Он предпочитал во всём соглашаться и с Василисой, и с другими людьми, и Евдокии это казалось признаком слабости душевной. Ратников она представляла себе другими. Более… свирепыми? жёсткими? А тут ей иногда чудилось, будто верховодит в семье Василиса. Ведь именно Василиса решила помочь Евдокии, Григорий лишь согласился с женой.
И вот снова цепь лодий скользит по водной глади. Снова проплывают мимо лесистые берега, да сонно плещется вода… Мерещится, будто река тянет лодьи назад, против течения, путешествие выйдет долгим-долгим-долгим-долгим… до бесконечности… И потому прибытие к месту, где стоят полки великого князя, оказывается внезапным.
На этот раз Евдокия не одна – Василиса крепко держит её за руку. И это успокаивает Евдокию. Верится ей: всё сложится хорошо, найдётся и вернётся в Москву Тимофей, не пустят ордынцев на землю русскую ратники, не будет пожаров и смертей.
Евдокия печально улыбнулась сама себе: глупая вера! Ордынцы сильнее. Не выстоять Руси и на этот раз. Не защитит воина Григория и прочих ратных людей русских Богородица. Раньше ведь не защитила?
Несколько хлопотливых часов: поиск жилья и обустройство на новом месте, расспросы, суета… и вот уже Евдокия – помощница при Василисе и ещё нескольких женщинах, которые готовят еду ратникам.
И вдруг перед нею оказывается Тимофей, комкает в руках старую шапку, в глаза не смотрит. Григорий же, что привёл Тимофея, лишь улыбается в усы.
Евдокия думала: накричит на брата, заругается, высказывая всё, что накипело, однако лишь бросилась к нему, обняла крепко-крепко и расплакалась от облегчения. Живой, здоровый!
– Прости, Дуня, прости, – повторял Тимофей. – Ну, прости…
Наконец она успокоилась, вытерла слёзы и утащила брата в угол.
– Мы должны вернуться, – сказала Евдокия. – В Москву. А лучше – на север куда податься. В Новгород или в Псков… Туда ордынцы не дойдут.
– Дуня! – рассердившись, вывернулся из её объятий Тимофей. – Что ты говоришь! Я не для того сюда пришёл, чтобы бежать. Я хочу помочь. Защитить нашу землю.
– Как ты её защитишь? Как, Тимошка? Много ли от тебя толка? Ты и оружие держать не умеешь, и отрок ещё совсем. Не будет от тебя прока, и от меня тоже не будет. Зря князь великий отпор дать решил, сильнее ордынцы, только погубит он души русские.
– Не тебе, Дуня, за князя великого решать! – вспылил Тимофей.
– Не мне, – согласилась Евдокия. – Но за нас двоих я решать могу. И мы возвращаемся. Со дня на день ордынцы к бродам и перелазам подступятся, опасно нам здесь оставаться…
– Если так страшно тебе, зачем сюда пришла? Бежала бы в Новгород свой или в Псков!
– Но я же не могла тебя бросить… – растерялась Евдокия. – Ты – всё, что у меня осталось, Тима. Не могу я тебя потерять!
– А я не могу уйти, – вскинул голову Тимофей. – Не могу землю родную в беде оставить и бежать, как последний трус. Если есть дело, которое только я смогу исполнить – выполню я его. И не уйду я, как ни упрашивай, Дуня. Сама беги, а меня на предательство не толкай.
– Какое же это предательство, Тимошка? Бережёного и Бог бережёт. Коли погибнешь ты бессмысленно, какую пользу это принесёт?
– Если моя гибель поможет кому-то другому – бессмысленной она уже не будет, – уверенно отозвался Тимофей. – Если моя жизнь окажется той каплей, которая чаши весов в нашу пользу качнёт, как могу я бежать?
Долго ссорились Евдокия и Тимофей, но так и не смогли переспорить один другого. Даже расплакалась Евдокия, но и это на Тимофея не подействовало. Верил он, будто должен остаться и, коли уж не сражаться наравне с воинами, так помогать им во всём.
Что оставалось делать Евдокии? Она могла покинуть стан русских воинов и уйти в безопасное место, но страх перед ордынцами оказался слабее страха оставить брата. Она тоже осталась, надеясь всё же переубедить Тимофея.
К огорчению Евдокии, Василиса во всём соглашалась с Тимофеем. Они мыслили одинаково, и оба жили верой, которой так не хватало Евдокии. Да, она продолжала ходить в церковь, но ордынцы с каждым днём были ближе, то и дело приходили вести о новых схватках, и всё чаще она думала: вот погибнет русское войско – и Тимофей наконец поймёт, что сестра была права, а он – нет.
Нагрянула осень тяжкая, сырая, ветреная, с деревьев опала листва. Бои за переправы шли не переставая. Пока победы одерживали русские отряды, и войскам хана Ахмата не удавалось перейти Угру.
Евдокия не понимала, почему войска великого князя не пересекут реку и не обрушатся на противника, почему Иван Васильевич позволяет постоянным стычкам изматывать его людей? Или государь, как и она, знает – Орду не победить? Тогда почему он дозволил эту войну?
Вопросы, вопросы, на которые у Евдокии не имелось ответов. Больше всего на свете она хотела мира. И известие о том, что великий князь Иван Васильевич возвращается в Москву, обрадовало её. Значит, он понял, понял – всё бесполезно, значит, он попросит хана Ахмата о мире, и эта бессмысленная война закончится!
Василиса радости Евдокии не разделяла, наоборот, гневалась при одной мысли о возможности перемирия. Но верила, будто не струсит великий князь, не допустит нового позора.
– Разве это позор? – удивлялась Евдокия. – Это здравомыслие. Зачем сражаться, зря людей губить? Худой мир лучше…
– Дуня. Сколько лет уж мир этот худой между нами и Ордой – и сколько лет наших людей в полон уводят. Сколько лет дань мы платим, сколько лет города наши сжигают. Сколько лет мы в страхе живём. Нет, Дуня, пора нам свободу вернуть. С Божией помощью одолеем мы врага.
– И где раньше эта помощь была? – ворчала привычно Евдокия, на что Василиса устало качала головой. Как объяснить тому, кто слушать не хочет?
Тимофей тоже отказался покинуть берег Угры. Многие шустрые отроки, не подходящие по возрасту, помогали дружине и ополчению при конях и обозных телегах. То, что уезжает великий князь, Тимофея не интересовало, ведь оставался сын великого князя, Иван Молодой, и стычки отрядов на берегах не прекращались.
– У великого князя и иные дела да советы всякие, – сказал Тимофей, – а на то, чтобы здесь сражаться, у него сын есть и мы. Не вернусь в Москву, пока ордынцев навсегда не прогоним.
И хорошо бы только он так думал, да только все, с кем сталкивалась Евдокия, по-иному и не помышляли. Волновались, как бы не вздумал великий князь на попятную пойти, ибо понеслись слухи, будто и вправду хочет Иван Васильевич снова с ханом Ахматом замириться.
Евдокию эти слухи радовали, а остальных гневили. Люди устали. И ещё верили, будто должен прийти конец многолетнему гнёту. Когда-то на реке Непрядве войска ордынцев уже были разбиты, сумеют разбить их и снова, и на этот раз окончательно.
– Та победа при Непрядве ничего ведь не изменила, – жалобно сказала как-то Евдокия Василисе. – Почему же что-то переменится сейчас? Только люди погибнут.
– Та победа изменила многое, Дуня, – серьёзно ответила Василиса. – Ты не смотри, что мы под ордынцами остались, ты смотри, что люди увидели. А увидели, что ордынцы – не всесильны и Бог на нашей стороне. Увидели – только вместе мы победить сможем. А уж почему урок не сразу усвоили, почему так много лет на него понадобилось, это уже людская вина. Даже сейчас в ссоре с князем великим братья его! Война на пороге, они же враждовать вздумали. Сколько сил на примирение ушло, а ведь и сейчас могут они в любой момент уйти или восстать. Хоть и замирились они, боюсь, великий князь не доверяет им по-прежнему… А доверие – единственное, что сейчас нас выручить может. Доверие да молитва.
– Думаете, не перейдут татары реку? Спасёт нас молитва?
– До сих пор не перешли, – пожала плечами Василиса. – Сколько уже хан Ахмат на том берегу стоит, а броды Угры до сих пор не перешёл. Отбиваемся мы, Дуня.
– Но мы только защищаемся! Почему бы тогда не напасть самим?
– Наше войско слабее. А время на нашей стороне.
– Время? Скоро зима, реки замёрзнут, и перейти их станет легче лёгкого. Тогда точно спалят ордынцы наши города.
– Не думаю, – качнула головой Василиса. – Ордынцы зиму нашу не любят. Пришли-то они летом, одёжу тёплую навряд ли запасли… Коли до зимы продержимся, поддержкой холода нам станут. Видать, поэтому великий князь и тянет время.
Евдокия вздохнула. Она ничего не понимала. Ей казалось, будто всё должно решиться, словно когда-то на реке Непрядве: выйдут друг против друга два войска, грянет сеча великая, и кто выживет, тот и победит. А это затяжное стояние двух войск друг напротив друга с постоянными стычками, в которых то и дело пробовались силы, но ни одна из которых не становилась решающей, только раздражало Евдокию. Скорее бы всё закончилось!
Об этом она и молилась во время частых крестных ходов. Хоть бы как-то всё разрешилось, лишь бы прекратилась эта выматывающая неопределённость. Как только Василиса ухитряется спокойно жить и улыбаться, наслаждаясь каждым днём, когда эти дни полны тревог? Как ей удаётся со спокойным сердцем отпускать Григория, словно и нет угрозы, что однажды он не вернётся?
Что даёт ей силы? Вера? Почему же саму Евдокию эта вера не поддерживает, не успокаивает, почему в сердце её только страхи и сомнения? Ведь она так же исправно молится, как и Василиса. Всё, чего желает она – чтобы всё разрешилось в битве, скоро и ясно…
Желание Евдокии сбылось: войско Ивана Молодого всё же столкнулось с войском хана Ахмата, когда ордынцы попытались пересечь Угру всей силой. Битва шла несколько дней. Евдокия и Василиса с ног сбились, помогая лекарям и монахам, как и другие женщины: слишком много было раненых и умирающих. Но когда отряды ордынцев были отброшены за Угру, ничего не изменилось. По-прежнему стояли два войска на двух берегах реки, по-прежнему ходили дозоры бродами, по-прежнему жили и молились люди на русском берегу – только раненых и убитых стало намного больше.
Евдокия окончательно запуталась: кто же победил? Разве не должно было определиться раз и навсегда, владеть или нет Ахмату Русью? Почему ничего не переменилось?