считают его не альтруистом или героем, а болваном.
Трентон Соларис снова наполнил свой стакан ледяной водой, добавив на этот раз дольку лимона.
Да, в Коста-Брава вирус, похоже, локализован, но здесь, в Мехико — в этом «пупе земли», где сконцентрированы огромные запасы «Насекомых Смерти», — меры надлежит принимать самые крутые.
«Вирус не должен покинуть этот город, иначе с человечеством покончено!»
Глава 31
Гарри Толедо пытался уснуть, однако после услышанного на законсервированной территории «ВириВака» его разум по-прежнему отказывался позволить ему немного отдыха. Посольский психиатр отнесся к юноше с сочувствием, но сочувствие не смогло совладать с кошмарами, а снотворные Гарри не хотел принимать.
Теперь у него не осталось сомнения насчет того, что Штаты позаботятся о запрещении всех рейсов из Коста-Брава, а когда о ситуации в стране станет известно мировой общественности, ни один аэропорт на планете не примет вылетевших отсюда.
Гарри принял сидячее положение и яростно потер глаза. Только четыре человека уцелели в постигшей «ВириВак» катастрофе.
«И мы все еще живы, почему?» — задался он вопросом.
Марта объяснила ему, что даже после самых опустошительных вирусных пандемий в живых оставалось около двадцати процентов инфицированного населения.
«Но ведь те вирусы были естественными».
— Хорошо еще, что этот действует слишком быстро, — сказала Марта. — Мне неприятно говорить об этом, но у инфицированных людей нет времени, чтобы преодолеть более или менее значительное расстояние, поэтому скорость распространения вируса не очень велика. К тому же, митохондрии оказались более прочными, чем рассчитывал Мишве.
«Малоутешительно для тех людей, — подумал Гарри, — которые превратились в черный дым, разносимый ветром».
Сегодня днем, перед отлетом из «ВириВака», Гарри удалось перекинуться несколькими словами с отцом.
Рико отвел сына в сторонку и, постучав тростью о свежий бетон, сказал вполголоса:
— Ты, надеюсь, понимаешь, в какой я ситуации. Мы с Шольц пытаемся что-нибудь придумать, чтобы спасти вас, но возможности наши ограничены, так что многое зависит от тебя самого. Попробуй сбежать вместе с Соней. Усек?
— А как насчет мамы и Марты Чанг?
— Помоги им, если сможешь, — сказал Рико, — но не оглядывайся назад, если не сможешь. Твоя гибель никому не принесет пользы. Мы с Шольц очень надеемся на помощь Спука, и, вполне вероятно, нам удастся спасти всех, но если ты увидишь, что у вас с Соней появился шанс сбежать вдвоем, воспользуйся им не задумываясь, понятно?
— Но я…
— Только не надо показного героизма, — предостерег сына полковник Толедо. — Рискуя собой, ты подвергаешь риску и всех остальных. Я понял, что вы с Соней хотели угнать тот вертолет, и очень за тебя испугался, поверь мне.
«По крайней мере, мама и Нэнси Бартлетт вернулись из церкви целыми и невредимыми, — подумал юноша. — В стране становится совсем горячо».
Гарри пережил несколько восстаний в Коста-Брава, но нынешнее не походило ни на одно из предыдущих. На сей раз реальный враг не носил маски и не угрожал пистолетом. Гарри снова лег и, закрыв глаза, попытался расслабиться. Повторяющийся «кинофильм» в его воображении всегда начинался одинаково: черные волосы Марты Чанг развеваются по ветру, когда она бежит к нему, как в тот день, в «ВириВаке», за исключением того, что на этот раз она тает и горит, подобно всем остальным.
Образ Марты преследовал его еженощно, но в последнее время юноша все чаще думал о ней и днем.
«Марта».
Она настояла на том, чтобы Гарри прекратил называть ее «мисс Чанг». Их разлучили друг с другом, и за последние два дня им удалось всретиться лишь один раз, во время брифинга в «Каса Канаде», который устроило УРО для всех уцелевших в «ВириВаке».
— Я — свидетель, — заявила тогда Марта.
Брови ведущего брифинг офицера удивленно поползли вверх.
— Что вы хотите этим сказать, мисс Чанг? — осведомился он.
— Я хочу сказать, что уцелевший — это жертва, — пояснила Марта. — Я предпочитаю, чтобы меня называли «свидетелем». Я видела, что представляют из себя жертвы.
Гарри и Марта то и дело поглядывали друг на друга, и юноша обратил внимание на движения ее рук во время дачи показаний. Когда Марта говорила, ее тонкие пальцы двигались в ритм с ее голосом, выстукивая на столешнице какую-то мелодию.
Так что, думая о Марте ночами, Гарри перво-наперво представлял себе ее чувствительные руки, будто пляшущие на небольшой клавиатуре. И если эта картина в его воображении заслоняла другой, жуткий образ — Марта, горящая заживо, — то Гарри удавалось уснуть, но тогда ему снилось крушение самолета.
Второе крушение Гарри помнил не очень отчетливо, поскольку перед полетом отец ввел ему огромную дозу транквилизатора. Он находился в сознании, но чувствовал себя совершенно беспомощным, когда «Мангуст» потерял скорость из-за преждевременного выравнивания при посадке. Эта ужасная беспомощность напугала Гарри больше всего.
Ощущение беспомощности Гарри Толедо испытывал и прежде. Он вспомнил, как отец бил его и как однажды ночью мать остановила Рико, ударив его в шею ножницами… а теперь вся страна знает, что происходило в их семье. Подспудно Гарри всегда стремился к независимости, которая позволяла бы ему самому решать, что и как делать. Именно поэтому он ненавидел летать, хотя никогда не говорил об этом Соне.
«Она рождена для полетов».
Соня так и не выходила из своей комнаты — за исключением того кратковременного путешествия на территорию «ВириВака» — с тех пор, как Управление отобрало у нее новый самолет в «Каса Канаде».
— Для вашей собственной безопасности, — не переставали твердить Соларис и остальные.
Гарри бесила эта ложь, но он вынужден был признать, что, будь он на месте Солариса, то поступал бы точно так же. От этого «Насекомого Смерти» все буквально сходили с ума, к тому же Гарри понимал, что их тела — его и Сонино — могут представлять из себя некое секретное оружие.
Они с Соней были единственными в мире клонами, развившимися in utero[23], и привлекали к себе всеобщее внимание, что вполне естественно. Поэтому сейчас юноша даже пытался быть благодарным судьбе за временное, хотя и относительное, уединение на ферме.
Посольский психиатр объяснял Гарри, что ночные кошмары вызваны его застарелым страхом перед беспомощностью.
— Твой разум очень уязвим, когда ты спишь, — говорил доктор Ольсен. — А тело твое цепенеет во сне, как тогда, в день побега из «ВириВака», на взлетно-посадочной площадке. Или как тогда, когда твой отец бил тебя.
Кошмар всякий раз начинался одинаково. Гарри сидит в кабине «Мангуста», пристегнувшись к креслу ремнями безопасности, а самолет окружает ватага Простодушных. Они все хотят выбраться из «ВириВака». Они протягивают руки к Гарри и плачут, когда двигатели аэроплана заводятся. Но Гарри ничем не может им помочь, он парализован и смотрит в затылок человеку, сидящему в пилотском кресле. Но это не Соня. Это тот лысый ублюдок, вирусолог, который «создал» его и Соню, Даджадже Мишве!
Гарри пытается крикнуть, сказать Мишве, чтобы тот отключил двигатели, но Мишве лишь хохочет и продолжает увеличивать число оборотов, пока «Мангуст» не начинает дрожать, но не поднимается в воздух, а отстукивает своими шасси чечетку на бетонном покрытии взлетной полосы. Наконец «Мангуст» с трудом отрывается от земли и взлетает. Корчащиеся от боли Простодушные остаются внизу; плоть их тает и оплывает с костей на бетон зловонной густой грязью, которая вспыхивает голубоватым пламенем…
Судорожно вздохнув, Гарри открыл глаза. «Нет, сегодня ночью мне не хочется опять смотреть эту «программу», — решил он. Гарри сбросил с себя промокшую от пота простыню, встал с кровати и, надев шорты и майку, выскользнул из спальни во двор, в тень бананового дерева.
Три метеора бесшумно прочертили темное коста-браванское небо. Была бы Марта здесь, подумал юноша, посмотрела бы на них вместе со мной. Управление изолировало Марту Чанг в Ла-Либертад, и хотя Гарри общался с нею только через линию спутниковой связи, даже это волновало его. Но он хотел увидеть ее…
— Пилот вызывает навигатора, — прошептал чей-то голос. — Куда нас, к черту, занесло?
— Мамуля! — выдохнул он. — Как ты меня напугала!
Грейс Толедо шагнула из-за живой изгороди и крепко обняла сына. На ней были надеты шорты и футболка; несмотря на духоту Гарри ощутил, что руки у матери прохладные. Она посмотрела на него снизу вверх и тихо произнесла:
— Мне нравится, когда ты называешь меня «мамуля».
— Но ведь ты и есть моя мама.
Грейс разжала объятия и ласково похлопала его по плечу. Печально покачав головой, она сказала:
— «ВириВак» даже это отнял у меня. Их Искусственные Вирусные Агенты искалечили твоего отца, разрушили наш брак, а теперь вот…
— Ты девять месяцев носила меня под сердцем, мамуля, — мягко проговорил Гарри. — На протяжении шестнадцати лет ты заботилась обо мне. И ты спасла мне жизнь, когда папа… ну, ты знаешь. Что значат после всего этого какие-то незначительные изменения в моих генах?
Грейс глубоко вздохнула, вынула из кармана носовой платок и промокнула им глаза.
— Это значит, что та часть тебя, которая должна быть моей, таковой не является, — сказала она. — Конечно, что бы они ни натворили с твоей генетикой, я все равно люблю тебя. И, тем не менее, я чувствую себя ограбленной, понимаешь?
— Ограбление — это не совсем верное слово, — поправил Гарри. — Скорее, кража со взломом. При ограблении преступник встречается с жертвой лицом к лицу.
— Какая разница!
Оба умолкли и несколько секунд стояли бок о бок, вслушиваясь в ночные звуки. Сверхчуткий слух Гарри уловил шорох автомобильных покрышек по гравию — вокруг фермы круглосуточно патрулировали машины службы безопасности. Из одноэтажного деревянного здания, в котором раньше жили рабочие кофейной плантации, а теперь обосновались секьюрити, время от времени доносился приглушенный смех охранников, свободных от вахты; Гарри даже показалось, что он различил шлепанье игральных карт по столу.