как говорили апиру: «Желание Господа будет исполнено». Но могла склониться перед неизбежным.
Нофрет немного отошла от костров, но не затем, чтобы последовать за Моше. Она только вышла за пределы освещенного места. Здесь шум лагеря был тише. Она услышала крик шакала. Боги Египта находились рядом, наблюдая, но не поднимая руку на пришельцев с Синая.
Здесь ощущалось присутствие и того человека, который верил, что является и царем, и богом. Он еще находился в Пи-Рамзесе, но уже отдал приказ: утром его войско выступит в поход. Каждый воин оплакивал родича, друга или товарища по оружию — тех, кто были первыми сыновьями своих отцов.
Дочь царя наконец забрали в дом очищения. Рамзес оплакивал ее, запершись в своей спальне, без сна и в гневе. Гордыня, принесшая его царству столько бедствий, окрепла в нем с новой силой и овладела им, словно демон. Он не признавал ни голоса рассудка, ни законов логики. Бог апиру совершил убийство. Царь Египта отомстит людям, поклоняющимся этому богу. Он считал это справедливой карой, забывая о том, что, убив всех до единого, он лишит свою страну почти главного богатства — рабов.
Нофрет, потрясенная, с трудом пришла в себя. Ей казалось, что она упала в глубокий водоем и еле выплыла, едва не утонув. Прежде с ней ничего подобного не случалось. Ей были известны сказки и слухи об искусстве жрецов, рассказы о духах, которые идут, куда прикажет хозяин. Но на самом деле все это оказывалось гораздо проще, чем изображают жрецы.
Нофрет повернулась к свету и долго смотрела на звезды. Лагерь затих. Казалось, она созерцала свод небесный так долго, что он успел совершить полный круг.
Она глубоко вздохнула. По телу пробежала дрожь. Приблизившись к костру, она устроилась поближе, чтобы поскорее согреться.
Руки Иоханана легли ей на плечи. Тепло медленно окутывало ее.
Он не спрашивал, почему его жена так продрогла в теплую ночь, даже когда она сказала.
— Фараон собирается преследовать нас. Он страшно разъярен.
Иоханан кивнул, не удивившись, поскольку и Моше, и Мириам предсказывали то же самое. Когда он поднял ее на руки, она протестовала, но очень слабо. Он отнес ее в шатер и уложил в постель.
Там Нофрет, наконец, как следует согрелась и ненадолго даже почти забыла о том, что видела и предвидела.
67
Царь не смог настичь их ни в этот день, ни в следующий, ни даже через день. Он слишком долго медлил, прежде чем выйти с войском из Пи-Рамзеса. Его задержали государственные обязанности, траурные церемонии и другие дела. Но зато, выступив, наконец, в поход, он точно знал, куда направились апиру: за ними оставался след, широкий, словно главная река Египта.
Снявшись со стоянки, они являли собой еще более беспорядочную толпу, чем когда выходили из Пи-Рамзеса. После двух бурно проведенных ночей многие вообще едва переставляли ноги. Некоторых уже начинала мучить жажда, потому что они истратили весь свой запас воды. Когда люди поняли, что по дороге воды не будет и на ночлег тоже придется встать в безводном месте, поднялся ропот. Небольшая, быстро передвигающаяся группа успела бы дойти до оазиса, но не весь народ.
Самые упрямые вообще не желали покидать лагерь и настаивали на том, чтобы их оставили на месте. Если царь придет с погоней, в чем они сомневались, то, скорее всего, минует их. Казалось, они не понимали, что бог сделал невозможным их дальнейшее пребывание в Египте, и вернуться туда они не могут. Идти назад им было нельзя, только вперед.
Эти люди нуждались в кнуте надсмотрщика. Но надсмотрщиков здесь не было. Их молодые спутники и люди с Синая с мечами и копьями заставили упрямцев встать, подгоняли их, если они спотыкались, тащили тех, кто продолжал сопротивляться. И весь народ, желал он того или нет, вышел из лагеря в засушливые земли.
Накануне апиру шли в тумане вина и радости. Теперь люди пробуждались и начинали понимать, где находятся и как здесь оказались. Путь был нелегок.
Солнце пекло нещадно. Никто точно не знал, куда они направляются. Некоторые полагали, что в Синай, но для большинства Синай был сказкой или мечтой.
— Это пустыня, — говорили одни. — Там нет ничего, кроме песка и скал, насколько хватает глаз, а посередине высокая гора, где живет бог.
— Нет-нет, — возражали другие. — Это прекрасная страна, зеленая и богатая, где реки текут молоком и медом. Там наши стада будет жиреть, а отары множиться.
Они спорили на ходу до тех пор, пока у них не пересохли рты, и соглашались только в одном: здешняя земля слишком сурова и тут очень мало воды. Мечтавшие о зеленых пастбищах оглядывали Красную Землю и приходили в отчаяние. Те, кто предвидел лишь засушливые места и суровую жизнь, громко провозглашали, что это только начало.
— Мы будем блуждать в пустыне вечно, — говорили они. — Мы никогда больше не увидим зеленой травы и текущей воды.
— Увидите, когда мы дойдем до моря, — сказала Нофрет одной из таких.
— Конечно, — огрызнулась женщина. — Но хотела бы я знать, как мы будем пересекать его? Там нас ждут лодки? Или там есть мост?
Нофрет не знала, как ответить. Ответил Моше, но то же, что и всегда:
— Господь все устроит.
Народ, называвший себя Исроел, по имени предка, от которого, считалось, он происходил, был самым упрямым, склонным к препирательствам и непокладистым собранием людей, с каким когда-либо приходилось сталкиваться Нофрет. И все-таки они продолжали свой поход, даже сохраняй некое подобие порядка. Люди — не все, но на удивление многие — стали следить, сколько воды у них осталось, и более экономно расходовать продовольствие.
К вечеру они были готовы встать на отдых. Передовой отряд Иоханана — в большинстве его люди из Синая, лишь немногая часть которых охраняла тылы, — ушли вперед, чтобы найти место для лагеря. Когда остальные пришли на место, молодежь уже ждала их, готовая заняться грузом, провизией и водой. Люди начали ставить шатры и разводить костры. Потом им раздадут дневную порцию пищи и воды.
Многие нудно и громко ворчали, но ни у кого не было сил возмущаться открыто. Нофрет подозревала, что это может случиться позже, когда люди отдохнут и наберутся сил для нового тяжелого перехода. Сейчас они хмурились, некоторые даже плакали, но выполняли приказания.
Когда Иоханан, наконец, пришел к костру, усталый, растрепанный и угрюмый больше обычною, Нофрет сказала:
— Умно придумано. Навязывать им свою волю, когда они слишком утомлены, чтобы протестовать. Понятно, что, когда они отдохнут, возражать будет уже поздно. И, в конце концов, они привыкнут действовать как армия, а не как дамы на прогулке.
— Никогда они не станут армией, — ответил он мрачно. — Я согласился бы и на приличное кочевое племя.
Нофрет подала ему чашу, наполненную сильно разбавленным вином, потом жаркое из козлятины с хлебом и травами. Сначала он ел без аппетита, но быстро вошел во вкус.
Она кивнула.
— Старейшины снова на совете. Моше излагает новый закон. Он говорит, что лучше сейчас, чем слишком поздно. К тому времени как царь настигнет нас, мы должны обрести силу. Если же мы останемся просто толпой…
Иоханан, не дослушав, вскочил на ноги, вернее, попытался: от усталости его качало. Нофрет подхватила мужа и, когда он все же устремился вперед, попыталась задержать. Он сердито взглянул на нее.
— В чем дело? Я должен быть там.
— Отдохни. Они будут препираться до полуночи.
— Мне нужно быть там. Пойми, произойдет мятеж, если мы и дальше будем поступать с людьми так, как сегодня. До сих пор мы были вынуждены действовать, и действовать быстро, но в дальнейшем сами люди захотят участвовать во всех делах.
Нофрет не сумела остановить его; муж был намного сильнее ее. Она отпустила его, но и сама пошла следом, в середину лагеря, к самому большому костру, где собрались старейшины.
Сегодня попоек уже не было. В лагере было почти тихо. Многие уже спали, некоторые прямо на земле, даже не добравшись до постелей. Ближе к костру старейшин люди бодрствовали и прислушивались к разговорам.
Как и ожидала Нофрет, там шло препирательство, по большей части о том же, что и по дороге: зеленые пастбища против бесплодной пустыни. Старейшины из Синая, наконец, кажется, начали понимать, что они сделали, выведя из Египта многие сотни людей, нуждающихся в пище, крове и средствах к существованию. Их страна, хотя и с трудом, поддерживала живущих там. Теперь туда шел еще целый народ.
Моше ничего не говорил. И Мириам тоже молчала. Сначала Нофрет даже не увидела их, однако оба были там. Они сидели недалеко от костра, но в тени, отрешенные, не замечающие шума. Говорил Агарон:
— Господь подумал об этом. Ждите и наберитесь терпения. Сначала мы выберемся из Египта, а потом направимся в страну, которую он для нас приготовил.
— И где это? — поинтересовался один из старейшин. Нофрет был знаком этот голос и это лицо: Шмуэль из Пи-Рамзеса, такой же недоверчивый, как и всегда. — По-моему, лучше вернуться в Египет. Совершенно очевидно, что мы не сможем без помех покинуть его — нам придется выходить из страны с боем или переплывать море.
— Мы не можем вернуться, — возразил Агарон. — Господь сказал об этом достаточно ясно.
— Господь показал царю, насколько он силен. Но мы нужны царю, чтобы строить его город. Теперь он знает, что нас нельзя бить и морить голодом, что нельзя отнимать у нас детей. Давайте работать на него, как многие другие, за плату. Строителей лучше нас нет — иначе зачем бы ему так долго упираться и не отпускать нас?
— Царь был слишком горд, чтобы отпустить вас, — сказал Иоханан, проталкиваясь к отцу. — Эта же гордыня убьет вас, если вы попытаетесь вернуться. Он хочет, чтобы теперь вы все были мертвы и сгнили, за то, что бог сделал с ним и с его царством.
— Память царей коротка, — возразил Шмуэль. — А увековечение их славы требует, много времени и денег. Мы нужны фараону, и он это знает. Без нас он не успеет завершить строительство своего города за время, отведенное ему для жизни.