– А где они, кстати? – Баттахов завертелся как юла.
– Да кто теперь знает… Надо догнать.
К месту гибели колонны подъехали мотоциклисты, пока ещё в неведении, пока не разобрались. Разведчики бежали, забросив за спину автоматы, открылось второе дыхание. Чертыхался Конторович, сбилась портянка и пятка грозила превратиться в кровавую мозоль.
Немцы оказались сообразительнее, чем предполагалось – тяжёлые мотоциклы съехали с дороги, устремились прямо по телам на просеку и забуксовали – слишком много было мёртвых, они мешали проезду. Мотоциклисты сдавали обратно, пытались объехать, но не удавалось – нужно было оттаскивать тела, а это, как ни крути, фора по времени. Лаяли лужённые немецкие глотки, с запозданием загрохотал пулемёт, но просека уже оборвалась раскорчёванной поляной, какими-то шаткими постройками. Беглецы круто ушли в сторону, по курсу лес. Отступление превращалась в бег с препятствиями, Шубин командовал на бегу:
– Кометой до опушки! Занять оборону!
Лес в этом районе был не самый густой, дети должны уйти. Разведчики нырнули за пеньки, которых тут было множество, угнездились в импровизированных ячейках. На выезде с просеки уже барражировали мотоциклисты – быстро же прорвались, виляли кругами по поляне, пилоты резко газовали, потом сбрасывали газ, не решаясь устремится к лесу. Их было мало – всего три экипажа и пулемёт имелся лишь у одного.
– Не стрелять! – крикнул Шубин. – Пусть ближе подъедут.
– Если подъедут – меняем оборонительную доктрину, товарищ лейтенант, – пошутил Дубровский.
Мотоциклисты рассыпались в цепь, двинулись к опушке, маневрируя между пнями. В атаку они явно не рвались – догадывались, что не получится, очень уж хотелось дожить до скорой победы Великой Германии. Пулемётчик находился в центре – плечистый квадратный детина, он припал к МГ, прицелился, закрыв левый глаз. Баттахов не дождался разрешения, выстрелил короткую очередь – может и верно, зачем до греха доводить, одного уже потеряли. Пулемётчик дёрнулся, навалился на приклад, ствол пулемёта задрался вверх.
– Дело мастера боится! – злобно рассмеялся Баттахов.
Мотоциклист ударил по тормозам, стал лихорадочно разворачиваться, остальные разъехались. Мотоцикл трясло, подбрасывало, те, у кого не были заняты руки стреляли из автоматов, машины суетно маневрировали между разбросанными пнями и снова держали дистанцию, опасаясь приближаться к опушке. Пулемётчик вывалился из люльки болтался, как постиранная простыня.
– Впору пластинку завести с Аргентинским танго, – подал голос сержант. – Смотрите какие кренделя выписывают.
– Отползаем, – бросил Шубин. – Пусть выписывают. Постреляйте для острастки и в лес. Догоняем наших малышей.
– Серьёзно?.. – удивился Конторович. – А это безобразие оставим как есть?
– Какое нам дело до этого безобразия? – огрызнулся Глеб. – Вьются и пусть себе вьются, через лес они не проедут, а спешиваться побоятся. Будут ждать подкрепления. А нам его зачем ждать? И так достаточно на глупили.
– Что поделать, товарищ лейтенант, мудрость приходит с годами! – философский изрёк Дубровский.
Вражеские силуэты продолжали мелькать на дальней стороне поляны – немцы прекратили огонь, сбились в кучку, начали совещаться, потом один из мотоциклов развернулся и двинулся к просеке.
«Через несколько минут тут будет не протолкнуться», – мрачно размышлял Глеб.
Боеприпасов оставалось немного – самое время заняться экономией. Разведчики отползли в лес.
Глава десятая
Одно было ясно – ни в коем случае нельзя останавливаться. Поредевшая группа догнала детдомовцев в разреженном сосняке – дети ели волоклись, девочки сбились в кучку, тяжело дышали, смотрели с таким пронзительным отчаянием, что сжималось сердце. Надрывно кашлял Витя Лазарев – его буквально выворачивало, над мальчиком хлопотала Лида, совала таблетки, он давился, не мог их проглотить – во рту отсутствовала слюна. Ревела благим матом Вероника, размазывала по щекам слёзы, её обнимала Катя Литовченко, гладила по голове, смотрела на Шубина с вызовом, дескать, это не она, это я виновата.
– Какое счастье – вы живые! – у Лиды задрожал голос, она дёрнулась, словно хотела броситься Глебу на шею, но правила приличия не позволяли. Она замялась, попыталась улыбнуться, потом спохватилась. Забегали глаза – в группе разведчиков кого-то не хватало.
– Всё плохо, Лида. Всё очень плохо, – выдавил Глеб. – Надо бежать – немцы на хвосте.
– Дядя Глеб, дайте пистолет! – вдруг сказал Павлик и заканючил. – Ну пожалуйста, я умею стрелять, – мальчик был грязный как поросёнок, но смотрел исподлобья – решительно.
– Дам, Павлик, – кивнул Шубин. – Обязательно дам – вот вырастешь и лет через шесть непременно дам. А сегодня у тебя другая забота – вдохновить ребят личным примером. Бежать надо. Возглавишь колонну? Лидия Андреевна, Екатерина Фёдоровна будут у тебя в подчинении, справишься?
– Да этих девчонок никакими пинками не поднять, – смутился мальчуган.
– Хорошо, назначим другого старшего… Вот Диму, например… Он, конечно, не такой мужик как ты…
– Эй, чего расселись? – заорал Павлик и замахал руками. – А ну подъём, неженки. Всем бежать, а кто отстанет – по башке получит.
Захныкали девчонки, да и ребята были не в восторге, требовался побудительной толчок, а вот этого, как раз, и не хотелось. До расположения советских войск километра четыре, но уверенность в точности отсутствовала – Карякино и Ершов давно должны были прибыть в полк, но прибыль ли? Что сейчас творится в окрестностях Смоленской дороги? Климов не раздумывая взвалил на спину Веронику – девчонка запричитала, но потом замолчала – сил уже не было. Разведчики похватали детей, стали взваливать на закорки. Самые выносливые передвигались самостоятельно. Шубину досталось Алёна – просто растение – вялая безжизненная, она практически ничего не весила, прижалась к Глебу, обняла слабыми ручками, но через сто метров он начал отдуваться – ноги волоклись как каторжные колодки. Кто там гонял, он сам кого-то обгонял, дальше снова, как в кошмарном сне. Что за шишку они уложили, раз немцы так старались?
Звуки погони было трудно не услышать – крики, отрывистые автоматные очереди, немцы обстреливали на бегу всё, что видели, на случай не полагались, видно загнали на просеку грузовик с солдатней, а дальше пешим порядком. Лесные массивы разделяло открытое пространство шириной триста метров, колыхались луговые травы, пестрели белые цветочки клевера.
– Поднажать! – хрипел Шубин. – Успеем проскочить, на той стороне займём оборону, подпустим их поближе.
Разобщённая кучка людей катилась по полю, покрикивал Павлик – мальчик оказался самым выносливым. Часть детей разведчики тащили на себе, другие передвигались своим ходом, воспитатели гнали их как стадо гусей, уже маячили в непосредственной близости спасительные ветки. Отвернулась удача – фашисты с опушки открыли огонь, пули рвали землю под ногами, разбрасывали клевер. Заорали в страхе мальчишки и девчонки. Двое залегли, кажется, Дубровский со Смертиным, стали прикрывать, но огонь с опушки не смолкал – хлопали карабины «маузер», захлёбывался пулемёт, судя по всему, это было регулярное подразделение вермахта, остановленное мотоциклистами на дороге, спасала только дальняя дистанция, но никто не застрахован от шальных пуль.
Дети бежали в лес, взвыл от боли отвратительно подстриженный Васечка, упал, ушиб коленку, Лида потащила его за ворот, а он перебирал ногами и самозабвенно голосил. Шубин вбежал под спасительную сень, уложил на траву притихшую Алену, побежал обратно. Шквал огня ударил по деревьям со стороны луга – пулемётчик энергично вырабатывал боезапас. Хоть бы все дети добежали до леса. Испуганная Вероника – фактически виновница всего происходящего, находилась вместе со всеми. Но не все добежали до леса – отстали Екатерина с измазанной зелёнкой, Владлена – ещё одно до смерти перепуганное создание. Как не уследили за ними? У каждого была своя ноша. Девочка закрывала лицо ладошками, спасаясь от жестокости этого мира, плачущая Екатерина волокла её за руку и самой было страшно – безумно страшно. Кричала из леса Лида: «Давайте быстрее!».
На поле остались лишь Смертин с Дубровским – прикрывали отход экономными очередями. Привстал Смертин, стал пятиться, снова залёг, поднялся и перебежал к лесу Дубровский, Шубин выкатился из кустов, чтобы перехватить обеих женщин. Снова забился вражеский пулемёт – огонь был страшен, пули хлестали веером, попадали все кто спрятался в лесу, ветки сыпались на голову. Шубин уткнулся носом в землю, завизжала Владлена, отняла руки от лица, заткнула пальцами уши – это было невыносимо для детей. Пули пропороли землю под ногами, отлетел пласт дёрна, девчонка зажмурилась, вырвалась из рук Екатерины – её закружила как юлу. Вместо того, чтобы побежать к лесу, она кинулась куда-то вбок, пробежала несколько метров, взмахнула руками, повалилось грудью на землю – то ли оступилась, то ли… похолодело сердце. Екатерина прыгнула за ней, замахала руками с маской дикого отчаяния на искажённом лице и она оступилась, упала на девчонку, закрыла её собой – не уследить за всем. Дубровский опередил Шубина, кинулся с криком к Екатерине, совершенно забыв, что подставляется под пули – в перепуганном лице не было ни кровинки, он выкрикнул что-то невнятное, исполненное горечью, упал перед ней на колени – пули вошли в правый бок. Влад изогнулся, взвыл как волк на Луну и завалился боком. Шубин пополз, прижимаясь к земле – горькая глина, перемешанная с травинками скрипела на зубах.
Пулемётчик перезаряжал, а возможно исчерпал свои запасы – хлопали только карабины. Екатерина лежала неподвижно, намокла одежда на спине, было крайне неудобно, пришлось привстать – к чёрту эти пули! Он оттащил воспитательницу, перевернул – посмертная маска отчаяния запечатлелась на лице молодой женщины, в при открытых глазах, затянутых мутью, ещё блестели слезинки. Владлена, которую чуть не раздавила покойница, была жива – она таращилась в небо, часто моргала, сморщилась, готовясь испустить душераздирающий рёв. Глеб легонько ударил ее по щеке, девчонка подавилась, стала кашлять. Из леса прозвучал сдавленный крик – «Лида!», воспитательница хотела бежать к подруге, но её держали, не пускали на верную смерть. Тяжело дышал подползавшей Смертин.