Она проскользнула внутрь и закрыла дверь. Слабый затхлый запах гари сохранился здесь как напоминание о Великом пожаре, случившемся восемь месяцев назад.
Лестница представляла собой одну из самых старых частей Клиффордс-инн. Стены на первом этаже были не менее трех или четырех футов толщины. По обе стороны от двери располагались два окна с частым переплетом в рамах из обтесанного камня. Стекла погибли в Пожаре. Тяжелые ставни почти не пропускали света.
Но не было темно. Дневной свет проникал сверху. Все было подернуто дымкой, которая дрожала и мерцала, словно вы находились под водой.
Кэт посмотрела вверх. Огонь уничтожил бóльшую часть интерьера: не было ни полов, ни внутренних стен. Попадались обугленные останки балок, уцелела дымовая труба, видимо построенная относительно недавно. Она гордо возвышалась во весь свой рост.
Уцелело меньше трети крыши вокруг дымовой трубы. Остальная часть была накрыта кусками залатанного полотна – старыми парусами. На ветру парусина колыхалась и вяло хлопала, но импровизированная конструкция делала свою работу – внутри было на удивление сухо. Этажом выше пары досок, скрепленные для прочности веревкой, лежали на балках. Они образовывали карниз, идущий вдоль задней стены здания. Кэт сделала несколько шагов вперед, чтобы увидеть карниз во всю длину.
Доски шли от одного угла до другого. В толще стен напротив друг друга были устроены сводчатые проходы, идущие в два ряда. Правый ряд заканчивался каменной лестницей, утопленной в каменной кладке в северо-восточном углу здания. Это была винтовая лестница, которая вела к несуществующим этажам.
В северо-западном углу был похожий арочный проход. Куда он ведет, было не видно. Но западная стена должна была примыкать к задней стене нового здания, где находились комнаты Громвеля по лестнице XIV.
Кэт направилась к лестнице. Под башмаками хрустел слой строительного мусора, покрывавший выложенный плиткой пол: разбитые плитки, пыль от штукатурки и пепел – все вперемешку. Только поравнявшись с аркой, она поняла, что та ведет еще куда-то, а именно – к короткому лестничному пролету, поднимавшемуся справа и ответвлявшемуся от главной лестницы. Света было достаточно, чтобы увидеть короткий коридор, упирающийся в дверь.
Ее охватило волнение, а за ним – дурное предчувствие. Марвуд прав: между Феттер-лейн и Клиффордс-инн было тайное сообщение. На прошлой неделе он стоял по ту сторону этой двери.
Пришла ли убитая женщина этой дорогой в день своей смерти? Возможно, она приехала в экипаже на Феттер-лейн и кто-то встретил ее в переулке и провел сюда.
Кэт поднялась по ступенькам. Проход был около трех ярдов в длину. Здесь было очень темно. Она ощупью добралась до конца. В восточной стене здания, которая выходила на Феттер-лейн и к «Полумесяцу», была дверь. Похоже, она не пострадала от огня. Кэт нащупала тяжелые засовы и навесной замок, заключенный в большом деревянном ящике.
Поворачивая назад, она споткнулась о что-то прислоненное к стене около двери: что-то твердое. Она поддела его ногой, и оно сдвинулось, царапнув облицованный плиткой пол. Она присела на корточки. Ее пальцы быстро пробежали по находке, поворачивая ее к тусклому свету. Это был прямоугольник резного дерева размером примерно восемнадцать дюймов на два фута, на котором было натянуто что-то похожее на холст.
Картина в раме.
Она взяла ее в руки и понесла вниз по ступеням в главное здание, где было относительно светло. Она перевернула раму и увидела перед собой картину, изображающую нагих женщин на природе. Картина была настолько абсурдно непристойна, что Кэт едва не рассмеялась.
Марвуд рассказывал о комнате, которую вообразил его отец, где он видел убитую женщину и картину над камином, которая вызвала у него отвращение.
Мертвая женщина оказалась вполне реальной. И теперь похоже, что и все остальное было правдой. Что означает…
Позади раздался треск, похожий на выстрел.
Кэт бросилась назад через сводчатый проход в спасительный полумрак коридора. Дрожа, она поставила картину у стены.
Было слышно, как подняли щеколду, потом закрыли дверь. Хруст по пыли и пеплу. Шаги приближались. Она отругала себя за малодушие, за то, что ведет себя как испуганный заяц: она угодила в ловушку. Нащупала нож в кармане.
На мгновение все затихло. Шаги раздавались внизу. Потом стало слышно, как кто-то медленно и осторожно поднимается по ступеням.
Кэт выдохнула. На цыпочках она подошла к лестнице и спряталась под сводом. Звук шагов изменился: они стали более гулкими и медленными. Но звучали громче. Сейчас или никогда.
Кэт подобрала юбку и побежала. Ей нужно было обогнуть кучи строительного мусора. Она зацепилась за поваленную балку и упала. Поднялась на ноги и взглянула вверх.
Громвель смотрел на нее с мостков из досок. На мгновение он застыл, как натурщик перед художником. Руки распахнулись удивительно грациозно, будто его заморозили в середине танца. Он повернулся и побежал назад к сводчатому проходу на лестницу.
Кэт была у двери. Она подняла задвижку и потянула. Дверь не поддавалась. Ее охватила паника. Громвель запер дверь за собой, когда входил. Спасения не было.
Она обернулась. Громвель, спотыкаясь, шел по сводчатому проходу у подножия лестницы.
В отчаянье она снова дернула дверь. И тут увидела, что, войдя внутрь, Громвель задвинул засов. Она отодвинула его и подняла задвижку.
На этот раз дверь отворилась, чуть не сбив ее с ног. И вот, хвала Господу, она была на свободе, где светило майское солнце. Она побежала через двор к воротам на Феттер-лейн.
Глава 25
После полудня у Джемаймы, леди Лимбери, случился один из ее приступов беспокойства. Обычно она любила сидеть дома и не встречалась ни с кем, кроме домочадцев. Но временами дом на Пэлл-Мэлл становился для нее душным, и она жаждала другого воздуха и даже другой жизни для себя.
«Я птичка в клетке, – говорила она самой себе, упиваясь муками своего отчаянья, – и храню ключик от своей клетки возле сердца».
Кроме того, ей было любопытно кое-что увидеть. Что-то конкретное.
Она велела подать экипаж в три часа. Она вызвала Мэри, и та одела свою госпожу в черное неприметное платье, которое она обычно надевала, когда собиралась на прогулку в карете. Несмотря на теплую погоду, Джемайма настояла на дорожном плаще с капюшоном и на вуали.
Когда Мэри рискнула предположить, что ей может быть слишком жарко, Джемайма ударила ее по щеке тыльной стороной ладони. Удар был несильным, но бриллиант, который она носила на среднем пальце, поцарапал Мэри щеку. Мэри открыла рот от изумления и отскочила.
Джемайма завороженно смотрела, как на бледной коже проступают капли крови. Глаза Мэри – ее зеленые глаза, самое красивое, что было в ней, – казались больше и ярче из-за слез.
– Подойди, – сказала Джемайма и жестом велела приблизиться к креслу, на котором сидела. – Дай посмотреть твою щеку. Ближе, девочка, ближе. – Мэри склонилась над хозяйкой. Слеза упала на оголенное предплечье Джемаймы. – Ближе, – прошептала Джемайма. – Ближе. – Когда лицо Мэри было всего в нескольких дюймах от ее лица, Джемайма наклонила голову и слизала кровь со щеки Мэри. – Вот, – сказала она. – Так-то лучше.
Чуть позже они спустились вниз. Ричард вышел проводить госпожу до кареты и помочь сесть. Джемайма ответила, что не нуждается в нем, что они возьмут с собой грума из конюшни, где стояла карета. Она приказала Халу ехать в Гайд-парк и нигде не останавливаться.
Экипаж медленно карабкался по холму в сторону Пикадилли. Карета была новой, подарок сэра Джорджа, и над дверцами были застекленные окошки вместо обычных отверстий с кожаными занавесями.
Поверхность дороги становилась все более неровной, по мере того как дома оставались позади. Они повернули налево, к парку. Топот копыт, стук колес, выкрики и громкие голоса прохожих создавали защитный колпак. Джемайма не просила Мэри опустить шторы на окошках. Ей нравилось смотреть на окружающий мир через стекло и вуаль.
– Я не хочу ехать в парк, – неожиданно заявила она. – Я передумала. Вели Халу повернуть назад.
– Сказать, чтобы он отвез нас домой, миледи? – спросила Мэри дрожащим от слез голосом.
– Нет.
Мэри постучала по крыше. Карета замедлила ход, и грум, который ехал позади верхом, поравнялся с окошком, чтобы выслушать приказ хозяйки.
– Мы поедем на Феттер-лейн, – сказала Джемайма. Мэри резко повернула голову и взглянула на нее. – Скажи им, я хочу посмотреть, где недавно нашли тело той шлюхи. Вели подъехать как можно ближе к тому месту.
– Надо ли? – прошептала Мэри.
– Делай, как велят.
Джемайма отвернулась к противоположному окну, пока Мэри передавала новые распоряжения слугам. Она чувствовала трепет возбуждения от собственной смелости. Она тщательно спланировала эту вылазку еще тогда, когда было подтверждено, что женщиной, найденной мертвой в руинах, была Селия Хэмпни. Она сразу решила поехать на Феттер-лейн, но не хотела никому об этом говорить, пока они не отъедут подальше от дома, на случай, если Филип пронюхает об этом. Он бы попытался остановить ее.
Пикадилли была запружена транспортом, и на то, чтобы развернуть карету и поехать на восток, ушла вечность. Чтобы избежать давки у Темпл-Бар, они поехали по направлению к улице Холборн и свернули на Феттер-лейн с севера.
Когда они приближались к Флит-стрит, Джемайма глянула из левого окошка на руины, которые простирались вниз до Флит-Дич, а потом поднимались вверх до почерневшей городской стены с мрачными останками собора Святого Павла за ней.
Кучер Хал остановился, чтобы узнать дорогу, и подмастерье направил их к узкому проезду с левой стороны. Карета затряслась по переулку, стараясь не угодить колесами в канаву, идущую по центру, со скоростью, уступающей пешеходу. Когда экипаж остановился, их окружили с полдюжины нищих, все дети. Джемайма смотрела во все глаза на веснушчатое лицо уличного оборвыша.
Грум отогнал мальчишку прочь и склонился над окошком: