Филип с интересом расспрашивал ее об этом и заставил покраснеть, предложив как-нибудь помыться вместе, не упуская самых интимных мест.
– Или еще лучше, – сказал он, наклоняясь к ней, – построим ванну из каменной глыбы, такую широкую, чтобы лежать рядом и ублажать друг друга, как это делают рыбы.
– Да, но сколько это будет стоить, сэр… – возразила она, еще больше краснея.
– Что значат деньги в сравнении с любовью? Кроме того…
Она знала, что он хочет сказать. «Кроме того, однажды твой отец умрет, поместье достанется нам, и мы сможем позволить себе ванну размером с мельничный пруд, если захотим, и наполним ее молоком с медом».
– Это напомнило мне… – продолжил он. – Помните серьги, о которых мы вчера говорили?
Радость ушла, как она и боялась.
– Которые подарил отец?
– Да. Вы предложили мне их продать или заложить, чтобы помочь в нашем предприятии в Драгон-Ярде.
– Это вы посоветовали так сделать, сэр, – резко сказала она. – Я не предлагала.
Он улыбнулся, вполне искренно:
– И вы были так добры, что согласились, по мягкости вашего сердца. Я знаю, любовь моя. Это может показаться… Чем? Жадностью? Черствостью? – Лицо Филипа было таким открытым, таким честным – никто и помыслить бы не мог, что он способен на вероломство. – Но, как я уже объяснял, это для нас. И сейчас у меня появилась особенно насущная потребность из-за расходов в связи с этим делом, которые я просто не мог предусмотреть.
Она выдерживала паузу для видимости, зная с самого начала, что сдастся, как с ней обычно бывало в конце концов. Когда Филип вбивал себе что-то в голову, кто мог сопротивляться его сладким речам, его улыбкам и его ласкам? Единственный, кого она знала, – это ее отец. Но отец был таким упрямым, что стал бы спорить с Господом всемогущим на Страшном суде, если бы не был согласен с Его приговором.
Когда она наконец сказала «да», Филип вскочил, встал на колени и поцеловал ее руку. Она погладила его по щеке.
– Вечером, – прошептал он. – Можно мне к вам прийти?
– Да, – ответила она. – О да!
Он тотчас вскочил на ноги и, сказав, что лучше не откладывать, позвонил в колокольчик. Спустя несколько минут Мэри принесла шкатулку с драгоценностями и поставила на стол. Джемайма отперла ее своим ключом и вынула серьги. Положила их на стол между ними.
– Я знаю, они вам никогда не нравились, любовь моя, – сказал Филип. – Они никогда вас не радовали. Но то, что я сделаю с ними, вас обрадует. Обещаю. – Он накрыл серьги ладонью, придвинул к себе, и они исчезли. – Я рассказывал вам о моей новой улице? Нет? Она будет проходить через Драгон-Ярд до Чипсайда, улица с новыми красивыми домами по обе стороны. Я назову ее Джемайма-стрит в вашу вечную честь. – Он остановился, брови вздернулись в комичном испуге. – Если только вы не предпочитаете Сайр-стрит, в честь вашего отца и вашей семьи. Это слишком важное решение, чтобы я его принял. Это должны решить вы, и только вы.
Так мало-помалу он смыл неприятный осадок, оставшийся от сделки. Он насмешил ее длинным рассказом о путаной перепалке между пажами в опочивальне его величества. Филип мог рассмешить монашенку в Страстную пятницу, если бы захотел. Она все еще смеялась, когда раздался стук во входную дверь.
Ее веселое настроение пропало.
– Кто это? Еще и так поздно?
– Всего лишь старый Громвель, – сказал Филип.
– Господи, что ему нужно?
– Я просил его зайти. Разве я не говорил?
– Нет, сэр. Не говорили. – Было слышно, как хлопнула входная дверь и лязгнули болты и задвижки. Она, нахмурившись, посмотрела на мужа. – Дважды на одной неделе? Вы слишком добры к нему.
– Дружба как виноградник, любовь моя. Человек должен возделывать его, чтобы повысить урожай и улучшить виноград.
– С некоторыми старыми виноградниками не стоит возиться. Их лучше выкорчевать и освободить место для новых.
Он погрозил ей пальцем, как ребенку:
– Красиво сказано.
– Я пойду.
– Нет, – сказал он, улыбаясь, будто разговор шел о чем-то фривольном. – Вы останетесь.
В холле послышались шаги. Слуга возвестил о прибытии мистера Громвеля, который отвесил такой низкий поклон, что она даже подумала, что голова перевесит и он упадет.
– Я счастлив видеть вас, мадам, в таком отличном здравии. Надеюсь, вы простите, что беспокою вас во время ужина.
– Вы ничуть нас не беспокоите, – вынуждена была она сказать, хотя голос ее был холодным и она не смотрела на гостя.
Когда Филип стал настаивать, чтобы Громвель что-нибудь съел, он сказал, что уже поужинал, но присоединился к ним за столом и выпил бокал или два вина.
– Вы вполне оправились от вашего недомогания, как я понимаю? – сказал Громвель, глядя на нее через пламя свечи. – Я не вижу никаких признаков. Более того, если позволите, мадам, я никогда не видел вас такой сияющей. Филип, как старому другу позвольте мне поднять тост за вашу супругу, с глубочайшим уважением преклониться у вашего алтаря Гименея? Прошу присоединиться ко мне и поднять бокал за ее красоту.
Вскоре Филип отодвинул свой стул и бросил взгляд на гостя:
– Так, мы не должны злоупотреблять компанией моей жены, как бы нам этого ни хотелось.
– Куда вы направляетесь? – Джемайма заметила, как Громвель посмотрел на нее с укором, – он никогда не слышал, чтобы она говорила подобным тоном.
– В Уайтхолл, любовь моя. Разве я вам не говорил? Мы с Громвелем пройдемся по парку и посмотрим на карточную игру.
– Вы сами собираетесь играть, сэр? – холодно спросила она.
– Нет, я давно бросил такое ребячество. Буду сдержан, как пуританин на молитве.
Громвель тоже поднялся.
– Хотел бы остаться, дорогая миледи, но, признаюсь, у меня там дело.
– Дело? Теперь это так называется? – Филип беззаботно рассмеялся. – Он надеется найти новых подписчиков на свою великую книгу. Помните, мадам? «Природные достопримечательности Глостершира». Те, кто выигрывает в карты, – легкая добыча. Они беспредельно щедры.
Через минуту оба исчезли. Она осталась одна глядеть на огонь, пока слуги убирали посуду со стола. И чем ей теперь заняться? Филип об этом не подумал. Он поплатится за свою неучтивость, пообещала она сама себе. Предпочел ей Громвеля, и в такой момент, не считаясь с ее чувствами. Немыслимо! Она не позволит так обращаться с собой. Любила ли она все еще Филипа? Или ненавидела его? Она не знала. Ее бросало из одной крайности в другую, как пьяницу, который, шатаясь, бредет домой в темноте.
Спустя какое-то время в комнату вошла Мэри. Присела в реверансе и молча ждала.
– Так, – наконец промолвила Джемайма. – Почему ты здесь? Я тебя не звала.
Мэри склонила голову на белой длинной шее.
– Простите, миледи. Я кое-что слышала на кухне. Подумала, вам будет интересно.
– С чего ты взяла, что мне интересно, о чем болтают слуги? – Потом, выждав, Джемайма добавила: – Так о чем?
– Перед ужином пришел посыльный с письмом. Хестер отнесла его в кабинет господина. Она говорит, было два письма: одно запечатано в другом. Он вскрыл письма и, прочитав, выругался. Он был так зол, что пнул ногой стул так, что тот перевернулся.
– От кого письмо?
– Она не знает. Он спрятал письма подальше. Потом он дал ей шесть пенсов и велел поставить стул на место и никому ничего не говорить.
Уголь сместился на каминной решетке, и пламя рванулось вверх, освещая комнату колеблющимся светом.
– Это не все, госпожа. Хал слышал на конюшне, когда ставил экипаж на место. Нашли тело женщины среди руин между Шу-лейн и Феттер-лейн. Ее закололи…
– Кто она?
– Не знаю. Может быть, шлюха. Говорят, на ней было шелковое платье, поэтому, может быть, и леди.
«Селия, – подумала Джемайма, – неужели это Селия?»
Женщины молча смотрели друг на друга. Мерцающий огонь причудливым образом отразился в глазах Мэри, и они из зеленых сделались красными.
Глава 19
В пятницу утром Хэксби прибыл из своего жилища во дворе «Трех петухов» поздно. Не успел он присесть, как в дверь чертежного бюро постучали.
Снаружи стоял мистер Пултон, тулья его шляпы касалась низкого потолка на площадке лестницы. Его глубоко посаженные глаза покраснели. Он уже облачился в траурный костюм, весьма поношенный. В его возрасте, а по мнению Кэт, ему было не меньше пятидесяти, а то и все шестьдесят, он должен был непрерывно носить траур.
– Мистер Хэксби здесь? – строго спросил Пултон.
Кэт сделала реверанс и распахнула дверь. Она начала было выражать свои соболезнования по поводу кончины его племянницы, но он, не слушая, двинулся вперед. Хэксби встал и низко поклонился. Бреннан тоже встал.
– Я решил строиться в Драгон-Ярде, – громко сказал Пултон, не дав Хэксби заговорить. – Тем более теперь. Это будет подобающий памятник моей бедной племяннице. – Он бросил взгляд на Кэт. – Мы… то есть я решил нанять вас для этого. Если вы пожелаете и если приметесь за дело без промедления, как если бы оно было вашим собственным. – Он достал кошелек. – Я не поскуплюсь в цене.
– Я посчитаю за честь уделить этому делу самое серьезное внимание, – сказал Хэксби.
– Но сперва один вопрос. Простите меня, но мне показалось, вы не совсем здоровы.
– Это всего лишь лихорадка, сэр. Случаются приступы, а потом отпускает. Это не влияет на мою работоспособность, по крайней мере в серьезных вопросах. – Хэксби постучал по лбу. – Что касается остального, у меня на службе состоит чертежник, исполняющий мои планы, и я нанимаю других помощников, если требуется. При этом, как прежде, я все контролирую. Можно мне тоже задать вам вопрос? Что будет с правами аренды вашей племянницы в Драгон-Ярде? В зависимости от этого шансы выиграть дело в Пожарном суде повысятся или понизятся.
– Права аренды переходят ко мне. По моему совету она написала завещание, перед тем как выйти замуж. Если бы ее муж, Хэмпни, был жив, конечно, он бы получил все. Но он умер, а детей нет. Поэтому по завещанию ее имущество достается мне. – Он замялся. – При условии, что она не составила другого завещания.