– Кстати, насчёт того, когда закончится война… – хмыкнул Вильгельм. – Наши обозы начинают отставать. Да, это прекрасно, когда войска идут вперёд, опережая намеченный график, но хотелось бы, чтобы и службы тыла за ними успевали. Я был у связистов, нам обещают подвезти горючее только к десяти утра – это безобразие, мы полностью зависимы от снабжения. Тыловым крысам наплевать, что мы всё выработали. А как выполнять приказ с пустыми баками?
Сердце ёкнуло – наконец хоть что-то полезное: немецкие танкисты исчерпали запас горючего и просто не смогли двигаться дальше. Тех крох, что остались в баках явно мало для выполнения задачи.
– Они уверены, что к десяти утра цистерны будут здесь?
– Да, они уверены. К сожалению, не раньше. Это дальняя объездная дорога, автопоезд будет хорошо охраняться, чтобы предотвратить возможные диверсии, ускорить доставку невозможно. Мы вынуждены принять данную ситуацию. Но русские уже несколько часов выходят из окружения в районе Соловьево, они будут идти всю ночь и все утро, другого способа перекрыть им дорогу у нас нет. Они отбивают все атаки мотопехоты, получается мы сидим сложа руки и равнодушно смотрим как они уходят.
– Уверяю тебя, дружище, в этом нет ничего страшного, там много гражданских, до которых нам нет дела – пусть у СС голова болит. А русская армия разбитая и деморализованная толпа, она не повлияет на ход компании. К тому же, наша авиация уже вносит сумятицу в их планы – подступы к переправе подвергаются постоянным ударам. Да, русские уходят, их вышло уже много, на что мы не можем повлиять, но западнее переправы их осталось больше чем вышло и завтра к обеду мы и эту лазейку перекрываем. Уверен, к тому времени не выйдет и половина – мы заблокируем шоссе, вызовем авиацию.
Шубин всё понял: – Вот зачем эта танковая скопище. Неизвестно для чего танки просачивались в район, но теперь у них есть цель – перекрыть Смоленскую дорогу. Проезжая часть узка, повсюду леса, десятки грозных машин пробьют худую фланговую оборону и закупорят проезд. Тогда для всех, кто попадёт в капкан, это станет катастрофой. В десять утра подвезут горючее – на этот процесс повлиять не удастся, но после полудня колонна выступит. Сколько здесь езды, если напрямую – километров восемь-десять, извилистый проселки, бездорожье – пусть двадцать – ну час, максимум полтора хода. После часа пополудни начнётся светопреставление. Про эту колонну никто не знает, она обрушится как камнепад. Значит не позднее полудня сведения об этом безобразии должны быть у советского командования. Бомбардировочная авиация в принципе есть, уничтожить колонну на месте уже не удастся, но это можно сделать на марше. Как не вовремя потеряли рацию.
Лейтенанта беспощадно трясло, он отдавал себе отчёт – какие ему открылись сведений, что с ними делать. Трудно, очень трудно – ночь на дворе. Возможно он сделал лишнее движение, когда попытался выбраться из репейника, часового он не заметил – тот, как раз, проходил мимо и обратил внимание на шум. Что-то звякнуло, когда он резко повернулся – котелок ударился о штыковую лопату. Этот звук привёл в чувство – лейтенант застыл, покрылся испариной, медленно повернул голову, одновременно нащупывая рукоятку пистолета. Часовой стоял совсем рядом – в трёх метрах, он, словно принюхивался, всё правильно – здесь русский дух, здесь Русью пахнет.
На фоне тёмного неба выделялся профиль: нос с горбинкой, зачатки второго подбородка, раздувались ноздри. Голова часового вращалась по кругу, как голова филина, сначала он смотрел в темноту, потом уставился на одну палатку на другую. Внутри продолжали бубнить офицеры, с места, где стоял часовой, невозможно было разглядеть постороннего в лопухах, но если он подойдёт ближе, сместится на пару шагов… Скрипнула кровать в палатке, стукнули ножки, что-то упало, засмеялся Вильгельм. Часовой хмыкнул – и чего он, собственно, так напрягся? – господа офицеры шумят всего лишь. Поколебавшись, он отправился дальше, сделал несколько шагов, обернулся – что-то не давало расслабиться, как же всё таки сильна тяга в некоторых – раньше времени отправится на вечный покой. Но благоразумие одержало верх – немец передёрнул плечами и скрылся в темноте.
Шубин перевёл дыхание, испарина как клей прилепила нательное белье к позвоночнику, он сдерживал нетерпение пока полз обратно, ждал пока пройдут часовые, кувыркался через тропу, снова полз, вертя головой по сторонам.
– Товарищ лейтенант, это вы? – прошипел из каналы Баттахов.
– Кто же ещё? – Глеб скатился в канаву, приладил к поясу амуницию, отыскал автомат. – Всё в порядке… Скучаете?
– Скучаем, товарищ лейтенант, – сокрушённо вздохнул Смертин. – Боремся с искушением кого-нибудь убить.
– Слушайте внимательно и запоминайте, на случай если вы вернётесь, а я нет…
Он лаконично изложил полученные сведения.
– Немцы ждут цистерны с горючим. В районе часа следующего дня, будет нанесён внезапный удар бронированным кулаком во фланг выходящим из окружения частям 16-ой и 20-ой армий, а также по всем прочим, кто выходит вместе с ними. Организовать сопротивление невозможно, спасёт положение только удар с воздуха.
– Ничего себе поворот!.. – охнул впечатленный Смертин. – А вы удачно сходили на охоту, товарищ лейтенант, даже языка брать не пришлось.
Но всё закончилось благополучно: тёмная ночь стала союзницей, внешнее кольцо охраны миновали минут за десять – не спешили, ползли по одному. Во тьме перекликались часовые, мерцали огни фонарей, ползли вразброс – если уж попадаться, то по отдельности, миновали открытый участок, редкие лес, подъём по пологому склону, где терпение уже отказывало, ноги не выдерживали – неслись вскачь. Сержант Климов подал руку, втащил командира на косогор, помог остальным. Шубин вполз в Коровью балку, облегчённо выдохнул, закрыл – глаза мир вертелся как веретено – неужели сделали? Дальше снова полагаться на удачу, ненадёжную как неверная жена? Подползли разведчики – тусклый свет фонарей метнулся по лицам.
– У вас такой вид, товарищ лейтенант, будто вы в аду побывали, – неуверенно сказал Конторович.
– Это был ещё не ад, Михаил, но если не успеем к нашим, будет такой ад, что чертям завидно станет, – он снова пересказал услышанное у палатки, пусть знают, время вроде есть, но как оно обернётся. – Рацию похерили, одна надежда на ноги.
– Устроим засаду на колонну с горючим? – неуверенно предложил Баттахов и сам же отказался от этой затеи. – Это я так фантазирую от безнадёги. Выступаем прямо сейчас, товарищ лейтенант? – спросил сержант. – Можем разбиться на группы, чтобы вышел хоть кто-то, ночью скорость смешная, но всё лучше, чем стоять на месте. Правда в районе, куда мы выйдем, могут быть немцы.
Нервный зуд не давал покоя.
– Выступаем немедленно! – прозвучала команда. – Нарвёмся на немцев – часть группы уходит, не вступая в бой.
Колонна растянулась и через несколько минут выяснилось, что идти по дну оврага, то же самое, что стоять на месте. Коровья балка была надёжным укрытием но совершенно не проходимой, особенно в условиях ночи.
– Всем наверх! – приказал Шубин. – И вперёд… Краем оврага.
Идея оказалась не лучше – природа, словно издевалась над ними, ершистый подлесок вставал стеной, били по глазам сухие ветки, передвигаться без шума и фонарей было в принципе невозможно.
– Выходим на опушку, – последовала новая команда.
Минут пятнадцать они перебирались через поваленные деревья, ползли по кочкам, всё это было нелепо, смешно и грустно, но всё равно лучше, чем никуда не идти. Глазастый Баттахов среагировал первым:
– Лежать, не шевелиться!
Слева – на другой стороне поля вспыхнули огни, прохладный ветерок донёс тревожную речь, понятно, что не русскую. Глина скрипела на зубах, все внутренности бурлили от злости – ловили движение, гады, повсюду стояли их посты: слева находился немецкий дозор, причём, судя по работе двух мотоциклетных моторов – усиленный.
– Господин унтер-офицер, мне кажется, что-то видел, – донёсся крик.
«Спокойствие. Не пари горячку, – подумал Шубин. – Нормальная штатная ситуация».
Немцы запрягали долго, ворчливо вопрошал унтер-офицер: – А точно ли гренадер Шварц что-то заметил или у него ночные галлюцинации на почве недосыпания? Гренадер Шварц уверял, что с головой у него всё в порядке, но могло и показаться, будто вдоль опушки кто-то перебегает.
Пользуясь заминкой немцев, разведчики переползли в лес, благо до него было рукой подать, зарылись в мох и траву. Можно было уничтожить этот пост – дело несложное, но тогда вся округа встанет на дыбы и из этого леса им уже не выбраться.
Мотоциклы подъехали по широкой дуге, вспыхнули фонари, пулемётчики в люльках прильнули к прицелам, одна из машин проехала по тому месту, где минутой ранее лежали разведчики, экипаж второй предусмотрительно держался поодаль. Следопыт с фонарём мог выявить следы девятерых человек, но гитлеровцы даже не спешились, а только осветили опушку фонарями.
– Поздравляю, Ганс! Тебе почудились сказочные русские персонажи, нечистая сила, – засмеялся сослуживиц. – Здесь никого нет, кроме беглых русских крестьян.
«Это вы, упыри, олицетворяетесь с нечистой силой», – злобно подумал Шубин.
Дозор удалялся, унтер крикнул, что надо передать по рации об инциденте другим постам, скорее всего гренадеру Шварцу померещилось, у него ведь и фамилия как у сказочника. А вдруг нет?..
«Не пари горячку, лейтенант, – твердил себе Глеб. – Погубишь себя и людей. Время есть, нужно выждать, отдохнуть».
Повторять попытку было бы сущим безумием. Разведчики углубились в лес, снова спустились в Коровью балку, которая тянулась не на один километр. Опять сели кружком, фонари не включали, слушали как за пределами балки стрекочут мотоциклетные моторы, немцы явно обеспокоились, но не гоняться же ночью с пулемётом за каждым беглым русским крестьянином.
– Обложили нас, товарищ лейтенант, – прошептал Климов. – Но ничего, в Коровью балку они не сунутся. Вы уверены, что мы должны рисковать?