– Но разве вы не понимаете? Даже если это леди Лимбери убила госпожу Хэмпни, Громвелю грозил крах, а то и гильотина как ее сообщнику. А если он видел, как отец шел за ней в его комнаты примерно в то время, когда было совершено убийство, это объясняет, почему он преследовал его на следующий день. Чтобы не дать ему заговорить. Или, по крайней мере, чтобы узнать, кто он такой и что видел. Мой отец убегал от него, как стал бы убегать от любого, кого он считал юристом, и Громвель его преследовал, а потом появилась эта проклятая телега.
Церковные часы пробили время.
– Час, – сказала Кэт. – Мистер Хэксби будет беспокоиться.
– Я ничего не могу доказать, – сказал я. – Поэтому это не имеет значения. Я никому не могу рассказать, кроме вас.
– А я постараюсь забыть. И вы тоже постарайтесь. Мы никогда не узнаем, кто из них убил эту бедную женщину. И это теперь не имеет никакого значения ни для вас, ни для меня. Пересчитаете деньги?
Она говорила резко и отрывисто. Я отодвинул тарелку. Сверток с монетами был перевязан бечевкой. Из-за бинтов мне было не развязать узел.
– Давайте я.
Я покачал головой. Я на нее рассердился из-за того, как быстро она во мне разуверилась. Кроме того, я услышал в ее голосе жалость – таким тоном она иногда говорила с Хэксби. Я не мог вынести ее жалость.
Узел не поддавался. Я протянул руку и пододвинул поближе коробку с вещами отца. Достал его нож. Не сразу, но мне удалось его раскрыть.
Лезвие и место в рукоятке, где оно находилось, было испачкано чем-то. Я поскреб ногтем, и посыпались крошечные частицы цвета ржавчины. Между рукояткой и лезвием, над петлей, которая их скрепляла, что-то застряло.
Желтые нити.
Я смотрел на них, открыв рот. На лице выступил пот. Возможно, все-таки леди Лимбери не убивала Селию Хэмпни. Как и Громвель.
Я поднял голову. Кэт наблюдала за мной. Я знал, как быстро работает ее ум. Очень медленно я стал складывать нож.
Вероятно, Громвель преследовал отца по другой причине. Желтый шелк. Женское платье?
– Подождите, – сказала она. – Дайте взглянуть.
Я колебался. Возможно, мне надо было сложить нож и убрать его в карман. Возможно, мне надо было взять деньги, поставить подпись и велеть Кэт покинуть дом. Вместо этого я передал ей нож.
Она осмотрела его.
– Чей он? Где вы его нашли?
Я мог бы соврать. Я мог бы придумать какую-нибудь небылицу. Но я был у нее в долгу за все, что случилось, а правда лучше, чем ничего.
– Это отцовский нож. Был у него в кармане, когда он умер.
Кэт нахмурилась:
– Не понимаю. Почему?
Я понял, о чем она спрашивала: почему мой отец заколол Селию Хэмпни. Потому что его блуждающий разум приводил его в странные места. Потому что он верил, что она была шлюхой. Она была грешницей, и он покарал ее за ее грехи. Чтобы она не вводила мужчин в соблазн. Потому что он думал, такова была Божья воля. Его Бог был очень грозен.
Бог Отец. Мы не знаем своих отцов. Мы только думаем, что знаем, но мы ошибаемся.
– Бога ради, сэр, – сказала Кэт, складывая нож и пододвигая его ко мне. – Выбросьте его в реку и покончите с этим.
Когда Кэт ушла, я остался сидеть за столом, и коробка с ничтожно скудными пожитками отца стояла передо мной. Время тянулось медленно. Я старался не думать о лаудануме. Пришла Маргарет убрать со стола. Я накричал на нее, и она ретировалась. Над остатками нашего обеда кружились две мухи. За стенной обшивкой кто-то скребся.
Знал ли я по-настоящему Натаниэля Марвуда? Я так думал. Сначала был великан из моего детства – только один Бог был выше, – чье слово было закон и чья власть не имела предела. Когда я рос, мне никогда в голову не приходило, что мой отец, или на самом деле его Бог, может быть не прав. Мой отец мог быть строгим, даже жестоким – у меня до сих пор остались шрамы на спине, которые свидетельствуют об этом. Часто он бывал деспотичным и своенравным, как Иегова. Когда он видел грех во мне или в ком-то еще, он был беспощаден в своих попытках искоренить его, невзирая на то, во что это обойдется грешнику.
Потом появился сломленный человек, который вышел из тюрьмы в прошлом году, человек, впавший в детство на пути к своему неизбежному концу. За время его заключения мы поменялись ролями, и мой долг был заботиться о нем. Казалось, лишения смягчили его – он стал почти другим человеком, способным на нежность, которой я никогда не знал раньше. И в то же время он стал обузой. Он меня раздражал. Но я любил его. Я горевал о его уходе.
Но несколько нитей желтого шелка вместе с частицами ржавчины – засохшей крови – все это поменяли. Желтое, как солнце, красное, как огонь…
Я вдруг понял, что не было разделения между двумя людьми в одном теле, между тираном моего детства и мягким угасающим недоумком, каким он был в последние годы. Когда отец забрел в комнату Громвеля, он обнаружил грех во плоти – госпожу Хэмпни, ждущую своего любовника, красующуюся на кушетке во всей своей непристойности.
Селия Хэмпни была миниатюрной женщиной. Ее застали врасплох. Мой отец был крупным и все еще сильным. Она пыталась сопротивляться? Он отбросил ее назад, на кушетку? Он удерживал ее и зажимал ей рот во время ее предсмертных судорог?
Боже правый, подумал я, как это мерзко, дико и печально.
Он рассказал мне о том, что произошло, как ни в чем не бывало. «Бедная брошенная блудница. Ее грехи стали явными, и она понесла наказание за них». Он достал нож и искоренил грех. Мы обнаружили в тот последний вечер кровь на манжете его сорочки, но никаких следов ранения.
Как часто бывало во времена моего детства, мой отец назначил себя Божьим посланником и учредил наказание грешнице. Возможно, он жаждал наказания шлюх потому, что желал их слишком сильно. Он был мужчиной с большим аппетитом. Он наказал собственную похоть.
Говорят, мудр тот отец, который знает своего ребенка. Это правда. И обратное тоже правда.
Глава 53
Выйдя от Марвуда, Кэт пошла по Стрэнду, расписка о получении денег лежала у нее в кармане. Она не спешила вернуться в чертежное бюро, хотя знала наверняка, что Хэксби будет волноваться.
Наконец с делом было покончено. Пусть мертвые хоронят мертвых. Возможно, Марвуд прав, но, если в нем есть хоть доля здравого смысла, он должен забыть о том, что знает и о чем подозревает. Он скроет свои раны новым париком и вернется в Уайтхолл зарабатывать себе на жизнь. Что еще ему делать?
А жизнь тем временем продолжалась. Она постарается забыть о том, что ей сказал Марвуд. Она затолкнет свои собственные раны глубоко внутрь себя, где в темноте покоятся другие. По большей части ей легко удавалось делать вид, будто их там нет.
Пока она ждала, когда будет можно перейти улицу, она дала своим мыслям другой ход. Она стала с удовлетворением думать о плане конюшен в Драгон-Ярде, который Хэксби ей доверил. Если он позволит, она примется за работу сегодня.
Кэт свернула в сторону Генриетта-стрит и Ковент-Гарден. Еще одна мысль проплыла у нее в голове, как облако, заслонившее на миг солнце. Она не сообщила Марвуду свою новость: она согласилась выйти за Хэксби.
У них были другие, более насущные темы для разговора. Если она снова встретится с Марвудом, то скажет. В любом случае спешить было незачем. Брак был сугубо деловым договором между ней и Хэксби, и не было причины, по которой это могло быть интересно Марвуду.
Кроме того, ей было не особо приятно об этом думать, не то что говорить без нужды.
– Марвуд, – пробормотала она. – Джеймс Марвуд.