без боя занял его и был провозглашен царем македонским.
Когда появился Лисимах, ко всему прочему, македонянин по рождению… то, считая разгром Деметрия общей заслугой, стал требовать у Пирра раздела власти, тот принял его предложение, потому что, сомневаясь в македонянах, не мог твердо на них положиться, и цари поделили между собою страну и города.
Это – хорошее решение… Это – хорошее решение… Это – хорошее решение…
Как же я его ненавижу.
Сперва это решение…
Сперва это решение…
Польза… что такое польза?., можно думать и думать, но польза, если она есть – это хорошо.
Война прекращена… это – хорошо?..
Вообще, говорят, хорошо. И…
Интересно, но он думает так же, как и я. Я уверен. И в этом, особенно.
В том то и дело, что раздел власти стал для нас не концом вражды, а лишь источником распрей и взаимных обвинений.
Те, для чьей алчности не служат пределом ни море, ни горы, ни безлюдная пустыня, чьи вожделения не останавливаются перед границами, отделяющими Европу от Азии, как могут они довольствоваться тем, что имеют, и не посягать друг на друга, когда их владения соседствуют и соприкасаются между собой? Коварство и зависть, присущие им от природы, всегда побуждают их воевать, и, смотря по обстоятельствам, они пользуются словом «мир» или «война», будто разменной монетой, не во имя справедливости, а ради собственной выгоды. И лучше, когда они воюют открыто и не говорят о дружбе и справедливости, между тем как сами воздерживаются лишь от прямого и явного нарушения права.
Лисимах… Лисимах…
Деметрий называл Лисимаха – хранителем казны, потешаясь… все лишь посмеивались, а Лисимах негодовал на то, что Деметрий считает его скопцом: хранителями казны были евнухи. Молодец – Деметрий.
Вообще, Лисимах был самым заклятым его врагом.
Алчным назову я себя?
Позволю назвать себя алчным?
– Стоит ли так говорить и думать о…
– Конечно. Не просто стоит. Все это Пирр ясно доказал на деле: желая помешать и воспрепятствовать Деметрию, вновь крепнувшему и набиравшемуся сил после тяжелой болезни, он явился в Афины, чтобы оказать помощь?..
Поднявшись на акрополь, он принес жертвы Афине и в тот же день, сойдя вниз, объявил народу, что доволен его расположением и верностью, и что афиняне, если они в здравом уме, уже не впустят в город никого из царей и ни перед кем не раскроют ворота.
Затем Пирр заключил мир с Деметрием, но вскоре, когда тот отправился воевать в Азию, он по совету Лисимаха стал побуждать Фессалию к отпадению и тревожить набегами, используя отряды македонян, которые были надежнее в походе, чем на отдыхе; впрочем, и сам он не рожден для мирной жизни. Дикий молосс! Или кто он там!
После поражения Деметрия в Сирии Лисимах, избавленный от постоянной заботы и тревоги, двинулся, наконец, на Пирра, который стоял лагерем под Эдессой. Сперва он напал на обозы, подвозившие продовольствие, захватил их и этим вызвал в войске Пирра голод, затем письмами и речами побудил знатнейших македонян к измене, пристыдив их за то, что они поставили над собой господином чужестранца, чьи предки всегда были рабами македонян, а друзей и ближайших соратников Александра изгнали из Македонии. Когда многие склонились на уговоры Лисимаха, Пирр, испугавшись, ушел с войсками эпиротов и союзников, потеряв Македонию так же, как прежде приобрел.
Нет, я должен был дожидаться, когда эти вечные македонские рабы убьют меня! На здоровье! Пусть побудут рабами этого ублюдка Лисимаха!
Значит, цари не имеют оснований обвинять народ, что он всегда на стороне того, с кем выгодней идти: ведь, поступая так, народ лишь подражает им, подлинным наставникам в вероломстве и предательстве, верящим, что наиболее преуспевает тот, кто меньше всего считается с правом.
А почему цари должны быть лучше такого народа?., своего народа?., сами, все сами, сами… сами!
Пирр, загнанный в Эпир и потерявший Македонию, спокойно владел тем, что он имел, и мирно правил своими эпиротами.
И он скучал. Он скучал.
Скука. Это что? что это такое?..
Мой волчий угол. Как мне надоели волки…
Я скучаю. Кто же поймет, как я скучаю?
А чего же я хочу? А. Вот замечательный вопрос. И кто мне ответит – я не знаю.
Интересно, а если бы я победил, было бы мне веселее? Намного?
Пирр сомкнул свои зубы. Сильно и резко. Как защелкнулся капкан. Удар капкана. Сплошные зубы.
Такие зубы у хищника. Зачем такие зубы другому. Значит, я… а хищники нападают и убивают. Иначе, зачем им такие зубы?
На досуге. У меня теперь полно досуга. На досуге я много воевал… брал Тир… громил македонскую фалангу… мчался за убегающими персами… побеждал родственника… родственник… Александр… какой я – великий… кто бы знал, насколько это скучно.
Стратег на ложе. Я всех победил.
Я не проиграл Лисимаху. Я оставил ему никому ненужную Македонию и сохранил армию.
Так я и скучаю, когда сам не убиваю… никому никакого зла и мне никто не доставляет хлопот. Не уважают. Как там Ахилл…
Сокрушающий сердце печалью,
Праздный сидел, но душою алкал он и боя, и брани
Это – как… как – тюрьма.
Я как… как кто? жду… а чего я жду? Неужели счастья?
счастливый случай… начать действовать.
Киней… Киней!
Пусть разберется и доложит.
Римляне напали на тарентинцев.
Кто такие римляне?
У Тарента нет сил вести войну, но бесчестная дерзость вожаков народа не дает им сложить оружие, и они задумали призвать и сделать военачальником в войне против римлян Пирра, отличного полководца и самого праздного из царей.
Меня.
А что? Победим римлян. Накажем Тарент. Почему нет?
– Пирр… хм-м…
– Он воспользуется этим предлогом и придет.
– Очевидно, война…
– Продолжай. Ты в сенате Рима. Не забывай этого.
– Правда, старейшие и наиболее благоразумные граждане Тарента были против такого замысла, однако тех из них, кто выступал открыто, сторонники войны криками и прямым насилием прогнали из собрания, прочие же, видя это, удалились сами. И вот один рассудительный человек, по имени Метон, в день, когда должны были принять решение, надел увядающий венок, взял в руки факел, как делают обычно пьяные, и явился в народное собрание, сопровождаемый флейтисткой. Как бывает везде, где власть народа не знает должных пределов, толпа, увидев это шествие, встретила его рукоплесканиями и смехом, и никто не остановил Метона, напротив, его просили вместе с флейтисткой выйти на середину и спеть. Он сделал вид, будто так и собирается поступить, но когда воцарилось молчание, сказал: «Тарентинцы! Как хорошо вы делаете, что дозволяете желающим бражничать и шутить, пока можно. Но если вы в здравом уме, то поспешите и сами воспользоваться этой вольностью: ведь когда в город явится Пирр, дела пойдут иначе, и другая жизнь начнется для нас». Эти слова многим тарентинцам показались убедительными, и собрание подняло крик, что Метон правильно говорит. Однако те, кто боялся, как бы после заключения мира их не выдали римлянам, обругали народ за то, что он так добродушно позволяет пьяному бесстыднику высмеивать его, а Метона сообща прогнали. Итак, мнение сторонников войны возобладало и в Эпир отправили послов, чтобы отвезти Пирру дары от имени не только тарентинцев, но всех вообще италиотов, и сказать, что им нужен разумный и прославленный полководец и что в их распоряжении есть большие силы луканцев, мессапов, самнитов и тарентинцев: всадников около двадцати тысяч, а пехотинцев триста пятьдесят тысяч. Эти речи воспламенили не только Пирра, но и эпиротам внушили нетерпеливое желание выступить в поход.
– Итак, Киней. Что же нам известно?
– Киней, фессалиец, человек, по общему мнению, очень разумный, ученик Демосфена и, кажется, единственный среди ораторов нынешнего времени, чья речь силой и страстностью заставляет слушателей вспоминать его учителя. Пирр, которому он служит, посылает его в разные города, и Киней на деле подтвердил изречение Эврипида: