– Гнездо, ответь Сове.
– Гнездо на связи.
– Вышли на Кривой Базар. «Сова» в гостях у Задиры.
– Отлично, Сова.
– Гнездо, что по координатам нашей базы?
– «Сухари» поработали. Там чисто! Филин, почему не выходили на связь?
– Занимался своим гостем.
– Подробнее! – рявкнул в рации голос Бати.
– Хозяин базы со мной. Завтра на «коробочках» Задиры выезжаем домой.
В радиоэфире зависла пауза, а потом Батя проговорил:
– Филин, здесь Первый, он все слышал. Если ты своего гостя довезешь, считай, что ничего не было. Понял?! Ничего!!!
– Понял, батя. Конец связи! …Старым друзьям было что вспомнить, да и «шило» было в достатке. Но усталость валила с ног, а завтра предстоял сорокакилометровый марш по не самой легкой дороге. В общем, и Задира, и Горе поняли Андрея. Устал…
Под ольхой задремал есаул молоденький,
Приклонил голову к доброму седлу.
Не буди казака, ваше благородие,
Он во сне видит дом, мамку да ветлу.
Филин провалился в короткий, глубокий сон, а друзья смотрели на этого, в сущности, еще мальчика и старались не шуметь.
Не буди, атаман, есаула верного,
Он от смерти тебя спас в лихом бою.
Да еще сотню раз сбережет, наверное,
Не буди, атаман, ты судьбу свою…
…Полет. Ах какое же это было изумительное, захватывающее дух чувство дикого восторга! Нет, не такое, когда прыгаешь с парашютом. Тот полет длится секунды или максимум минуты, а дальше ты уже не в стихии – тебе помогает научно-технический прогресс… Сейчас Андрей летел, раскинув руки, словно птица крылья. Хотелось кричать, свистеть и даже похулиганить немного, нагадив кому-нибудь недоброму на голову. Он парил над горными вершинами, над реками и полями и не хотел возвращаться на землю. Но… Что-то произошло в один миг там, на земле, проплывающей под ним. Стало нестерпимо жарко. Повернув голову, Филин увидел позади себя огромные рыже-красные языки пламени, протуберанцы, из которых выныривали один за другим летящие на огромной скорости преследователи. Сначала Алихан со своими моджахедами, за ним Реваз, Гоча, Рафаэл, где-то в середине несся Папа, потом Бекмурза… Они нагоняли Андрея. Они пытались окружить его и разорвать неестественно когтистыми руками… Их опередило пламя… Рыжий язык лизнул сначала погоню, заглатывая ее в красную, огненную пасть, а потом добрался и до Андрея… …Этот сон, приснившийся пятого января девяносто первого года, Андрей не мог забыть… …Проснулся Филин от того, что кто-то крепко сжимал его плечо.
– Ты че, Андрюха? Проснись! Успокойся! Совсем нервы себе измочалил! – Игорь тряс Андрея и держал его руку, сжимавшую «стечкин». – Ну, очнулся уже?
– Ф-фу-ф! – Филин мотнул головой, приходя в себя. – Во говно-то какое приснилось!
– Ну, ты даешь!
– Да, что-то мозги устали. – Андрей озирался по сторонам.
– Ты это, братишка, «шило» принимай перед сном, по сто пятьдесят – двести капель! Верно тебе говорю! – Игорь заглядывал в очумелые глаза друга. – Оно, конечно, тоже говно, но помогает – сам через это проходил. А то так и до «дурочки» недалеко. Расслабься, Андрюха. Нет их больше, никого нет!
– Нет, – согласился Андрей.
– Во! И я говорю. И еще это… Не смотри ты им в глаза, когда молчишь – лупи как по мишени в тире, и все. Они же падлы, братишка! Видишь, даже с той стороны достают тебя… Ну что, булькнем нашей микстурки?
Он отстегнул от ремня знакомую, тертую-перетертую, мятую и битую, но тем не менее верную спутницу во всех походах, алюминиевую фляжку. В ней призывно побулькивало.
– Давай, прапор, спаивай своего командира, – согласился Андрей грустно.
За окном бушевал январь, бросая заряды снега в окно. В незаклеенной оконной раме натужно свистел и подвывал ветер, а они сидели на армейских панцирных кушетках в одних трусах и тельняшках – молодец кочегар, старался на совесть. А они еще посмеивались, глядя на этого чумазого, маленького узбека, который совал свои ноги чуть ли не в топку и приговаривал: «А-а! Х-хараше! Ташкэнт!»
В полной темноте к ним вдруг подошел Змей, со своей флягой. Потом появился Бульба и Кабарда. Бандера, Тюлень… К тому времени, когда Медведь закончил разливать спирт по стаканам, здесь уже были все… Вся группа… Сдвинули кровати. На тумбочку сложили фляги – спирт входил в НЗ каждого. И…
– За «Сову», – поднял свой гранчак Тюлень и сказал тост первым на правах аксакала.
– За «Сову». – Они наклонили стаканы и пролили на пол по нескольку капель, поминая павших друзей, давая выпить «шило» и им, погибшим братишкам…
Сколько прошло времени, никто не знал, но уже половина фляг опустела. А хмель не брал. Просто среди них ему было не место. И тут тихо запел Индеец. Артур. Потомственный донской казачина.
Как во чисто поле,
Как во чисто поле,
Вывели казаки
Десять тысяч лошадей.
И покрылось поле,
И покрылся берег
Сотнями порубанных
Посеченных людей.
И грянули дружно, как будто только тем и занимались, что пели, – хор имени Григория «Каната», веревки, в смысле:
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить…
И еще раз, да во весь голос…
Ох, какая же это была песня! Израненными, порубцованными душами пели…
– В компанию принимают? – На пороге стоял Задира, а за ним маячил Горе.
– Давай вали к нам, братишки! – махнул призывно рукой Бандера. – «Шило» есть?
– А как же без него, родимого?! – улыбнулся Клим.
– Че празднуем? – Горе, как всегда, был любознательным.
– Да вот командирский день рождения.
– Проехали уже, Брат, мой день был, когда Муссу вязали.
– Так не с руки же было, а сейчас – самое оно!
– Отлично! – обрадовался Задира. – Тогда, товарищи сержанты, старшины, прапорщики и кое-кто офицеры, давайте дернем за вашего командира! За капитана Филина!
– Старлея…
– Не понял? – опешил Клим.
– Ладно. Это не важно…
– Поехали! – подзадорил Медведь. …Потом откуда-то появилась гитара, и Индеец опять запел. Сегодня солистом был он.
Под зарю вечернюю
Солнце к речке клонит.
Все, что было – не было,
Знали наперед.
Только пуля казака
Во степи догонит!
Только пуля казака
С седла собьет!
…Ах, какой это был хор…
Из сосны, березы ли
Саван мой соструган.
Не к добру закатная
Эта тишина.
Только шашка казаку
Во степи подруга!
Только шашка казаку
В степи жена!..
Весело пели, от души. Ушли куда-то горести-печали. Андрею было хорошо и спокойно. Он был в кругу друзей. Потом вернулись исчезнувшие на несколько минут Задира и Горе и принесли свой подарок – роскошную серую папаху:
– Это не подарок, Андрюха – это тренажер! -?
– Тренируй голову для папахи – ее начиная с «полкана» носят! Уставная форма одежды.
– Идите-ка в жопу, товарищи десантники! – засмеялся Филин. – В «Витязе» башка зимой и летом – одним цветом!
– Точно! – подхватил Брат и бросился к своей койке доставать из внутреннего кармана куртки свой берет.
То же самое сделали и остальные.
– Ну вот ты только посмотри на этих головорезов! – обратился Задира к Горю. – Босиком, в трусах, но в беретах! Шпана!!! Анархисты!!!
– Мы такие! – смеялся Тюлень.
– А может, нам папаху в красный цвет покрасить? – подбросил идею Бульба.
– И будет Филин: «Я у Бати – светофор» – красная папаха, желтая рожа, все остальное зеленое! – поддержал Медведь.
Просидели до самого рассвета. Будто и не было этого рейда и накопившейся усталости…
В шесть утра выделенные Задирой три БТРа вышли из Кривого Базара на дорогу к Шуше. Оставалось всего-то чуть-чуть – проехать около полусотни километров до Степанакерта и довезти до штаба Муссу, сидевшего в наручниках в десанте средней машины. А дальше… Может, и сдержит обещание генерал – вернут на погоны утерянную капитанскую звездочку… Чем черт не шутит, когда бог спит…
Дорога была тяжелой – снег, камни. Но группа возвращалась домой, а потому их мысли, желания бежали впереди БТРов. Когда до блокпоста Шуши оставалось не более двух километров, Андрей приказал Бульбе связаться с его гарнизоном:
– Я – Три пятерки. Сова. Как слышно меня?
– Слышу тебя, Три пятерки. Сова!
– Подхожу тремя «коробочками» к блокпосту.
– Принял. Встречаем.
Андрей сидел на броне переднего БТРа, словно пытался тем самым ускорить их возвращение.
«Почти приехали. В Шуше сидеть не будем. Там еще десяток километров, и все… К одиннадцати можем быть уже в штабе…»
Колонна вынырнула из-за поворота и, не сбавляя скорости, устремилась к приближавшемуся блокпосту. За бетонным сооружением, в километре-двух, виднелась Шуша.
До бетонных блоков оставалось пятьсот метров, четыреста, триста…
Филин уже видел стоявших около шлагбаума, перекрывавшего дорогу, солдат и встречающего колонну офицера. Мимо проносились укутанные снегом кусты и деревья, резкий ветер бил в лицо, выдавливая из глаз слезы…
«…И-й-эх!!! Хорошо!» …И тут мир перевернулся, окрасившись в красный цвет… …Тугой, мощный молот шарахнул по затылку… В последний момент Филин еще увидел, как красно-рыжий протуберанец рванулся к его ногам… И не смог догнать стремительно улетавшего Андрея, только облизнулся плотоядно огненным языком…
Призрачно все в этом мире бушующем,
Есть только миг, за него и держись.
Есть только миг, между прошлым и будущим,
Именно он – называется жизнь…
…Того, что было после взрыва, Андрей видеть уже не мог и узнал обо всем много позже… …БТР догорал, лежа на боку, опрокинутый мощным взрывом противотанкового фугаса. Бросившиеся с брони на дорогу «совята» обрабатывали из всех «стволов» «зеленку». Но «Валы» работали бесшумно. Казалось, будто сильный порыв ветра ударил вдруг по веткам кустов, безжалостно их ломая, и слышалось только позвякивание сыпавшихся градом на асфальт пустых гильз… А через секунды в бой вступили БТРы, мощным рокотом четырех КПВТ разорвав тишину в клочья. Да только ответа не последо