Нет, он сегодня страшно зол. Шубин расстелил на траве свою потрёпанную карту, опустился на колени. Дети рядом громко чавкали, с любопытством вытягивали шеи. Палец бегал по карте, выписывал неясные зигзаги – по прямой до Ярцево оставалось несколько вёрст – через зелёный массив с редкими полями, речушками, даже по кривой километров шесть. Всего лишь обойти с запада Ключниково, углубиться в девственную, нетронутую местность.
– Ершов и Карякин, ко мне.
– Разведчики безропотно приблизились, пристроились рядышком.
– А почему не я? – спросил раньше прочих сообразивший Климов. – Почему не Смертин с Баттаховым?
– Потому что эти двое бегают быстрее, – резонно объяснил Шубин. – А у тех, кого ты перечислил другие полезные качества. Карякин, за старшего.
– Есть, товарищ лейтенант! – Паясничать и хохмить под жгучим командирским оком Павел не стал.
– Снимайте снаряжение и оставляете здесь. Пойдёте на легке, вернее побежите налегке. Не отдыхать, не курить. При себе оставить автоматы, гранаты, ножи. В столкновение с противником не вступать, на мелочи не отвлекаться. Помните, что от вашей прыти в зависят жизни многих тысяч людей. Не позднее часа быть у наших. Немедленно доложить Мезенцеву – вы помните о чём, пусть командование принимает решение. Повторяю: под пули не лезть, вы должны быть живыми, по крайней мере, хотя бы один из вас. Понимаете всю ответственность задания?
Ершов побледнел, когда дошло, но решительно кивнул, Карякин облизнул пересохшие губы.
– Ясно, товарищ лейтенант! Маршрут, позвольте уточнить.
Оба внимательно следили за пальцем командира:
– Обойти с запада Ключниково, дальше по прямой.
– Вы за нами пойдёте, товарищ лейтенант?
– Боюсь, что нет, Павел, – Глеб сверлил взглядом измазанный грязным пальцем плачу карты. – Там, где пойдёте вы, стоят немцы. У вас должно хватить сноровки обойти их посты. Если надо ползти – ползите, если бежать – летите пулей. С нами дети, мы не сможем их защитить в случае прямого столкновения с противником. Пойдём южнее, сделаем глубокий обход, – он изобразил пальцем петлю. – В болото не полезем – пройдём краем. На этом участке отсутствуют значимые объекты, кроме вот этой дороги – её пересечём незаметно и к нашим выйдем в той же точке, что и вы. Объясните ситуацию, пусть ждут.
– Вы не волнуйтесь, товарищ лейтенант. Всё сделаем в лучшем виде. Будем осторожны – просочимся у немцев под носом. Всё правильно – не бросать же эту большеглазую мелочность на съедение тварям, потом всю жизнь себе не простим. Немцы, если это не СС, может их и не убьют, но в концлагерь сошлют или ещё куда. А дети, как ни крути, наше главное богатство.
Разведчики уходили бодро, улыбаясь, подмигивая детям.
– Увидимся ещё! – донёсся жизнерадостный голос Карякина.
Потом за ними сомкнулись ветки, осталось напряжение, но появился и повод облегчённо выдохнуть. Теперь не надо нестись сломя голову с этим большеглазым выводком.
Решение было не лучшим, но единственным – покидать район окружным путём. Баттахов со Смертиным шли дозором, прокладывая дорогу, остальное тянулись следом. Детишки попались сознательные – какое-то время сносили тяготы, но дети есть дети – быстро устали, захныкали, запросились: кто в туалет, кто на ручки, захотели пить. Ручей, вытекающий из под камня, оказался кстати – сделали остановку, наполнили фляжки. Мальчишки были выносливее девчонок, косились,на разведчиков, задирали носы. Темноволосый Павлик продолжал держаться за руку свою курносую Машеньку. Кашлял, но держался рыжий Влад Лазарев, он ещё не выгнал из себя простуду. Поступился плохо постриженный Васечка – как его любовно величала Екатерина, чуть не ударился лбом о корягу. Ахнула воспитательница, но первым среагировал Дубровский – схватил пацана за шиворот, потом доходчиво объяснял, что мальчик должен смотреть под ноги, поскольку одна голова хорошо, а один глаз плохо. Потом как-то ненавязчиво присоединился к Катерине и стал получать удовольствие от прогулки по лесу. Она отвечала на вопросы сдержанно, потом заулыбалась, сделалась говорливой, хотя и продолжала по инерции проявлять застенчивость. Шубин часто останавливался, слушал – беспокойство за гонцов одолевало, но пока всё было тихо, попади они в засаду – здесь бы услышали.
Лес темнел, местность уходила вниз, под ногами подозрительно зачавкало, ориентироваться на незнакомой территории было невозможно, возникали недобрые предчувствия, что миновать болото краем уже не удастся.
– Ребята, ни в коем случае не отходите в сторону, – дрожащим голосом говорила Лида. – Ступайте осторожно, за взрослыми и помните, что мы с Екатериной Фёдоровной не можем вас всех держать за руки.
Ребятня притихла, ступали опасливо, под ногами откровенно чавкало, пискнула Владлена, испачканная зелёнкой – нога чуть ли не по колено погрузилась в сырой лишайник, ахнул плохо подстриженный Васечка – схватил девочку за косичку – это было больно, но правильно, пострадавшая заверещала, ногу кое-как вытянули из опасной зыби. Вскоре сделали остановку, провели инструктаж о соблюдении тишины и недопустимости лишних движений.
Эта нервотрепка продолжалось полчаса, потом болото закончилось, отдохнули на травянистом склоне, дети сидели кучкой, одними ккал давали воспитатели. В округе царило подозрительное спокойствие, тишину нарушали только звуки орудийной канонады далеко на юге. Гнать детвору без отдыха было бы жестоко – детдом не сахар, но всё же не школа по физической подготовке. Кто-то уже дремал, остальные уходили в себя, замолкали. Было в этой картине что-то тягостное – дети всё понимающие, рано повзрослевшие, у каждого в жизненном багаже собственная драма, но ещё не способные принимать решения и действовать согласно обстановке.
– Дядя Глеб, а мы скоро придём? – спросил мальчик по имени Дима – стрижиный и в нарядной кофте, почерневшей от грязи.
– Какой он тебе дядя Глеб? – нахмурился Павлик. – Он – товарищ лейтенант, представитель среднего комсостава Красной Армии.
– Но он просил так называть… – смутился Дима. – Я то что?
– А голова у тебя есть?
Разведчики засмеялись.
– Скоро придём – не волнуйтесь ребята, – улыбнулся Глеб. – Но какое-то время ещё погуляем и побегаем. Не возражаете?
– Мы сильные, справимся, – уверил Павлик.
Катя Литвиненко общалась с Дубровским – говорили приглушённо, тактично, улыбались, очевидно, нашлась тройка-другая общих тем, а разведчики поглядывали на них с неодобрением, хотя никто не стал бы возражать, окажись сам на месте Дубровского.
– Отдохните, Лида, – посоветовал Шубин. – Дети посидят без вас – от вашей назойливы опеки они тоже устали, вы сами страшно вымотаны. Как дальше пойдёте?
– Это неназойливая опека, – возразила женщина присаживаясь на сухую траву. – Это то, за что мне платят, вернее, платили зарплату в детском доме, но я люблю детей – занималась бы этим и без денег.
– Вы, наверное, школу окончили с золотой медалью?
– С чего вы взяли? – она задумалась – стоит ли обижаться.
Глеб украдкой её разглядывал: безмерная усталость, потрясение, растерянность от всего происходящего и крах вбитых в голову идеалов, что Красная Армия всех сильней – на всех людей это накладывало отпечаток. Женщина выглядела неважно, хотя пару месяцев назад это был другой человек весьма интересный, груз забот согнул её. Лида сутулилась, кожа стала серой, она намерено прятала волосы под берет, там тоже похвастаться было нечем.
– Да, вынуждена признать, к своему стыду, окончила школу с золотой медалью.
Гы-гы оскалился сидящие неподалёку Чусовой:
– А у нас в посёлке – у прииска, пацаны с золотыми зубами оканчивали.
– Уходи отсюда! – сдерживая смех сказал Шубин. – Иди вон к Смертину или куда хочешь. Ты девушку смущаешь.
– Подумаешь… А что я такого сказал? – проворчал Чусовой и на корточках перебрался на другое место.
– Вы строги к своим людям, ну и зря, – пожала плечами Лида. – Они хорошие я же вижу – все разные, но хорошие.
– Вы местная?.. Имеете педагогическое образование?
– Нет, я не местная. Сама из подмосковного Серпухова, там окончила школу, приехала в Москву, где жила у родственников, окончила медицинское училище, поступила в медицинский институт – так хотели родители, а у меня к медицине не было никакого расположения. А ещё оказалось, что я не выношу вида мёртвых тел, особенно если эти тела детские, – Лида сглотнула. – А именно этим мы занимались на первом курсе. Мне больше нравятся живые и дети, я их очень люблю. Своих завести не удалось, хотя однажды мне предлагали выйти замуж и родить как минимум двоих. В общем, бросила всякие мысли о медицинской карьере, уехала в Подольск, поступила в педагогическое училище с видом на грядущее педагогическое образование. Да вот только не успела. Вы так смотрите, Глеб… Сколько мне лет, как вы считаете?
– Не знаю… – смутился Шубин вы молодая, примерно двадцать восемь, – решил он приукрасить.
– Двадцать семь…
– Простите…
– Да не страшно, – отмахнулось Лида. – Слишком много всего выпало. В педагогический институт не поступила, по окончании училища работала в одном из детских домов Подольска, потом согласилась на предложение переехать в Смоленскую область. В Ключниково работаю полтора года, дети уже как родные, хороший, добрый коллектив воспитателей и учителей, – слёзы заблестели на её глазах, она их даже не стеснялась. – Жила в селе, на съёмной половине дома, на улице Первомайской. Большую часть времени проводила на работе, домой даже не хотелось… Не хочу про себя рассказывать. Детки хорошие, умные, добрые, просто чудесные. Бывают, конечно, сложные и хулиганы, и воришки, и драчуны – такие, что рука сама к ремню тянется, но нам, слава богу, повезло. В наших двух классах с Екатериной детки такие, что не нарадуешься.
– Вы и в школе преподаёте?
– Конечно! – удивилась Лида – русский язык, литературу и математику. У них пока начальные классы, идёт задержка на год, а у нас такая специфика. С осени будут другие предметы, другие преподаватели.