Не дойдя до нее несколько шагов, старуха исчезла, рассыпалась голубоватыми искрами. Малинка перевела дух, но между деревьями снова засветился желтый огонек в голубоватом венце. Малинка зажмурилась, но желтое сияние проникало и через опущенные веки, через ладони; даже спрятав лицо в коленях, она ощущала это желтоватое свечение.
— Нет, не пойду! — шептала она, стараясь заслониться локтем, но напрасно. — Дед, Дуб, помогите! Рассыпься! Сгинь!
Но руки и ноги не повиновались ей, неведомая сила подняла ее и понесла через темнеющий лес вслед за огоньком. Малинка не хотела идти, цеплялась за мокрые стволы, но чья-то жадная неукротимая сила влекла ее. Она не видела ничего вокруг, кроме желтого пятна в голубом венце, ни один звук не достигал ее слуха, она не осознавала себя, не видела, куда попала, только в дальнем уголке ее сознания бились страх и отчаяние бессилия перед этим притяжением.
Вдруг где-то рядом громко хрустнул сучок, какая-то мощная темная тень метнулась между Малинкой и огоньком. Мгновенно опомнившись, Малинка вскрикнула и отшатнулась.
Пелена чар упала с ее глаз, она разом увидела, что стоит почти на краю болота. А огромный лохматый волк бесшумно и неудержимо, как молния, кинулся на желтое пламя.
Тут же огненный шар рассыпался и принял облик чудовищной женщины — с уродливым лицом, кривыми руками и ногами, копной черных жестких волос, мерзкой и отвратительной, внушающей ужас одним видом. Малинка снова вскрикнула. Мара чуть не заманила ее в болото! Истошно вопя, мара убегала по болоту, от визга ее стыла кровь и закладывало уши, а огромный волк широкими скачками мчался за ней с кочки на кочку, норовя ухватить зубами. Прижимаясь спиной к дереву, Малинка в ужасе следила за этой погоней и мертвой хваткой прижимала к груди свой узелок.
Мара плюхнулась в болото и пропала. Волк повернул обратно. Малинка вдруг разом ослабела и опустилась на холодную землю — ее не держали ноги. Волк выбрался из болота, отряхнулся, осыпав девушку холодными брызгами, фыркнул, брезгливо потерся мордой о землю. Малинка не сводила с него глаз. Он казался ей чудовищно огромным, в каждом движении заметна была сила. Волк поднял к ней морду, и взгляд его был осмысленным, человеческим. В сгустившихся сумерках его глаза отсвечивали не зеленым, как у всех волков, а красным. Малинка была уверена, что перед ней не простой волк, и ждала, что он заговорит. И думала только об одном: спросить про Быстреца.
Волк шагнул к ней, Малинка вздрогнула и невольно отшатнулась: все-таки он был огромен и она не могла не бояться. Волк дернул мордой, издал негромкое рычание, помотал головой, словно в досаде. А потом вдруг пригнулся, сжался в комок и быстро перекувырнулся через голову. И перед Малинкой оказался человек, сидящий на земле, обняв колени. Невольно она ахнула, но не двинулась. Они виделись всего один раз и очень давно, но сразу узнали друг друга. Милава столько рассказывала ей об Огнеяре, княжиче-оборотне, который спас ее саму от Князя Волков, что Малинку не удивило ни его появление, ни его облик. Она узнала это смуглое лицо, хранящее в резких чертах что-то отчетливо звериное, узнала длинные черные волосы, красноватый блеск в глазах.
— Ой и дура ты, девка! — с досадой выговорил оборотень.
Голос его звучал хрипло и был похож на рычание, слова едва можно было разобрать. За полтора месяца волчьей жизни Огнеяр отвык от человеческой речи. А Малинка вдруг успокоилась, даже испытала облегчение. Именно так мог бы сказать любой из ее родичей, от Огнеяра веяло теплом и силой, он был живым и совсем не напоминал призрачных стариков на вершинах деревьев или мерзкую мару, сбежавшую в болото.
— И куда ж тебя только занесло! — прокашлявшись, заново осваиваясь с человеческой речью, продолжал Огнеяр. — Сожрала бы тебя мара, и костей бы в болоте не нашли! Теперь они все проснулись, больше уж по лесу не погуляешь, как зимой! Жить тебе надоело!
Презрительная брань оборотня, как ни странно, успокаивала Малинку и располагала к нему — бранится, значит, жалеет.
— Я жениха ищу! — оправдывалась она.
— Смерть свою ты ищешь! Один раз прямо из зубов выскочила — нет, туда же опять норовит, голова еловая!
Странно было слышать, что он, оборотень, нечисть, бранит ее за неосторожное приближение к нечисти же, но Малинка совсем успокоилась и уже радовалась, что встретила его. Из всех существ, живых и не очень, населявших земной и подземный мир, именно он мог помочь ей лучше всех. Нельзя было найти лучшего посредника между миром звериным и человеческим, чем он — принадлежащий к ним обоим.
— Ты же сам сказал, чтобы я его искала! Вот я и ищу! Ты же говорил, что он мой голос услышит!
— Так ты меня знаешь? — Оборотень нахмурился и склонил голову обычным движением собаки, которая слушает человеческую речь и силится понять.
— Как же не знать! Мне Милава…
Судорога исказила лицо оборотня, и Малинка прикусила язык.
— Где мне его найти? Скажи, ты же знаешь! — тихо попросила она, снова подумав о своем.
— Знать-то знаю… — Оборотень задумчиво потер плечо, сел уже по-человечески. Звериная неподвиж-ность его лица медленно таяла, появлялась осмысленность и теплота, оно стало почти обычным человеческим лицом, только глаза светились красноватыми огоньками. — Встречал я его.
— Где? — вскрикнула Малинка и подвинулась к Огнеяру, порывисто вцепилась в его плечо и отдернула руку, как обожглась. Только тут она заметила, что на оборотне нет никакой одежды, а кожа его показалась ей горячей, как раскаленный камень очага.
— Далеко, — медленно выговорил Огнеяр, поводя плечом, которого она коснулась.
Ему это было тревожно и неприятно, как зверю, но это прикосновение, близость человека, от чего он отвык за месяцы лесной жизни, девушки, так напомнившей ему Милаву, взволновало его и рождало внутреннюю дрожь.
— Что с ним? — Забыв смущение и робость, Малинка заглядывала ему в лицо, жалея, что ничего не может разглядеть в темноте, не пугаясь даже красноватого блеска глаз оборотня. — Плохо ему?
— Чего уж хорошего? — неохотно ответил Огнеяр.
Ему уже не хотелось разговаривать с ней, но куда деваться? Она ведь даже не звала его, он сам вышел к ней, спас от мары, сам сбросил шкуру. Когда он учуял сегодня в лесу человеческий запах, его вдруг неудержимо потянуло заглянуть в глаза человека, услышать человеческое слово, самому сказать хоть что-то. А теперь он смутился, чувствуя, что отвык от человеческого общения. У зверей проще, но он не зверь. За прошедшие полтора месяца он хорошо это осознал.
Но Малинка не оставляла расспросов, и Огнеяр неохотно продолжал:
— Плохо в шкуре человеку-то. Я по своей воле шкуру надел, и то надоело! — вдруг вырвалось у него. — А им и того хуже. Их-то никто не учил волками быть. Едва ходить на четырех научились, а уж пока по первому зайцу поймали, так чуть с голоду не сдохли. Да и одежка мешает…
Он изогнулся и звериным движением почесал спину о ствол дерева.
— Помоги мне, — просто сказала Малинка. — Ты ведь можешь.
— Помоги! — повторил Огнеяр. — А с чего это я должен вам помогать? Я и так со старым на зубах — он меня-то еле-еле терпит.
Малинка молчала. И Огнеяр чувствовал, что против воли помогать придется. Слишком ясно ему вспомнилась Милава, человеческий голос в его душе, истосковавшийся в одиночестве за эти месяцы, окреп и повелительно твердил: «Помоги. Докажи, что в тебе тоже есть человеческое. Хотя бы половина». А сейчас ему казалось, что человеческая половина в нем возросла и одолевает звериную — словно эти месяцы она спала и набиралась сил. И вот теперь близка была к победе.
— Слушай, — медленно заговорил Огнеяр, глядя мимо Малинки в болото и прислушиваясь, как внутри него глухо ворчит побежденный зверь. — Парня твоего обернул Князь Волков. Полгода они сами назад обернуться могут — через имя, через хлеб, рубашку. А потом чары окрепнут. Вроде окостенеют, и просто так их уже не снять. Полгода уже скоро. И тогда чары только сам Князь снимет.
Огнеяр замолчал, глядя в болото и словно забыв о Малинке.
— Что же? — Не выдержав молчания, она снова тронула его за плечо. Он едва заметно вздрогнул.
— Князь Волков на парня твоего и других с ним заклятие наложил, чтобы они дороги домой не нашли. Теперь одно осталось — самого Князя о милости попросить. Может, и отпустит. Только не знаю, что взамен потребует.
— Как мне найти его? — тут же спросила Малинка. Никакая опасность не была ей страшна, если появилась надежда спасти Быстреца.
— Дорогу-то я покажу… — задумчиво сказал Огнеяр. — Да не знаю, что выйдет из этого.
— Я не боюсь! — горячо воскликнула Малинка, тревожась только, как бы он не раздумал. — Отведи меня туда!
Огнеяр повернул голову и посмотрел ей в лицо. Было уже совсем темно, Малинка видела только красные искры в его глазах, а он хорошо видел ее лицо — исхудавшее, истомленное, полное решимости и надежды.
— Смелая ты… — тихо, словно с удивлением проговорил он.
Странное чувство он видел в лице девушки — чувство, которого не знает звериный мир.
— Я люблю его, — прошептала в ответ Малинка. Огнеяр промолчал и подумал о Милаве. Много, много раз он вспоминал ее последний отчаянный крик, слова о любви, которых тогда, в первый вечер месяца сухыя, не захотел услышать. А она, Милава, смогла бы вот так, месяц напролет, искать и звать его в лесу, терпеть неимоверную усталость, холод, голод, страх перед нечистью и нежитью? Ему хотелось, чтобы это было так. Может быть, ее призыв и смог бы превратить его в человека.
— Ладно, — сказал он Малинке чуть погодя. — Не сейчас. Как придет месяц кресень, приходи в Ярилин день сюда же. Я тебя к старому отведу.
— Я приду. — Малинка закивала. — Жива буду — приду.
— Пошли. — Огнеяр поднялся и за руку поднял Малинку с холодной земли. — Домой отведу.
Малинка послушно пошла за ним, и теперь ее не пугала ни темнота, ни голодная весенняя нечисть. Ни одна мара больше не посмела показаться на их пути.
Путь оказался коротким — раньше Леший не давал Малинке выйти самой. Очень скоро меж деревьев засиял теплый огонек — не призрачный, болотный, а настоящий. Перед воротами займища разложен был костер, ветерок доносил до опушки пахучий можжевеловый дымок. Возле костра сидело несколько мальчишек и подростков и с ними неутомимая рассказчица тетка Загада с крошечной дочкой на руках. Полугодовалая девочка еще не понимала слов, но и она бессознательно была счастлива, ощущая себя на руках у матери, среди старших братьев, в надежном и теплом кругу родни. Родичи жд