Миколка повернул голову, вгляделся и зашептал:
— Курортник там! Ребята, помните курортника? С Афоней сдружился! И девчонка с ними!
Впереди, неподалёку от ребят, около своей трубы Афоня и Андрюша, стоя на коленях, что-то сколачивали. Они делали то ли какой-то прямоугольник, то ли маленький плот — трудно было разобрать. Майка, сидя рядом с ними, сбивала молотком какой-то ящик и пробовала его рукой — не шатается ли.
И вдруг Миколка воскликнул;
— Наши! Чтоб я вареником подавился, наши доски!..
— Трудятся… А сейчас за чужое получат!
Витаха тихо сказал ребятам: «Пошли!» — и направился к трубе.
Завидя их, Афоня и Андрюша поднялись с земли.
Витаха подошёл как ни в чём не бывало, наступил ногой на доски — это была дверь, которую Афоня хотел повесить на трубу, — и сказал:
— Где ты взял эти доски?
— А тебе какое дело? — ответил Афоня.
— Ты что, отвечать нормально не можешь?
— Чего с ним разговаривать! — Миколка стал рядом с Витахой. — Отнять доски, и дело с концом!
— Ты, бухгалтер, молчи… — процедил Афоня.
— Откуда у тебя эти доски? — повторил Витаха.
— Нашли, — сказал Андрюша. — Вон там, в разбитом доме. — Он указал рукой за мартеновский цех.
— Они сложенные были?
— Сложенные.
— Ну, так это и есть наши. Мы их для спортплощадки приготовили.
— Для чего, для чего? — насмешливо спросил Афоня — Парк культуры строите?
— Для спортплощадки. — Витаха смотрел Афоне прямо в глаза. Тёмные брови его сдвинулись над переносицей. — Ну, что скажешь?
— А мы не знали, что они ваши, — подошла к Витахе Майка. — Глядим — лежат, мы и взяли.
— Чего ты лезешь, куда не просят! — повернулся Афоня к Майке. — Мало ли что они скажут, а мы верить должны? Пускай вот докажут сначала!
— И докажем, — сказал Миколка. — Только чего тебе доказывать?
— А может быть, вам сам начальник на доски разрешение дал? — с ехидцей спросил Афоня.
— Смейся, смейся! — сказал Миколка. — Сейчас умоешься!
Он присел на корточки, положив на колени портфель, перелистал какие-то бумажки и вдруг прочёл:
— «Для строительства спортплощадки на Ильинском пустыре разрешить товарищу Грицаю разборку двух разбитых бараков, расположенных за мартеновским цехом. Начальник треста «Жигачёвстрой» С. Марецкий».
— Кто, кто подписал? — побледнел Андрюша.
— Марецкий. Сам начальник! — гордо сказал Миколка. — Может, проверить хочешь? Не жалко.
Он поднёс к Андрюшиным глазам бумажку. Разрешение было отпечатано на машинке, и внизу действительно стояла подпись отца.
— Точная подпись? — чуть слышно спросила Майка.
— Точная.
— Афоня, надо отдать доски, — сказала Майка.
— А ты что за судья! — огрызнулся Афоня. — Ты их не таскала, тебе они не нужны, ну и тут не суйся! Это ещё как сказать, чьи доски!
Вид у Афони воинственный: глаза внимательно следят за всеми, кулаки сжаты.
Майка посмотрела на Витаху. Он был совершенно спокоен. Мальчик тоже взглянул на Майку, и ей показалось, что он слегка-слегка одобрительно улыбнулся.
— Ты, Афоня, тьфу, а не человек! — презрительно сплюнул Витаха. — Значит, миром не отдашь?
— Нет.
— Ладно… Драться мы за них не будем. А захотели бы — сейчас бы ни досок, ни твоей трубы здесь не было. — Витаха посмотрел на Андрюшу: — Ты кто?
Андрюша не знал, как себя вести: то ли как Афоня, то ли ответить по-настоящему.
— Человек, — уклончиво ответил он.
— А чего ты с ним связался?
— Он друг мне…
— Нашёл себе парочку! — ухмыльнулся Миколка. — Единоличника!
— Проваливай отсюда, очкарик! — сказал Афоня и подошёл к Миколке. Тот попятился.
— Ну ты! Ты! Потише! — Витаха плечом толкнул Афоню. — Чего на рожон лезешь?
— А ты чего?! — Афоня тоже толкнул Витаху. — Или давно не зарабатывал?! А то живо разгоню твою вшивую команду!
— Ой, разогнал один такой! — засмеялся Миколка. — Нас вон сколько, а ты — один!
— И один справлюсь!
— А ну давай, разгоняй! Посмотрим! — сказал Витаха. Вдруг Афоня схватил с земли доску и погнался за Миколкой. Тот задал стрекача.
— А ну-ка ребята! — вдруг скомандовал Витаха. — Схватить этих!
Витахины дружки в минуту поймали пытавшихся убежать Андрюшу и Майку и скрутили им руки.
— Афоня, на помощь! — завопил Андрюшка. Но не успел Афоня подбежать к трубе — Витаха ловким рывком отнял у него доску и сбил его с ног.
— Ах, ты так! — закричал Афоня и хотел было схватить камень, но сзади на него насели ещё пятеро мальчишек, и Афоня под их тяжестью утихомирился.
— Ну, — победно спросил Витаха, — будешь ещё хорохориться?
— Ничего, мы тебе ещё покажем! — прохрипел Афоня.
— Ладно, отпустите его, — миролюбиво сказал Витаха. — И этих отпустите! — Он указал на Майку и Андрюшу.
Афоня, опустив глаза, поднялся с земли и стал отряхивать от пыли штаны.
Миколка подошёл к Витахе и тихо спросил;
— Доски забирать?
— А чёрт с ними! — махнул рукой Витаха.
— Но ведь они наши!
— Да ладно, пусть пользуется. Ведь уже дверь сколочена!
— А мы её сломаем! — настаивал Миколка. — Его надо проучить.
Майка стояла потупив глаза. Она не знала, что ей делать: то ли сказать, что Витаха хулиган и что он не должен был командовать «Схватить этих!», то ли сказать, что Афоня жулик и нужно немедленно отдать доски. Или, может быть, просто смолчать?
Она смолчала…
По дороге домой Миколка шепнул Витахе:
— А я знаю, почему ты не скомандовал отнимать доски.
— Ну? — покосился Витаха.
— Там девчонка была. Эта… как её… Майка. Она всё время на тебя смотрела. Я заметил…
И Миколка тихо засмеялся.
Глава X. Проклятая десятка
Июль был жаркий. Андрюша спал с раскрытыми окнами. В комнате сухо потрескивал паркетный пол. И особенно это неприятно было слышать среди ночи. Казалось, прохаживается кто-то невидимый.
Андрюша вставал рано. Вместе с отцом он ходил умываться на кухню и поливал ему из кружки на шею. Отец сладко крякал, разбрасывая вокруг себя хлопья мыльной пены, и просил не жалеть воды. Она была ледяная, из глубокого колодца. Потом он сам помогал сыну мыть уши, растирал ладонями ему мокрую спину.
После такого умывания Андрюша чувствовал себя бодрым и сильным.
За завтраком отец расспрашивал Андрюшу о том, что он читает, часто ли ходит на Днепр, просил писать маме письма и почти каждое утро ругал себя за то, что взял сына на завод.
— Всё-таки незачем было тебе сюда ехать, — говорил он, — У меня и так работы — прямо разрываюсь, а тут ещё о тебе заботиться надо. Вот напросился же ты, на мою беду! Работаешь и думаешь, что ты без присмотра, не поправляешься. Ох, и попадёт же мне от мамы!
— Да что ты, пап, волнуешься за меня? — отвечал Андрюша. — Что я, маленький, что ли? Ведь сам же ты говорил, что эта самостоятельная жизнь мне на пользу.
— На пользу-то она на пользу, но всё-таки кто-то должен за тобой следить, кто-то должен тобой руководить…
— А если сам собой буду руководить?
— А ты считаешь, что тебе уже можно доверять?
— Можно.
Отец засмеялся:
— Конечно, я тебе и раньше доверял, но… всё равно, сколько ни говори, а я ругаю себя.
— И зря! — сказал Андрюша. — Ведь ты же меня обратно в Москву не повезёшь?
— А надо было бы… — засмеялся Семён Петрович. — Твоё счастье, что нет у меня сейчас времени тебя туда-сюда возить…
А однажды во время утреннего разговора он спросил:
— Слушай, Андрюша, ты с кем ещё дружишь, кроме Афони?
— С Майкой, — ответил Андрюша.
— Это само собой… А вот ты такого Витаху знаешь?
Андрюша поперхнулся хлебом:
— Знаю.
— Ну, как там у вас со спортплощадкой? Дело идёт?
И что должен был ответить Андрюша? Отец сказал, что он доверяет ему, и это было приятно слышать. Но вот если он сейчас скажет, что с Витахой, с тем Витахой, которому было выдано специальное разрешение, они в ссоре, то вряд ли это понравится отцу. А что же говорить?
Андрюше вдруг стало жалко отца — у того действительно много всяких хлопот, за весь завод отвечает, не хотелось огорчать его.
— Да там уже столбы нужно ставить, — ответил он уклончиво.
Сказал и тут же понял, что сделал ошибку. Надо было открыто сказать.
— Правильно! — Отец ласково похлопал Андрюшу по плечу. — Взялись — доводите до конца.
«Ничего, — успокоил себя Андрюша, — а я на самом деле пойду к Витахе, и тогда всё будет правда. Приду и скажу: «Давай, Витаха, помиримся. Мой отец про вас говорил, и я хочу быть с вами». Но как быть тогда с Афоней? Он ведь туда ни за что не пойдёт. А чем Афоня хуже Витахи? Он весёлый, выдумывает всегда что-нибудь, партизаном был. С ним никогда не скучно, у него всегда какие-то дела…»
Действительно, Андрюша с Афоней встречались почти каждый день. С ними бывала и Майка. Они гоняли вместо мяча консервную банку перед домом, лазили на крышу и спускались оттуда по самодельной верёвочной лестнице. Делали из газет парашюты и сбрасывали с крыш Андрюшину кепку.
Дни шли незаметно.
Но чаще всего ребята ходили на Днепр. Они все плавали хорошо, особенно Афоня. Он мог и на спинке, и на боку, и по-лягушечьи. Только под водой долго не сидел.
— Эх, если бы не курево, — говорил Афоня, тяжело дыша, — вы бы меня до обеда тут ждали, пока вынырну! Надо бросать, что ли…
На пляже ребята играли в ножички. Афонин ножик, тонкий и острый, нужно было так ловко бросить, чтобы он, перевернувшись в воздухе, обязательно воткнулся в песок. А завалится — бросает другой. Ножик бросали и с ладошки, и с подбородка, и с плеча, и с живота. С подбородка кидать было больно — лезвие врезалось в кожу, но Афоня делал это упражнение не морщась….
А для проигравшего в песок забивался колышек. Его нужно было вытягивать зубами. Этим делом частенько занималась Майка. Песок лез в нос и в рот, хрустел на зубах. Афоня и Андрюша смеялись: «А ну-ка, Майка, поешь ещё сахарного песочку!» Другая бы на её месте обижалась на ребят или запросила пощады, но Майка была упорной…