– Прошу прощения, ваша светлость, Хал не сможет подъехать ближе. – Он замолчал и облизнул губы. – Не соблаговолит ли ваша светлость пройтись пешком? Здесь шагов двадцать – может, даже меньше.
Джемайма затаила дыхание. Она не хотела покидать экипаж. Но ей хотелось посмотреть, где лежало тело шлюхи. То самое место, где она нашла свою последнюю наземную постель.
– Пусть все разойдутся. Мэри, дай ему несколько пенни, пусть раздаст нищим.
Грум дал монету самому большому из мальчиков, чтобы тот показал точное место, где было найдено тело, и отогнал остальных от кареты. Маленькая девочка заплакала, когда Хал стегнул ее хлыстом по голой руке. Когда попрошайки поняли, что лучше держаться подальше, грум повел Джемайму и Мэри по дорожке, которая шла от переулка, размахивая дубинкой достаточно грозно, чтобы другие нищие не подходили слишком близко.
Они подошли ко двору, окруженному останками небольших, жавшихся друг к другу домов. Грум указал на один из обнажившихся погребов:
– Вот там, миледи.
Их нагнал один из нищих.
– Ее закопали, – сказал мальчик, нервно поглядывая на дубинку в руке грума. – Под строительным мусором. Я ее видел. Но закапали не очень хорошо. Лисы и крысы ее покусали.
Джемайма рассмеялась.
– Дай мальчику пенни, – велела она. – Быстро.
Грум протянул монетку. Мальчик схватил ее.
И решил испытать удачу еще раз:
– И птица выклевала ей глаз.
– Дай еще одну, – велела Джемайма. – И пусть проваливает.
– Видите там, – сказал мальчик, указывая пальцем. – Это ее кровь.
Джемайма стояла и смотрела на погреб, в котором нашли Селию. В углу на куче земли было видно темное пятно. Возможно, кровь; возможно, мальчишка просто надеялся получить третью монету.
Поскольку Джемайма промолчала, грум дал мальчишке подзатыльник, и тот отошел на безопасное расстояние.
Двор был накрыт навесом. Несмотря на плащ и вуаль, Джемайма чувствовала тепло солнца. Да, оно того стоило – приехать сюда. Мертвые не чувствуют солнца. Все, что им осталось, холод могилы и интерес червей.
Селия Хэмпни. Владелица одного из арендованных участков в Драгон-Ярде. Это многое объясняет. Любовница Громвеля, если муж Джемаймы сказал правду. Но сказал ли Филип правду? Она пыталась отогнать эту мысль, но ее пронзила боль в боку, острая, как игла.
– Скажи им, что мы едем домой, – обратилась она к Мэри. – Длинным путем. По Шу-лейн, через Холборн.
Они ехали молча, пока карета не свернула на Пэлл-Мэлл. Она бросила взгляд на Мэри. Служанка беззвучно плакала. Почему? Отчего ей плакать? Кто их поймет, этих слуг!
Джемайма наклонилась и погладила Мэри по щеке.
– Хорошая девочка, – сказала она. – Ты хорошо мне служишь.
Она знала цену вовремя сказанному доброму слову.
Глава 26
Во рту у меня страшно пересохло, язык ощущался как лоскут кожи, обожженный огнем. Какое-то время я лежал и не мог понять, почему я здесь и где я вообще. Потом, обрадовавшись, что справился с задачей, я понял, что нахожусь в своей спальне в Савое.
Сначала я подумал, что было раннее утро, поскольку я бы не лежал в постели, когда за окнами светло. Позже, однако, я понял, что ставни на окнах открыты, а полог кровати подвязан. К тому же у света не было утренней свежести. Еще я слышал звуки, которых обычно не бывает по утрам. Внизу громыхали сковородками. Мужчина пел балладу в переулке перед нашим домом. Кричали дети, кто-то что-то забивал молотком.
Постепенно я обнаружил, что лежу на спине, слегка повернутый вправо с помощью валика, который располагался с левой стороны моего тела. Странное и неудобное положение, но у меня не было сил, чтобы как-то это исправить.
Я чувствовал, что кожа на лице натянута и горит. Я потрогал пальцем левую ногу и был вознагражден резкой болью, которая на миг рассеяла туман у меня в голове и быстро прошла.
Я попытался сосредоточиться, но голова не слушалась. Я плыл по течению, как лодка без весел и паруса. Я поймал себя на мысли о давно умершей матери, вспомнил прикосновение ее прохладных пальцев, когда я маленьким лежал в постели с лихорадкой.
В мое сознание прорвался еще один звук: кто-то стучал внизу. Почему люди создают столько шума? Послышались шаги и возбужденные голоса. Кто-то поднимался по лестнице. Дверь в мою комнату распахнулась с такой силой, что ударилась о бок шкафа.
– Так нельзя, госпожа. – Голос Маргарет, громкий и расстроенный. – Я велю Сэму выставить вас.
– Угомонись, женщина, – сказал я. Или намеревался сказать. Получилось тихое бормотание, которое я сам едва слышал. Я закрыл глаза.
– Я не причиню ему вреда. Мистер Марвуд, вы не спите?
Я узнал голос. Кэтрин Ловетт. На меня нахлынули воспоминания и впечатления. Кэт. Мегера Хэксби. Давным-давно она укусила меня за руку, и рана не заживала много дней. Наполовину женщина, наполовину ребенок – и совершенно грандиозная. У нее столько талантов, что жизни не хватит, чтобы ее понять.
– В этом нет толку. – Судя по голосу, Маргарет смирилась. – Он спит со вчерашнего утра. Или бредит. Ночью он разговаривал со своим отцом. Будто старик сидел рядом.
– Лауданум?
– Это благословение. – Из голоса Маргарет исчез гнев, остались только усталость и тревога. – Бог знает, что бы мы без него делали. И салфетки – вы были правы насчет них.
Я попытался поднять правую руку над покрывалом, на котором она лежала. Только пальцы дрогнули. После этого мною овладела усталость.
– Смотрите, – сказала Кэт. – Он не спит.
Я открыл глаза. Обе женщины стояли у кровати так близко, что почти касались друг друга, и смотрели на меня. Кэт прикрыла рот ладонью, будто удерживала слова, которые хотели сорваться с ее уст.
– Хозяин! – сказала Маргарет, склонившись надо мной, ее красное лицо сморщилось от беспокойства. – Хозяин!
– Маргарет, – сказал я. – О, Маргарет, я видел такие сны…
– Я пыталась ее не впустить, – сказала Маргарет. – Но она взбежала по ступенькам.
Я хотел ей объяснить, что это не имеет значения, что ничто не имеет значения. Вместо этого я потрогал левую сторону своего лица. Какая-то ткань покрывала кожу. Но даже это легкое прикосновение пальцев заставило меня сморщиться. И вот это имело значение.
– Помогите мне его поднять, – сказала Маргарет. – Раз уж вы здесь, сделайте что-то полезное. Только, ради бога, осторожно.
Кэт обошла кровать и встала с другой стороны. Вдвоем они приподняли меня так, чтобы моя голова и плечи покоились на подушках. Процесс был исключительно болезненным. Я вскрикнул. Глаза наполнились слезами.
– Ш-ш-ш, – сказала Маргарет, словно я был хнычущим ребенком.
Она отвернулась и наполнила кружку из кувшина, стоящего на прикроватном столике. Поднесла к моим губам. Я стал жадно пить. Легкое пиво потекло по моему подбородку. Но не все – часть его попало в мой иссушенный, как пустыня, рот и протекло в горло. В жизни не пробовал ничего вкуснее.
Когда кружка опустела, она отерла мне лицо и шею.
– Хвала Господу, – сказала она. – Я уж думала, вы будете спать вечность.
В голове закружились мысли, они так спешили, что наталкивались друг на друга. Во мне, как рвота, поднимался страх. Во рту появился кислый привкус. «Вечер пятницы, – подумал я. – Утром надо ехать в Шотландию».
– Какой сегодня день? – спросил я с тревогой. – Суббота? Воскресенье?
– Среда, – сказала Маргарет.
Я сделал подсчеты.
– Это означает…
– Вы пролежали здесь в постели пять дней.
Я перевел взгляд с Маргарет на Кэт.
– Пожар. Я помню пожар. – И еще я вспомнил шар пламени у постели Челлинга, как кто-то сбегал вниз по лестнице, боль в голове. Я поднял руку и нащупал шишку от ушиба над правым ухом. – Да, но тогда?.. С ним все в порядке?
Я увидел, как они переглянулись. Кэт затараторила:
– Да, вы пошли к Челлингу. Помните? До этого пили вино с мистером Хэксби и со мной в «Барашке». Вы рассказали нам, почему вас интересует Пожарный суд. Вы были злы потому, что вас посылали в Шотландию с пустяковым поручением. Потом вы еще больше разозлились из-за того, что мы решили, что лучше в это дело не вмешиваться.
– Вас принесли к порогу той ночью, – мрачно сказала Маргарет. – Вы кричали как оглашенный.
– А что Челлинг? – спросил я.
– Он устроил пожар, – сказала Кэт. – Напился и, наверное, опрокинул свечу. Полог кровати загорелся. Вы пытались его вытащить, но было слишком поздно. Верхняя часть его лестницы сгорела. Ее придется восстанавливать.
Она замолкла. Я вспомнил, каким мертвым грузом был Челлинг, несмотря на свой малый рост. Я вспомнил, как ломал запертую снаружи входную дверь. Но дверь не была заперта, когда я пришел в комнаты Челлинга, – иначе как бы я попал внутрь. И я ее оставил открытой. Я вспомнил боль в голове. И злобно сияющий огненный шар у кровати. Сквозняк из открытого окна подпитывал растущее пламя. И я вспомнил, как кто-то сбегал вниз по лестнице.
Кэт продолжила, но без прежней уверенности:
– Вы принимали опий от боли. От него люди видят сны иногда. Очень правдоподобные. Как видения.
– Но это я видел не во сне. Челлинга убили. – Я смотрел на их потрясенные лица. – Как и Селию Хэмпни.
Я утомился и закрыл глаза. Слышал, как женщины переговаривались шепотом. Я понял, что они решили, что я потерял разум, что опий так уверил меня в снах, что они казались мне реальнее, чем этот живой, дышащий мир с его неровными краями и твердыми углами. Но я знал, что ничего не выдумал, а видел. Опий вызывает сны и видения, но он также может придавать ясность памяти и точность мыслям. Если ангелы способны мыслить, то они должны мыслить именно так, всегда.
Что-то от меня ускользало. Что-то, что я видел. Но когда?
Я открыл глаза:
– Насколько серьезно я пострадал?
Надо мной возникло лицо Маргарет.
– Есть рана на голове, господин. Она заживает. Хвала Господу. Но огонь затронул… левую сторону.
– Насколько серьезно?
Маргарет сморщилась и отвела глаза. Потом на ее месте появилась Кэт.