Сэм прочистил горло, но ничего не сказал.
– Но, прошу вас, не будите его, – продолжила она. – Он принял большую дозу лауданума. Он выходил сегодня по вашему делу, и боли усилились.
Она первой поднялась наверх, слыша за собой тяжелые шаги Уильямсона, и отвела его в комнату Марвуда. Их тени пьяно метались перед ними, отбрасываемые свечой, которую она оставила гореть на сундуке у двери.
Кэт подошла к постели и подняла свечу так, чтобы свет падал на лицо Марвуда. Он тихонько похрапывал.
Уильямсон долго смотрел на него. Кивнул в сторону парика на подставке у подножия кровати:
– Он его надевал?
– Да, сэр. Когда выходил сегодня. С париком и в шляпе ожоги практически не заметны… по крайней мере, по большей части.
Он хмыкнул:
– Это уже кое-что, полагаю. Так где эти бумаги?
Она взяла Библию с ночного столика и вынула стихотворение. Она передала листок Уильямсону, и он повернул его к свету свечи.
– Что это? Стихи? Зачем он хотел показать мне стихи?
– Он нашел их среди вещей женщины по имени Табита, которая жила в Ламбете.
– Это он сказал тебе? – В его голосе удивление боролось с гневом.
– На случай, если вы придете, а он не сможет с вами разговаривать.
– Очень хорошо. Кто эта Табита?
– Служанка госпожи Хэмпни. Но теперь она мертва.
– Как это?
– Повесилась у себя в доме. Или кто-то повесил ее.
Уильямсон уставился на листок, который держал в руке.
– Кто это написал? – спросил он недовольно. – Кто этот «Л»?
– Я не знаю. – Кэт перелистнула страницы Библии и вынула письмо, которое передал ей Хэксби. – Он просил показать вам это тоже.
Уильямсон прочитал письмо, пробормотал что-то себе под нос и прочитал его снова.
– Как я вижу, адресовано мистеру Хэксби. Знакомое имя.
– Это маркшейдер, который представляет Пултона.
– Как твой хозяин получил его?
– Не могу сказать.
Он взял стихи и сопоставил их с письмом.
– Бог свидетель, мне кажется, это одна рука. – Он снова взглянул на фигуру на кровати, все еще похрапывающую. – Я должен с ним поговорить.
– Нет, сэр.
Он уставился на нее:
– Что ты сказала?
– Прошу вас, не будите его. Ему сейчас необходим сон, как ничто другое.
Уильямсон покачал головой и подошел ближе к кровати. Положил руку на плечо Марвуда.
– Остановитесь, – сказала Кэт громче, чем намеревалась.
Он отпрянул, брови взметнулись вверх.
– Если вы его разбудите, ничего разумного от него не добьетесь. Потревожите без всякого толку.
– С чего такая уверенность?
– Я помогала ухаживать за ним эти последние несколько дней и знаю, как это бывает.
Уильямсон пожал плечами:
– Может, ты и права. – Он свернул оба листка и убрал их в карман. – Когда он проснется, скажи, что я заходил и что хочу его видеть как можно скорее. Если он не в силах прийти в Уайтхолл, пусть пришлет записку в мою контору.
Она склонила голову.
– Писать умеешь?
– Да, сэр.
– Тогда, если он не сможет прийти сам или написать мне, напишешь ты от его имени. Или, по крайней мере, напиши отчет о том, как он себя чувствует.
Он жестом велел посветить ему на лестнице.
Сэм ждал их в холле. Когда он отмыкал засов, Уильямсон обернулся к ней:
– Как ты сказала тебя зовут?
– Джейн, сэр.
– А фамилия?
– Хэксби, сэр.
– Как у маркшейдера?
– Я его кузина, сэр. Он взял меня в услужение, когда умер мой отец. Он послал меня сюда помочь выхаживать мистера Марвуда.
Уильямсон щелкнул пальцами:
– Любопытно. Они близкие друзья?
– Не могу сказать, сэр.
К ее облегчению, он не стал расспрашивать дальше. Он пожелал спокойной ночи и ушел.
– Слава Господу, – благочестиво пробормотал Сэм, запирая дверь.
Кэт поднялась наверх. На площадке у комнаты Марвуда было маленькое окно без ставен. Защищая пламя свечи ладонью, она взглянула вниз, в переулок. На углу в конце переулка горел свет. Она успела увидеть, как Уильямсон медленно направился туда. Его силуэт дрожал и расплывался из-за недостатка света и искажения стеклом.
Глава 34
– Принеси мне шкатулку, – сказала Джемайма. – Ту, что в сундуке.
Не проронив ни слова, Мэри сделала реверанс и удалилась. У сундука был ящик с ложной стенкой, за ней и хранилась шкатулка. Это была красивая вещица из черного дерева, инкрустированная серебром.
В этот час – близилась полночь – в доме стояла тишина. Другие слуги были на кухне или в постели, кроме Ричарда, который сопровождал хозяина в Уайтхолл. По крайней мере, он так сказал.
Джемайма отперла шкатулку ключом, который хранила в кармане. В нем среди всякой ерунды была связка ключей.
Мэри не нужно было говорить, чтó делать. Она взяла свечу, открыла перед хозяйкой дверь и последовала за ней вниз по лестнице, потом по коридору в кабинет. Войдя внутрь, Мэри закрыла дверь и встала к ней спиной.
– Зажги еще одну свечу, – сказала Джемайма. – Не хочу передвигаться на ощупь в полумраке. Поставь ее на стол, потом посвети мне сюда.
Джемайма заказала шкаф с головами сатиров как свадебный подарок для Филипа. Почти все дерево для инкрустаций и шпона было из Ост-Индии. Вероятно, это был самый дорогой предмет мебели во всем доме – он стоил даже дороже, чем ее кровать.
Она отперла и открыла наружные дверцы. Внутри над полками было три выдвижных ящика. Верхний ящик имел свой замок, но у Джемаймы был ключ и от него. Явное преимущество, когда нанимаешь краснодеревщика и слесаря сама.
Бóльшая часть содержимого была ей известна по прошлым инспекциям. Имелся небольшой мешочек с золотом и несколько драгоценных вещиц, переживших крушение состояния семьи Лимбери во времена Английской республики, когда Филип был за границей с королем, а двор – в изгнании. Была стопка документов, относящихся к дому на Пэлл-Мэлл, и еще одна, касающаяся Драгон-Ярда и дела в Пожарном суде.
Под ними лежала папка с письмами и записями, в основном связанными с долгами Филипа и его попытками их заплатить. Еще несколько недель назад Джемайма бы сказала, что азартные игры, а не женщины были его слабостью. Теперь она не была так в этом уверена.
Все это было ей знакомо, хотя быстрого взгляда хватило, чтобы заметить, что долги выросли почти вдвое по сравнению с прежними, несмотря на данные ему для продажи серьги. Один из новых счетов на тридцать фунтов был из типографии вдовы Верекер под знаком трех Библий на Лондонском мосту. Это ее слегка озадачило – ее муж не был ценителем печатного слова. Потом она вспомнила о книге Громвеля о достопримечательностях Глостершира. Какую бы услугу ни оказал Громвель Филипу, она была важной, и он стремился выполнить свою часть договора.
И после ее последней инспекции появилась еще одна новая вещь: письмо на самом дне ящика. Точнее, два письма, так как одно было вложено в другое.
Она отнесла их к столу. На первом письме печать (клякса из воска, на которой ничего не было оттиснуто) была сломана. Письмо содержало несколько слов, небрежно написанных карандашом. Оно не было подписано.
Это под моей дверью ночью. Зайду во время ужина.
Джемайма развернула второе письмо. Оно было гораздо длиннее и написано изящным почерком, как у клерка.
Сэр!
Меня безмерно огорчает, что моя совесть требует, чтобы я сообщил Вам эту горестную весть, не только во благо нашего Братства и его репутации в обществе, но также чтобы предостеречь Вас об опасностях слишком щедрого и доверчивого Духа. На Феттер-лейн, у таверны «Полумесяц», есть переулок, ведущий к нашему заведению, к разрушенной лестнице XIII. Я имел несчастье узнать, что есть сообщение между ними, что оно использовалось как средство осуществления интриги, которая покроет позором наше Братство.
Прошу Вашего совета. Следует ли мне представить дело перед директором и управляющими на их следующем собрании? Или будет для нас разумнее решить его частным порядком, чтобы поддержать добрую репутацию нашего заведения?
Было ли это то самое письмо, о котором говорила Мэри около недели назад? То, что принес посыльный и которое повергло Филипа в ярость? За вежливыми словами безошибочно угадывалась угроза. Вероятно, письмо было послано Громвелю. Кого еще знал Филип в Клиффордс-инн? Он и вправду заходил на Пэлл-Мэлл в тот вечер и увел от нее Филипа. Она не знала, кто такой Т. Ч., но он явно тоже был членом Клиффордс-инн.
…средство осуществления интриги…
Джемайма знала, о какой интриге шла речь. Неудивительно, что Филип впал в ярость. Ее пронзила вспышка боли, и она вскрикнула.
– Мадам, – сказала Мэри. – О, мадам…
Джемайма бросила на нее взгляд. Она подумала, не показать ли ей письмо, – Мэри умела читать, чего нельзя было сказать об ее умении писать. Потом она перечитала его, подумала о последствиях и решила не показывать.
Письмо доставили в четверг вечером, одиннадцать дней назад. В пятницу ночью, точнее, в субботу, в самый темный час перед рассветом, Филип вернулся домой и ушел в свою спальню. Она зашла к нему и нашла его в отчаянии. Никогда раньше она не видела его в таком упадке духа. Она его успокоила. От сладостного воспоминания у нее растаяло сердце в груди. Наконец-то она нашла утешение: в трудную минуту он ее не отверг.
Вдруг во входную дверь трижды постучали. Звук эхом разнесся по дому.
Джемайма и Мэри ахнули. Это не Филип – он стучал особо, чтобы привратник знал, что это хозяин. Это был незнакомец. Непрошеный гость в такой час – неслыханное дело.
Стук в дверь соберет слуг в холле. Они заметят, что хозяйка в кабинете. Не было причины, почему бы ей там не быть. С другой стороны, не было причины, почему бы ей быть там.
Джемайма сложила письма. Бесшумно направилась к шкафу. Снаружи уже были слышны шаги и голоса. Она положила письма обратно в ящик, заперла его, закрыла дверцы и заперла их.
– Что будем делать, госпожа? – прошептала Мэри.