– Ипатий, что вы делаете? Куда нас тащат? – пронзительно кричала женщина. – Ты же сам из нашей деревни. Что творишь, ирод ты проклятый? Мы живём, никому не мешаем.
– А ну цыц, Глашка!.. Разоралась тут!.. Совсем не пуганная?.. Не боишься, что пристрелю?.. Не посмотрю, что у тебя детки малые, – гремел прокуренный бас. – Эй, граждане!.. Слушай сюда внимательно!.. Объявление делать буду!.. Чтобы через пять минут все собрались у амбара. Господин офицер имеет к вам дружеское послание от трудового немецкого народа. Все, я сказал – и бабки старые, и детки малые. Кто не пойдёт – будет автоматически считаться врагом новой власти, и будет немедленно расстрелян. Ясно сказано? Да не бойтесь вы, не укусят вас господа немцы.
Очевидно, в акции принимали участие не только военнослужащие ваффен СС, но и новоявленные полицейские – они мелькали между избами, одетые в штатское с повязками на рукавах. Новая власть доверила прислужникам оружие, которым они с удовольствием размахивали. Жители подчинялись: выводили из домов стариков, детей, семенили к амбару. Здоровых и крепких мужчин в деревни не осталось, только несколько калек – в основном это были женщины, дети и старики. Мелкие карапузы держались за подолы матерей, ревели благим матом, ковыляла старушка с распущенными седыми волосами. Цепочка сельчан растянулась, они взбирались к амбару, гневно выражалась простоволосая, моложавая баба в многослойной юбке, очевидно та самая Глашка. Всех людей выгнали из домов, полицейские солдаты бегали по хатам, проверяя не остался ли кто. Потом потянулись из палисадников, зашагали к амбару полицаи – их было трое, забросили за спину карабины, пристроились в хвост эсэсовцам, не решаясь забегать вперёд хозяев.
– Что делать, товарищ лейтенант? – ёрзал от нетерпения Климов. – Смотрите, ведь всех собрали, ни одного мужика призывного возраста – одни калеки.
– В армии, все наши мужики. Думаете им немец собрание будет проводить? Да хрен там, постреляют всех к ядрени-фени. Это же эсэсовцы звери Айнзац команды или как там её?..
– Климов, заткнись! – проскрипел зубами Шубин. – Ждите приказа, не бросим мы своих.
Он лихорадочно размышлял: «Проводить политинформацию и агитировать за власть немцы, скорее всего, не будут. Обычная карательная акция, один из элементов тактики выжженной земли. Нечто подобное Айнзац команды проводили в Белоруссии – полностью уничтожали деревни вместе с жителями, это зависело от места расположения деревни, от настроения в ней, от количества мужчин, служащих в Красной Армии».
Глеб мысленно что-то высчитывал, поедал глазами пространство между лесом и деревней: участок открытый, выйдешь из леса – сразу срисуют, но не пускать же дело на самотёк, там одних только малых детишек больше десятка. Немцев же, не меньше дюжины, плюс солдаты в мотоциклах, офицер, трое полицейских.
Автоматчики собрались в одном месте, окружили кучку сельчан – жалости в лицах не было, они бы и не поняли на каком основании нужно кого-то жалеть. Полицейские тоже не испытывали угрызений – главное выслужится, а мир пусть горит синим пламенем.
– Привели!.. Что дальше? – возмущалась моложавая баба. – Нам домой надо, у нас дела по хозяйству.
– Глашка, да ты совсем не меняешься, – хохотали полицаи. – Все такая же выдра. Заткнись а… По имей уважение к господину офицеру.
Упомянутый господин что-то бросил полицаю на ломаном русском, видно спросил, всех ли доставили, полицай услужливо закивал: – да-да, господин гауптштурмфюрер, вся деревня перед вами. Пулемётчик по окрику офицера выбрался из коляски, вразвалку потащился к амбару, стал открывать скрипучие ворота, автоматчики сжали кольцо, заорала полиция. Вот и всё собрание. Людей прикладами загоняли в амбар, они спотыкались, выли, семенили, увёртываясь от ударов. Населения набралось человек пятьдесят, кажется люди всё поняли, душераздирающий вой поднялся над поляной.
– Товарищ лейтенант, чего мы ждём? – Ершов простонал с такой силой, словно это его загоняли в амбар.
– Коляша, ты сдурел? – злобно шипел галя. – Совсем мозги не варят? По своим стрелять собрался? Пусть их всех запрут, тогда точно не попадём.
Беспомощную толпу загнали в амбар, невозмутимый солдат закрыл створки ворот, на двинул на скобы засов.
– Ипатий, сука ты трусливая. Что же вы делаете, нелюди поганые? – голосила из амбара Глафира.
Хохотал полицаи, с опухшей от возлияния физиономией.
– Глашка, не ругайся, а то сейчас открою и лично на кусочки порублю!
Офицер нетерпеливо щелкнул пальцами, один из автоматчиков, сравнительно молодой очкарик, забросил за спину МР 40, вразвалку подался в сторону, нагнулся, стал натягивать на спину заплечную часть ранцевого огнемета, подскочил товарищ, помог ему взгромоздить стальную конструкцию, солдат придавил указательным пальцем дужку очков к переносице, стал что-то подкручивать в баллоне, потом поднял боевую часть с раструбом, двинулся к амбару, широко расставляя ноги. Переводить патроны без излишней надобности немцы не любили – бережливая нация.
Прицельный выстрел швырнул очкарика на землю, слетели очки с деловой физиономии, испуганно отпрыгнул офицер, оказавшийся рядом, словно в этом было что-то заразное. Наконец-то! Разведчики открыли бешеный огонь, били с упоением, помогая делу добрым словом. Подзаборная брань тонула в грохоте выстрелов.
– В амбар не попадите! – кричал Шубин.
Азарт пьянил, он вскочил на колено, так было легче стрелять и обзор расширился, стегал короткими, но частыми очередями. Паника в рядах неприятеля продолжалось недолго – солдаты похватали автоматы, заметались перепуганные полицейские, которым так и не выпала счастливая возможность послужить Великой Германии. Падали один за другим, словно им свыше была назначена какая-то живая очередь. Двое побежали в деревню, но их догнали пули, поник головой пулемётчик в люльке – из под каски на колени обильно потекла кровь, стонали раненые, плечистый роттенфюрер, с пулей в животе, пытался встать на колени, его безудержно рвало. Не долго бегал экипаж второго мотоцикла: пилот прыжками домчался до своего железного коня, взлетел за руль и картинно откинулся спиной на багажник, пулемётчик развернул МГ и от страха изменился в лице – пуля прострелила челюсть – подавился бедный. Третий член экипажа, виляя задом, побежал к грузовику – пуля достала его в самый интересный момент – он треснулся лбом о стальную подножку и умер на месте. В считанные секунды никого не осталось, последний боец в элегантной эсесовской форме ковырял к углу амбара с искаженным лицом, Баттахов снял его прицельным выстрелом, боялся попасть в амбар. Эсэсовец упал, как куль с картошкой, а Баттахов хищно засмеялся – Пошла волна.
Разведчики кинулись к деревне, раздались одиночные выстрелы – добили раненых, злобно оскалился подстреленный роттенфюрер, изливший из организма всю рвоту, Чусовой ударил его сапогом по каске, а когда тот откинулся – добил выстрелом в голову. Шубин подбежал к офицеру – жилистый немец с тонким аристократическим лицом был ещё жив. Когда началась стрельба он упал в траву и остался ждать, пока всё кончится. Но финал оказался нежданным и это было невероятно, офицер не пострадал, он пытался встать, но отказали ноги, пальцы судорожно вытаскивали парабеллум из кобуры, Глеб дождался пока он вытащит оружие, пнул немца по руке – пистолет зарылся в траву. Гауптштурмфюрер вскричал от боли, схватился за пострадавшую конечность, он плохо понимал, что происходит, глаза блудливо бегали.
– Нет-нет!.. вскричал он на ломаном русском, когда Шубин поднял автомат. – Вы не иметь право это делать, я просто выполнять свою работу. Это есть моя работа… вы понимать?..
От удивления чуть челюсть не отпала. Глеб опустил автомат:
– Ничего себе заявочки!
– Да-да! – возбудился эсэсовский офицер. – Я требовать передать меня немецкий сторона, иначе вы обо мне крупно пожалеть!
– Я не ослышался, товарищ лейтенант? – прихрамывая подошёл Дубровский. – Что этот гад сейчас сказал?
– Именно то, что ты услышал, – ухмыльнулся Глеб. – Мы права не имеем его убивать. Человек на работе, выполняет, так сказать, свой долг.
– Жалко, – вздохнул Влад. – А так хотелось отправить его к чертям собачьим, – и вдруг переменился в лице – куда испарились добродушие и интеллигентность? – Ты что несёшь, падла?.. – он вскинул автомат. – Передать тебя немецкий сторона?.. Не иметь право тебя убить?.. Да мы иметь право всю вашу долбаную Германию порвать на мелкие кусочки!
– Не сметь! – взорвался офицер, засверкали глаза. – Я запрещать это делать. Вы не знать никаких законов. Вы жалкие, ничтожные русские свиньи…
Череп просто лопнул от переизбытка свинца, Дубровский оборвал стрельбу, перевёл дыхание:
– Не могу поверить, неужели он и вправду так считает?
– Ну и зря, – бросил сержант Климов, пробегая мимо. – Могли пообщаться с человеком, вдруг сказал бы, что ценное.
Дубровский отвернулся присел на корточки, Климов выдернул засов, отбросил его в сторону, стал открывать скрипучие створки.
– Товарищи не бойтесь, это Красная Армия. Вам уже ничто не угрожает.
Взбудораженные сельчане выбежали наружу, заплакали от радости, бросились на шею чумазым разведчикам. Одноногий инвалид сел на землю, стал растирать кулаками слезящиеся глаза.
– Родненькие, вы наши!.. – басом вскричала раскрасневшаяся Глафира.
Накинулась на оробевшего Баттахова, схватила его за уши, чуть не оторвалась от земли и стала целовать взасос. Насилу он высвободился из объятий, густо покраснел. Сельчане были растеряны: кто-то не разбираясь бросился в деревню, другие мялись вокруг разведчиков. Глафира схватила подмышки падающую с ног пожилую женщину, повела её вниз по склону. Симпатичная девица с косой в ужасе отшатнулась от мёртвого солдата, зажала рот, стала пятиться.
– С того света народ вернулся, – покачал головой Смертин. – Ну и дела…
– Родные вы наши. Вы немцев гоните, освобождать нас пришли. Опомнилась Красная Армия, – пожилой хромоногий мужчина сильно волновался, совал разведчиком трясущуюся пятерню. – Вы же в наступлении, правда? Я Фролов Ефим Михайлович, в гражданскую покалечило. До 39-го, пока не переизбрали, был председателем сельсовета, колхоз в Ильичевке возглавлял. Они нас что, убить хотели?.. За что?.. Немцы уже два раза сюда приезжали, но ничего такого, просто по домам прошли, забрали яйца, кур, молоко, детишек малых напугали.