– Хорошо-то как, товарищ лейтенант, – прошептал сержант. – Вот теперь и помереть не жалко.
– А воевать дядя Вася будет? – неодобрительно покосился Шубин.
– Так я же образно.
– Ты лучше помолчи… образно.
Левый берег, на котором они находились, также занимали немцы, но крупной техники тут не было – на узкой прибрежной полосе не разгуляешься, а возможность расширить плацдарм у немцев пока отсутствовала. Слева, метрах в семистах, за изгибом излучены, виднелась Соловьёвская переправа, вернее, что-то невнятное, громоздкое, перегородившее русло, это был каменный мост – немцы перед взятием объекта воздержались от его бомбёжки. Переправа им требовалась в целом виде, утюжили лишь подступы к мосту, где были постоянные заторы военных и гражданских, трупы вряд ли кто-то убирал, и что там сейчас, оставалось лишь догадываться. Возможно их сбрасывали в реку и они уплывали вниз по течению. Советские войска тоже не должны были подвергать переправу обстрелу – это напомнило бы рубку сука, на котором сидишь, однако повреждения конструкция получила. В окрестностях моста горели фонари, небольшие прожекторы, сновали тени, иногда даже доносились крики. Подступы к переправе на обоих берегах отсюда не просматривались – тонули в море безбрежной растительности. На западе озарялось небо, монотонно гудела канонада, немецкая артиллерия утюжила позиции окружённых армий. На юге за мостом тоже что-то поблёскивало, озарялись густые леса на правом берегу, можно было различить взрывы гранат, огонь из стрелкового оружия – о происходящем оставалось только догадываться: то ли обескровленный отряд полковника Лизюкова пытался пробиться к переправе, то ли немцы отгоняли его ещё дальше. Иногда казалось, что Лизюков действует не только на правом берегу, и и левом – возможно так и было – часть его формирования переправилась через Днепр на подручных плавсредствах и продолжала нервировать захватчиков. В остальном пространстве было тихо, присутствие войны не ощущалось, на дальнем берегу громоздились чёрные заросли тальника.
– Всё понятно, – пробормотал Глеб, отрывая от глаз бинокль. – Вернее ничего не понятно, но всё не так плохо, как могло быть.
– То есть имеются слабые основания к сдержанному оптимизму, – сумничал Конторович.
– Точно!.. – кивнул Глеб. – А самые умные и начитанные сейчас потащат рацию.
– Тихо!.. – вдруг выдохнул Климов.
Разведчики застыли, уткнулись носами в землю, послышалась гортанная немецкая речь, по дороге в южном направлении шёл патруль: позвякивали котелки и фляжки. Разведчики затаили дыхание, особой паники Глеб не чувствовал, если немцы заметят под ногами что-то нехарактерное для данной местности – для чего тогда люди в кустах, успеют выстрелить – тогда другое дело. Патруль никуда не спешил: солдаты шли прогулочным шагом, взвалив на плечи карабины, болтали о пустяках: кто-то сетовал, что царапина нарывает в этом жутком азиатском климате, другой посмеивался, что это начальная стадия сифилиса, после чего неизменно отвалится нос. Лежащих под ногами разведчиков они не заметили – патруль исчез за поворотом, затихли шаги и голоса.
– Так, поднимаемся, – заторопился Шубин. – Идти не менее полутора километров, надо спешить. Этот патруль уже прошёл, другого пока не видно. Эй, в кустах!.. Вам особое приглашение нужно?
Тени заскользили по дороге, пробежали метров триста, сердце билось, риск неумеренный, но не было другой дороги – кустами шумно и долго. Резкий поворот за ворохом ветвей Глеб, к своему стыду, проморгал – нос к носу столкнулись с патрулём, которого здесь по его мнению быть не должно.
Трое военнослужащих германской армии неспешно тащились в южном направлении: у одного были засучена рукава на груди висел МР 40, у остальных за плечами покачивались карабины «маузер». Немая сцена продолжалась недолго – разведчики среагировали первыми: Чусовой нанёс свой коронный – головой в челюсть, немец подавился, откинулся на тех, что находились сзади, Чусовой схватил его за шиворот, рванул на себя, снова ударил – каска слетела с головы. Рванулись Смертин с Баттаховым: первый проделал прыжок, обвил предплечьем горло солдата, упали вдвоём, Смертин оказался наверху, стал душить немца, замыкающий патрульный сдавленно вскрикнул, скинул с плеча карабин, но тот от страха вывалился из рук, солдат развернулся и пустился наутёк. Не подкачал выходец из солнечной Якутии – одним прыжком достиг карабина, схватил его и метнул, как копьё, не тратьте время на принятие вертикали.
– Мужик, бескровно, – выдохнул Глеб.
Метко пущенное «копьё» сбило солдата с ног, переплелись ноги, он загремел в водосток. Подлетел Баттахов, оседлал, стал душить короткими но сильными пальцами. Всё закончилось очень быстро, только автоматчик продолжал трепыхаться, Чусовой вскинул приклад, ударил в горло, сломав шейные позвонки, после чего победно выдохнул и оскалился:
– А почему бескровно-то, товарищ лейтенант?
– А потому, что меняем тактику, – объяснил Шубин. – Трое переодеваются – изображают патруль, движемся медленно. Остальные следуют параллельно, кустами… И не шуметь.
– А что, так можно? – спросил Чусовой.
– А где написано, что нельзя, товарищ ефрейтор?.. Как переправу обследовать будем?.. Переодеваемся: я, Дубровский… Кто ещё понимает по-немецки больше трех слов?
– А вы Баттахова и Конторовича возьмите, – простодушно предложил Ершов. – Вот немцы обхохочутся.
Разведчики засмеялись – сержант Климов схватился за живот, нервно за икал.
– Карякин, ты пойдёшь… Быстро мужики… Вам тут не променад… Снимайте всё с этих гавриков, пять минут на облачение. Климов, вперед по тропе. Смертин, назад… Да смотрите во все глаза, чтобы никого. Чего застыли, товарищи?.. Противно надевать немецкое?.. Пулей давайте, а то голышом побежите… Чусовой, а ты что стоишь и зубы скалишь?.. Быстро готовь вещмешки для нашего барахла – не оставлять же его немцам?
Идея отдавала безумством, учитывая слабое знание языка, но переправа у Ратниково действительно нуждалась в осмотре, а делать это из кустов – только видимость создавать. Первым делом расстегнуть ремни, развести концы, чтобы вся амуниция не посыпалась, потом расстегнуть китель, снять сапоги, вытряхнуть покойную публику из штанов.
– Товарищ лейтенант, нет никого на тропе, – шептал вперёдсмотрящий Климов. – А вы уж поспешите что ли, а то у меня нервный тик начинается.
Переоделись минут за четыре – одёрнули форму, затянули ремни.
– Чудак, что ты делаешь? – поучал Ершов Карякина. – Каску задом наперёд надеваешь – у тебя лицо здесь, а затылок там.
Новоявленный патруль смотрелся весьма недурно, в темноте этот номер мог вполне сойти. Карякин уже чесался, вертел шеей, Дубровский утробно сопел, стойко переносил тяготы и лишения.
– А мертвецов куда, товарищ лейтенант? – спросил Ершов. – Здесь оставим?
– А ты головой подумай, боец!.. – Шубин начинал раздражаться. – Их же через пять минут найдут.
– Самоубийство, – предположил Дубровский. – Да, это первое что приходит в голову.
– Тела утилизировать в кусты короче, да чтоб ничего на дороге не валялось. Шевелитесь, бойцы… Потом догоняйте нас, мы быстро не пойдём.
Всё это напоминало дурно срежиссированный спектакль, но вскоре возбуждения улеглось, дальше двигались чинно, растянувшись колонной. От чужой формы действительно всё чесалось: шея, плечи, заднее место. Немцы вшей собирают, не моется высшая раса!
Половину пути между переправами, возможно, уже прошли. Река плавно меняла направление, дважды входила в меандры, темнел островок на стремнине, увенчанный шапкой зелени, течение обтекало его с двух сторон, устремлялось дальше, звенела вода на перекате. Конфигурация береговой полосы практически не менялась: невысокие обрывы, зелень над водой, плакучие ивы в мерклом свете.
На встречу показался ещё один патруль, видимо, настоящий, ёкнуло сердце, мерно колыхались карабины за плечами, отсвечивали шлемы. Глеб машинально сместился вправо – в Германии же правостороннее движение, остальные потянулись за ним, как вагоны за паровозом.
– Вы не переживайте, товарищ лейтенант, – прошипел в затылок Карякин. – Разойдёмся, как в море корабли. Если что, наши из кустов помогут.
– Привет, – буркнул обер-гренадер, возглавлявший шествие.
– Привет, – отозвался Шубин.
– Невеселые, вы, – заметил старший. – Что-то случилось?
– Нет… – Глеб не стал развивать тему.
Патрули разминулись.
– Что это с ними? – недоумевали солдаты. – Словно не от мира сего. – Э-э, удачи. Вы из роты связи? Не видели мы вас днём.
Да, метров через десять лейтенант не выдержал – обернулся, плавился затылок. Сослуживцы уходили не оглядываясь, покачивались карабины.
– Беспокоитесь, товарищ лейтенант? – бурчал Карякин. – Да всё нормально, мы тоже беспокоимся. Главное не расчёсывай. Вы, кстати, заметили, что от них спиртным тянет?
– А меня шнапс во фляжке, – удивлённую обнаружил замыкающий Дубровский. – Вот, живут же люди, воюют со всеми удобствами… А у нас водица ключевая, да и то не всегда. Может приложимся, товарищ лейтенант? – заныл Карякин. – А то идём, как белые вороны.
– Не выдумывай, пьянству бой. Если разрешу, то позднее – после выполнения задания. Не выбрасывай. У тебя курево, зажигалка есть? А то мой похоже некурящий был.
– Есть, товарищ лейтенант. Давайте покурим, – Дубровский остановился по шарил по карманам.
Сделали короткую остановку, закурили немецкий табачок, дружно покашляли. Кругом, насколько хватало глаз, простиралась нетронутая идиллия: неторопливо текла на юг четвертая по величине река Европы, звуки канонады заглушали далекие ночные трели.
– Тишина, романтика, дымка над водой, – мечтательно вздохнул Дубровский. – Наверное рыба тут водится, хотя какая тут рыба. Вот, то ли дело у нас, в Шлиссельбурге на Ладожском озере, до войны такая знатная рыбалка была…
– Да какая у вас рыбалка, на вашем Ладожском озере? – фыркнул Карякин. – Вот у нас, в Чувашских озёрах, зеркальные карпы по восемь килограммов на голый крючок клюют. Так и просят – вынь нас, скушай!