Италия.
Корабли Пирра.
Следы на песке. Следы его воинов.
– Он вернулся.
– Мы готовы.
– Высадившись, царь попытался завладеть Регионом, но кампанцы отразили это нападение при помощи мамертинцев, а во время жаркого сражения сам царь был ранен в то мгновение, когда сшиб кого-то из военачальников с коня.
Рыцарь! Просто, рыцарь! Он опередил время!!!
– Он завладел Локрами, жители которых тяжело ответили за избиение эпиротского гарнизона, и ограбил богатую сокровищницу храма Персефоны.
– У него, думаю, уже опустела казна.
– Пирр вошел в Тарент.
– Да.
– 20 тысяч пеших воинов и 3 тысячи конницы.
– Но это уже не прежние испытанные в боях ветераны.
– И никто их уже не приветствовал, как своих избавителей.
– Радость… доверие и надежда… так встречали царя – все исчезло.
– И ему в Италии больше не дали ни денег, ни воинов.
– Царь выступил весной на помощь сильно теснимым самнитам и принудил консула Мания Курия принять сражение у Беневента на Арузинийском поле, прежде чем Маний успел соединиться с шедшей к нему помощью из Лукании.
– Отряд, который должен был напасть на фланг римлян, заблудился при ночном переходе в лесах и остался в решительную минуту в бездействии.
Все совпало… против.
И исход сражения снова решили слоны, но на этот раз в пользу… Рима. Лучники обрушили град стрел и сумели развернуть их назад… на своих.
– Кто же для слонов свой, а кто…
– Несчастный случай.
– Можно и так сказать. Победители заняли лагерь; они захватили 1300 пленников, четырех слонов, которые были первыми слонами, показанными в Риме, и громадную добычу.
Не имея ни войск для продолжения войны, ни денег, Пирр обратился, к царям Македонии и Азии, направившим его в Италию; но его уже перестали бояться и на его просьбы ответили отказом.
– А пронестись по этим кругам, но иначе…
– И это, возможно. Мы увидим…
– А что мы увидим…
Война… это все стало моим! а он говорит: зачем? да, затем, чтобы это все было моим!!!
– Пирр взял римский лагерь.
– Хм-м… Это очень серьезно. Самое интересное, что он сам не понимает, чего он достиг. Для него они все еще варвары. Пора ему начать понимать, если он не хочет…
– К нему пришли многие союзные с Римом города.
– От Рима его отделяет лишь триста стадиев.
– После этого сражения к нему пришло множество луканов и самнитов. Пирр умудрился упрекнуть их за промедление.
– Ясно, что он счастлив, одержав победу над огромными силами римлян только со своими воинами и с тарентинцами.
– Киней, какие новости?
– Римляне не лишили Левина власти, хотя Гай Фабриций, считавший, что поражение потерпел полководец, а не войско, заявил: «Не эпироты победили римлян, а Пирр – Левина».
– Они пополнили свои легионы и набрали новые.
Варвары бесстрашны и надменны…
– Я полагаю, что разгромить римлян окончательно и взять их город дело неоднозначное, а при моих военных силах… неважно…
– Киней, надо ехать в Рим, это – не совсем та война. Совсем другая война. Она как-то затягивается. Это – утомительно и скучно. Слишком скучно. Я их победил. Они будут терпеть поражение за поражением. Однако они будут терпеть.
Киней, мне нужен мир. Не любой. Совсем нет. Я не буду терять время на объяснения. Привези мне мир, Киней.
– Он решил отправить в Рим посольство и разведать, не расположены ли там пойти на соглашение: ведь он приумножил бы свою славу, прекратив войну и заключив союз после победы.
– И что же?
– Киней, отправленный послом, встретился с самыми знатными римлянами, а их женам и сыновьям поднес от имени царя подарки.
– Так он делал всегда.
– Да. Тут все получилось иначе. Этих подарков никто не принял, но все отвечали, что если их государство заключит с царем союз, то и они с радостью предложат ему свою дружбу.
– Интересно. Очень интересно. Продолжай.
– Когда же Кинея привели в сенат и он в пространной и дружелюбной речи сказал, что царь без выкупа отпускает всех взятых в бою пленных и обещает римлянам помощь в завоевании Италии, ничего не требуя взамен, кроме дружеского союза с ним и неприкосновенности Тарента, никто не высказал ни радости, ни готовности принять это предложение, хотя многие открыто склонялись к заключению мира, считая себя побежденными в решительном сражении и ожидая новых неудач после того, как италийцы присоединятся к Пирру, и силы его возрастут.
Он сказал все правильно. В чем же дело… и они понимают, что проиграли… эти варвары должны радоваться!
А, может быть, Киней не так сказал… или не сказал вообще так… может быть…
– Тем временем о царском посольстве узнал Аппий Клавдий.
– Слепой?
– Да. Цек.
– Это – не децемвир.
– Нет.
– И…
– Прославленный муж, он по старости и слепоте уже оставил государственную деятельность, но когда распространились слухи, что сенат собирается принять решение о перемирии, не выдержал и приказал рабам нести его на носилках через форум в курию. У дверей его окружили сыновья и зятья и ввели в зал; сенат встретил его почтительным молчанием.
– Что же он сказал? Говорите!
Белая тога из домотканой ткани. Все для этих крестьян. Дома и среди своих он одевался иначе. Роскошь и сила Клавдиев не ослепляла. Она уничтожала. А это… другое… было для сената.
– Вы не понимете! Это – геополитика. И тут из какого-то захолустья приезжает местечковый царь и все ломает. Всю систему.
Много лет спустя в Одессе пили кофе с наполеоном. Это – торт. Шикарный торт. Для тех. кто не в курсе. И так существовали в культурном пространстве. Наполеон – Пирр. Кофе – республиканский Рим.
– Вы ничего не понимаете. Дядя ослеп, а не обалдел.
Слепой повернул голову направо… затем налево… словно прислушиваясь… наступила абсолютная тишина, и заговорил:
– До сих пор, римляне, я никак не мог примириться с потерею зрения, но теперь, слыша ваши совещания и решения, которые обращают в ничто славу римлян, я жалею, что только слеп, а не глух. Где же те слова, которые вы всем и повсюду твердите и повторяете, слова о том, что если бы пришел в Италию великий Александр и встретился бы с нами, когда мы были юны, или с нашими отцами, которые были тогда в расцвете сил, то не прославляли бы теперь его непобедимость, но своим бегством или гибелью он возвысил бы славу римлян? Вы доказали, что все это было болтовней, пустым бахвальством! Вы боитесь молоссов и хаонов, которые всегда были добычей македонян, вы трепещете перед Пирром, который всегда, как слуга, следовал за каким-нибудь из телохранителей Александра, а теперь бродит по Италии не с тем, чтобы победить, а чтобы убежать от своих тамошних врагов. И он обещает доставить нам первенство среди италийцев с тем войском, что не могло удержать для него самого и малую часть Македонии! Не думайте, что, вступив с ним в дружбу, вы от него избавитесь, нет, вы только откроете дорогу тем, кто будет презирать нас в уверенности, что любому нетрудно нас покорить, раз уж Пирр ушел, не поплатившись за свою дерзость, и даже унес награду, сделав римлян посмешищем для тарентинцев и самнитов.
– И что?., что, Киней, что?..
– Царь, после этого не могло уже быть ничего другого.
– Деньги пропали? все напрасно?
– Можно сказать и так. Не то что возразить, а просто произнести что либо иное, кроме как показать свою безусловную решимость продолжать войну стало невозможно, и сенаторы отослали меня, передав такой ответ:
– …пусть Пирр уходит из Италии и тогда, если хочет, ведет переговоры о дружбе, а пока он остается с войсками в Италии, римляне будут воевать с ним, доколе хватит сил, даже если он обратит в бегство еще тысячу Левинов.
– Ты должен был во время своего посольства присмотреться к жизни римлян, понять, в чем достоинства их государственного устройства, побеседовать со знатнейшими из них и…
– Хорошо. Я понял.
– Но вот, царь, то, что еще я хотел бы добавить… сенат показался мне собранием царей, а если говорить о народе, то я боюсь, как бы не пришлось сражаться с подобием лернейской гидры: у консула уже вдвое больше войск, чем было раньше, а в Риме остается еще во много раз больше людей, способных носить оружие.
Собрание царей… собрание старых пердунов… присмотреться к Кинею… к нашему славному Кинею… присмотреться…
– Царь, прибыло из Рима посольство.
– Наконец! Хоть что-то. Что они хотят?