофей. Не волнуйся ты так, девонька, под Калугой воеводы тоже не глупого десятка, не пустят отроков в бой, иное дело для них отыщут.
– Я иду на Угру, – решительно заявила Евдокия.
– Евдокия Игнатьевна, – положил руку ей на плечо Антип Захарович, – не дело это. Ни жилья там не найдёшь, ни работы для девицы. Кременец – и то место уже воинское, а в Калуге и вовсе чужакам делать нечего. Уходят оттуда, кто могут, а ты туда собралась?
– Я должна присматривать за Тимофеем. Вернее, должна вернуть его домой!
– А если он откажется возвращаться? Найдёт себе дело при войске?
– Он ещё слишком мал…
– Десять лет ему уже, девонька. Век у юбки не удержишь.
Евдокия поджала губы, весь вид её выражал упрямство.
– Война отняла у меня родителей, я не позволю ей отнять ещё и брата.
– На всё воля Божья, Евдокия Игнатьевна. Не в наших руках судьбы людские, – покачал головой Антип Захарович. – Коли суждено – вернётся Тимофей…
– Антип Захарович! – умоляюще посмотрела на него Евдокия. – Пожалуйста, помогите мне до тех мест угорских добраться, где войско стоит.
– Эх, – крякнул в бороду тот, – не переубедить тебя, девонька?
Евдокия замотала головой.
– Бедовая ты девица, Евдокия Игнатьевна, ох, бедовая…
Наверное, тётя крепко молилась за неё. Как ещё объяснить, что Антип Захарович, человек занятой, не оставил её, а принялся хлопотать, пособляя ей?
Уже к вечеру её пристроили к семейной паре, которая направлялась на Угру.
Муж, Григорий, был ратником, оправившимся от ран и ехавшим в полк, а жена, Василиса, не пожелала оставлять его, сказав, «куда муж, туда и жена». Посмеиваясь над собой, Василиса уверенно говорила:
– Кухарка и на войне пригодится. Человек, что еду готовит, чай, человек не последний.
– Это верно, – соглашался Григорий.
– И помощница мне всегда пригодится, – добавляла Василиса, успокаивающе похлопывая Евдокию по руке.
– Тоже верно, – не спорил Григорий.