В советской литературе 45-мм противотанковую пушку презрительно зовут «прощай, Родина». Многие клеймят ее якобы неудачную конструкцию. Объективна ли такая оценка? Разбирая документы немецких противотанковых дивизионов, я обратил внимание на то, что после взятия Севастополя в их составе появляется трофейное вооружение: 45- и 76-мм советские пушки, причем в большом количестве. Возникает вопрос: это вынужденная необходимость или все же оценка качества советского оружия?
Объективно говоря: и то и другое. В материалах 11-й армии сохранились протоколы испытаний советской 4,5-см пушки и советской 7,62-см пушки (Ф-22). В них указывается, что 45-мм пушка превосходит немецкую 3,7-см, а пушка 7,62-см является единственным эффективным средством борьбы с советскими тяжелыми танками. Вот тебе и «прощай, Родина»…
В чем же дело, почему столь разнятся оценки одного и того же противотанкового орудия? Все дело в его боевом применении. Казалось бы, состав немецкого и советского противотанкового дивизиона похож, но…
Немцы забраковали все советские тягачи. Особенно низкую оценку получили танкетки-тягачи противотанковых орудий Т-20. Причем забраковали их и немецкие ПВО, которым было предложено использовать их в качестве тягачей для 2-см автоматов, и противотанковые дивизионы. Французские танкетки использовались, а советские танкетки, имевшие тот же прототип для проектирования, нет.
Причина – низкая надежность и слабый двигатель, которые не выдавал даже паспортных параметров. Главная сила малокалиберных орудий дивизиона – в его подвижности. Без этого качества пушки, ведущие огонь с небольшой дистанции, становились легкой добычей противника. Отказ тягача или его низкая мобильность означает потерю противотанкового орудия. У нас же на Перекопе тягачи забрали у бронебойщиков и создали из них «механизированную кавалерию».
Понимая особенности применения противотанковой артиллерии, немецкие артиллеристы начали устанавливать малокалиберные пушки прямо на броню тягача, создавая прототип самоходного противотанкового орудия. Такая «установка» проигрывала в скрытности, но значительно выигрывала в мобильности и оперативности открытия огня. Это качество особенно важно в наступлении, а в начальный период войны немцы постоянно наступали.
А теперь спроецируем это техническое решение на армию СССР. Возможно ли было такое «неуставное» использование техники в советской армии? В тот период однозначно нет! Почему? Потому что не по уставу. Не положено!
Уровень технической грамотности советской армии в начальный период войны был крайне низким, и многие действительно рациональные решения были отвергнуты только потому, что «так не положено».
Советские авторы много пишут о немецких танках. В некоторых советских мемуарах Севастополь штурмует лавина из 450 немецких танков. Увы, это выдумка. Танков в Севастополе было больше у защитников города. То же можно сказать и о Крыме. Правда, эффективность их была низкой. Почему?
Причина та же: низкая надежность, а кроме того, советская «легкобронированная кавалерия» легко прошивалась из немецкого противотанкового ружья, не говоря уже о противотанковой пушке. Их можно было использовать из засад, но не в лобовых атаках.
К вопросу о возврате техники в строй. Немецкие штурмовые орудия, несмотря на их толстую броню, достаточно часто подбивались советской артиллерией, но очень быстро восстанавливались немецким техническим персоналом. Ему не нужно было очень долго возиться со штурмовым орудием: у немцев всегда в запасе было нужное количество траков, колес, запчастей для двигателя, замена которых занимала считаные часы. Им не нужно было что-то лепить «на коленке» или рыскать по тылам и подбитым машинам в поисках нужных деталей. Бывало так, что советскими частями полностью выводилась из строя материальная часть дивизиона «Штугов», а наутро в бой вступали пять—семь машин. Была большая убыль в персонале, но в немецких дивизионах был комплект «запасных частей» – обученных водителей штурмовых орудий. Но это относится уже не к технической стороне дела, а скорее к организационной.
После разбора многих боевых эпизодов приходит понимание того, что немцы более умело использовали не только технику, но и живую силу. Противник вводил в бой пехоту лишь тогда, когда нужно было закрепить успех, достигнутый другими родами войск. И прежде всего авиацией и артиллерией.
Сначала наносился удар артиллерией, затем шли пионеры, затем – пехота. Советские саперные батальоны использовались в основном как резерв стрелковых частей, в крайнем случае советские саперные батальоны разминировали проходы в минных полях противника. Немецкие пионерные части были, по сути, штурмовыми отрядами, имеющими на вооружении и огнеметы, и подрывные заряды, и технические средства для преодоления препятствий, и даже надувные лодки. Одна рота немецкого батальона была моторизованной и могла быть быстро переброшена на нужный участок. Немецкие корпуса и армии имели корпусные и армейские штурмовые пионерные батальоны, которые были полностью моторизованными.
Пионеры шли вместе с передовыми частями пехоты, помогая подавлять ожившие огневые точки, преодолевать препятствия, разминировать заграждения. Немецкая пехота шла в основном «по-готовому», а потому и потерь несла меньше. Объективно говоря, в «честном» бою боевые потери обеих сторон примерно одинаковы, но…
Оценивая немецкую артиллерию, можно отметить следующее: немецкая артиллерия непосредственного сопровождения пехоты в принципе была мощнее. Полки имели в своем распоряжении даже 15-см короткоствольные пушки. Вес залпа полковой артиллерии немецкого полка был в 1,5 раза больше залпа советского «идеального» полка. Но идеальных полков не было: в Крыму и под Севастополем, в связи с большой потерей полковых и противотанковых пушек, советские дивизии имели намного меньше артиллерии непосредственной поддержки пехоты, что и обусловило очень высокие потери от пулеметного огня противника. Подавить пулеметы было нечем. Кроме того, у немцев в пулеметчики, как правило, попадали лучшие стрелки.
На все это накладывалось еще одно обстоятельство: немецкая артиллерия, включая чешские и французские орудия (за исключением экзотики особо крупного калибра), имели солидный комплект запасных частей, стволов, лейнеров, а также квалифицированный персонал, производивший ремонт (часто прямо на огневой позиции). Все это четко прослеживается по документам. Например, в один день отмечен разрыв ствола у двух орудий, а после обеда на следующий день немецкий артполк ведет огонь полным составом. Орудия вновь введены в строй.
У нас же орудия отправлялись в мастерские, где рабочие из подручных материалов, за счет собственной выдумки, пытались вернуть орудие в строй. Помимо этого, если у немцев стволы менялись по регламенту, при достижении определенного процента износа, то у нас…
Если не обращать внимания на такие детали, результат будет один – в нужный момент деталь военной машины сработает не так, как надо, и этим приведет в негодность весь механизм.
Что касается реактивной артиллерии, то, вопреки устоявшемуся мнению, немцы в этой области намного опережали СССР. Их реактивная артиллерия была и мощнее и точнее, чем советская. Советским 12 «Катюшам» в Севастополе противостояли во много раз более мощные «Нибельверферы» и Do-gerat (шестиствольные минометы), и по количеству их было намного больше. Все это и сыграло важную роль во взятии Севастополя. Фактически, Крым и Севастополь взяла немецкая артиллерия. Правда, и расходы при этом получились высокими.
Еще одно достаточно любопытное наблюдение: немецкая артиллерия работала точечно. В документах немецких корпусов с большой точностью указывались цели и количество снарядов, которыми их нужно поразить. Велась очень тщательная артиллерийская разведка, в том числе и инструментальная. Производился выбор артиллерии, которой оптимально поразить ту или иную цель.
Немецкая пехота шла вперед лишь после того, как уничтожались советские укрепления. Каждый воевал как мог. Немцы берегли людей, наши – снаряды. Это не осуждение, это констатация фактов.
И все же не убитые и раненые были главной «статьей расходов» в военной бухгалтерии. Советские войска больше всего теряли именно пленными. В Крыму, до прорыва Ишуни, количество пленных было незначительным. Все изменилось, когда фронт рухнул. Советская сторона теряла ОЧЕНЬ много бойцов пленными. И не потому, что советский солдат хуже немецкого (хотя, в отличие от советского, немецкого солдата ОБЯЗАТЕЛЬНО готовили), и не потому, что стойкость советского солдата ниже и он тут же сдается в плен. Чаще всего наши бойцы попадали в плен из-за непродуманности наступления или из-за игнорирования каких-либо важных деталей.
Основные потери идут именно тогда, когда армия отступает. Их можно минимизировать, организовав отступление, но отступление требует предварительной подготовки. Вот этого как раз сделано не было. Советское командование, опасаясь обвинений в трусости, планов отступления не разрабатывало, хотя промежуточные рубежи строились (например, Южнобережный или рубеж Саки—Окречь). При прорыве немецких войск командующие советскими армиями очень долго принимали решение на отступление, позволяя противнику прорваться далеко в тыл, хотя было все предельно ясно: резервов нет, линия фронта прорвана – нужно отступать, прикрываясь небольшими моторизованными подразделениями, вооруженными противотанковой артиллерией, устраивая противнику засады. Тактика отработана, но… командиры боялись комиссаров, боялись командования, ждали указания свыше, а свыше указания не поступали.
Советское командование обладало удивительными способностями. В самый критический момент, когда нужны их организационные таланты, чтобы вывести войска из-под удара, отвести их с наименьшими потерями, они незаметно исчезали и появлялись уже в тылу. Может, на других участках было как-то иначе, но в Крыму – именно так. Командующий Приморской армией генерал-майор И.Е. Петров сразу же после принятия решения об отступлении выехал в Симферополь, но никого из «начальства» там не застал, все уже «эвакуировались», не оставив войскам никаких указаний.