Скородум тихо покачал головой. Он со дня их первой встречи знал, что приобрел необычного друга, но действительность превосходила все ожидания. Ни один чародей не предсказал бы ему такого.
— Я всегда знал, что тебе суждено быть князем, — сказал Скородум. — Я думал, что ты будешь князем в Чуроборе, а ты стал князем личивинов и волков. Может быть, для тебя это хорошо.
— Но разве я сказал, что отказался от Чуробора? — Лицо Огнеяра вдруг стало жестким, почти враждебным. — Это город моего деда, это мой город, и я не отдам его Светелу. А личивины и волки мне не помешают. Они мне помогут. Скажи сейчас, почтенный, с кем ты будешь? — жестко потребовал он.
— Я не пойду с Неизмиром, — тут же ответил Скородум. — Если моя дочь вернется, у меня не будет причин враждовать с личивинами.
— Она вернется, я уже сказал тебе. Но у Неизмира я не брал еще ничего, а он собрал на меня полки.
— Он хотел помочь мне спасти мою дочь. Он не знал, что князь личивинов — это ты.
— Он знал! — гневно выкрикнул Огнеяр, и Скородум невольно отшатнулся — такая звериная ярость вдруг вспыхнула в глазах оборотня. — Он не сказал тебе, но он знал! И он собирал полки не за твою дочь, а против меня! Она была только поводом! Вот увидишь — она вернется, но Неизмир все равно пойдет на меня войной. Скажи мне сейчас — ты не пойдешь с ним?
— Нет, — твердо ответил Скородум. — Я согласился выдать Даровану за Светела, думая, что ты умер. Если она захочет, она выйдет за него, я приму его в мою дружину, дам ему какой-нибудь из моих городов. Но я не стану помогать ему воевать за Чуробор. Это твой город, и только ты имеешь на него право.
Огнеяр успокоился, перевел дыхание.
— Другого я и не ждал от тебя, отец мой, — сказал он. — Я сохраню дружбу к тебе, даже если ты станешь тестем Светела. Только не знаю, что теперь скажет он сам.
Скородум ничего не ответил. Он и сам понимал, что звание посадника в одном из смолятинских городов не заменит Светелу княжеского стола, к мысли о котором он привыкал почти всю жизнь. А стать князем в Глиногоре ему нечего и думать — у Скородума растут двое сыновей, и смолятичи давно уже передают власть сыну прежнего князя, а не его зятю.
После памятного разговора с Огнеяром княжна Дарована долго не могла успокоиться. Даже ночью она принималась плакать. Лишившись браслетов, она чувствовала себя разбитой и униженной, как будто оборотень и в самом деле обесчестил ее. Где же, наконец, отец, где Светел? Когда же они освободят ее от ненавистного оборотня? А что он такое говорил — будто Светел уже пытался его убить? Пытался, но оборотень жив, значит, попытка не удалась. И в душу Дарованы темным облаком заползал страх. Она не хотела так думать, но в ней против воли крепло убеждение, что оборотень сильнее. Сила и твердость, с которой он снимал браслеты с ее запястий, убедили Даровану, что спорить с ним и противиться бесполезно. И не только ей, слабой девушке. Он — оборотень, а Светел — только человек. И если раньше Дарована с нетерпением ждала их поединка, должного принести ей освобождение, то теперь думала о нем со страхом за Светела. А если ее жених будет побежден? Тогда она навсегда останется в руках мерзкого оборотня и уже без надежды на спасение, останется вечно оплакивать Светела и свою загубленную судьбу. Чем она так прогневила Великую Мать?
Дарована хотела разузнать что-нибудь о том поединке, но Лисичка, которую княжна привыкла расспрашивать, тоже ничего не знала. Огнеяр сразу же исчез из поселка, но Кречет, к которому Лисичка обратилась с расспросами, подробно рассказал ей о поединке в чуроборском святилище. Выслушав пересказ Лисички, Дарована встревожилась еще больше. В руках у Светела было священное оружие из кузницы самого Сварога — и оно не одолело оборотня. Так есть ли на свете хоть что-нибудь, что может его одолеть? Или он непобедим? Дарована с ужасом и содроганием вспоминала прикосновения его сильных горячих рук и дивилась, что осталась после этого жива. Огнеяр не был в ее глазах человеком, которого любит мать, мужчиной, которого может полюбить девушка, — а только чудовищем, порожденным Подземной Тьмой. И человеческий облик его — обманный, наведенный морок, а на самом деле он — мерзкий многоглавый змей.
На другой день после полудня Огнеяр снова появился в поселке. Дарована услышала за окнами целую бурю радостных криков и воя, которыми личивины встречали своего князя, разобрала его здешнее прозвище — Метса-Пала. Это были единственные личивинские слова, которые она запомнила за время своего пленения, и то она не знала, что они означают.
Очень скоро к ней ворвалась Лисичка и возбужденно прокричала:
— Княжна, собирайся! К отцу поедешь!
— Что? — Дарована повернулась к ней, думая, что ослышалась.
— К отцу поедешь! — повторила Лисичка. — Серебряный Волк сказал. Он с твоим отцом сговорился, сейчас же сам тебя к нему повезет. И мне велел с тобой ехать.
Дарована не верила своим ушам. Оборотень сговорился с ее отцом! Такого она и вообразить не могла.
Лисичка засновала по землянке, собирая вещи. В сенях снова заскрипела дверь, по ступенькам спустился сам Огнеяр. Дарована вздрогнула и отодвинулась.
— Добрый день тебе, княжна! — торопливо поздоровался Огнеяр. — Чего сидишь руки сложа? Мало времени у тебя — гляди, солнышко клонится, а завтра на заре выезжаем.
— Куда это? — отчужденно спросила Дарована. Она ему не верила.
— Домой поедешь, к батюшке, — как ребенку, стал втолковывать ей Огнеяр. — Только не в Глиногор, а в Велишин — знаешь такой городок? Там сейчас войско твоего батюшки стоит. Я там был вчера и батюшку твоего видел. Воевать со мной он раздумал, а я тебя ему отвезу. И жених твой там же поблизости. Так что не печалься, можешь опять о свадьбе мечтать. Теперь ежели кто и помешает — то уж не я, клянусь Пресветлым Хорсом!
Дарована по-прежнему сидела на лавке, строго выпрямившись, сложив руки на коленях. Все было слишком хорошо, чтобы поверить. Как оборотень мог добром договориться с ее отцом? Что ему пообещал отец за ее возвращение?
— Только не серчай, княжна, а возьму я с тебя выкуп, — заговорил Огнеяр, словно отвечая ее мыслям.
Дарована не знала, что так оно и было. Сильный Зверь потому и может говорить на любом человеческом языке, что ему открыты помыслы.
— Какой еще выкуп? — Дарована резко повернулась к нему, негодующе нахмурила мягкие золотистые брови. — Мало тебе браслетов моих?
— Браслеты твои я твоему батюшке оставил, мне они не нужны. А возьму я у тебя другое, и отец твой мне это отдать согласен.
— Что же?
— Лисичка, принеси княжне водички похолодней! — вместо ответа ей бросил Огнеяр девушке.
Лисичка схватила резной ковшик и бросилась вон из избы.
— Я тебя спрашиваю! — возмущенная Дарована даже встала на ноги. — Ведь перед княжной стоишь!
Огнеяр рассмеялся и непонятно вздохнул. Вспомнил Милаву.
— А ты перед кем? — в ответ спросил он. — Я тебе тоже не пес безродный, родом получше Светлого-Ясного буду. Я чуроборского князя внук, чуроборской княгини сын, личивинского племени князь. Что я сын Велеса и Князь Волков, тебе непонятно. Так пойми хоть что сможешь — если бы я тебя замуж взял, то тебе чести не меньше моего бы было.
— Да ты что несешь! — в гневе закричала Дарована, но Огнеяр не стал ее слушать.
— Ладно! Хватит чинами считаться! Я не за тем пришел. А пришел я за Макошиной пеленой.
От удивления Дарована замолчала. Это требование превосходило все ее ожидания.
— Смотри. — Готовый к визгу и спору Огнеяр, не давая ей толком опомниться, снял с пальца перстень с крупным смарагдом и протянул княжне: — Узнаешь батюшкин перстень? Он тебе послал, чтобы ты знала — я у него был и с ним говорил. Он тебя ждет. Ты мне пелену отдаешь и завтра же к отцу едешь. У меня с ним уговор такой. А нет…
Огнеяр помолчал, и княжна со страхом ждала продолжения, ждала какой-то страшной участи для себя. Но Огнеяр вдруг махнул рукой:
— А, одной палки два конца! Не отдашь — все равно возьму, тебя все равно к отцу отправлю. Не нужна ты мне здесь, только забота лишняя. Так что? С визгом отдашь или добром?
Дарована молчала. Она видела отцовский перстень, и вид его все ей разъяснил. Оборотень действительно виделся с ее отцом. И отец согласился отдать ему Макошину пелену за возвращение дочери. Такой оберег стоил княжны. Почему же ему понадобилось говорить с отцом, когда и сама княжна, и пелена все равно были в его руках? Мало ли — может, на пелене тайное заклятие, о котором не знала даже сама Дарована. А может быть, оборотень не хотел сменить войну за княжну на войну за Макошину пелену. Так или иначе, она вернется к отцу, а пелена останется здесь. И сейчас Дарована не испытывала того ужаса и возмущения, каких ей было бы не избежать, предложи ей кто-нибудь расстаться со своим оберегом еще месяц назад, до похищения. Пелена не защитила ее, все происходит так, как хочет оборотень. Да, он был чудовищем, и чудовищем сильным. Ей придется подчиниться. Ведь она вернется к отцу. И Макошь с ней, с этой пеленой! Отец, Светел — уже скоро она увидит их.
В молчании Дарована смотрела, как оборотень поднимает крышку ларя, вынимает оттуда уже знакомый ему кожаный мешок, развязывает ремешки, чтобы убедиться, там ли священная пелена. И ткань, вышедшая из рук самой Великой Матери, не вспыхнула, не рассыпалась в прах от прикосновения его смуглых рук.
Огнеяр был удивлен молчанием княжны — он ожидал много визга, плача и даже небольшой драки. А Дарована молча сидела на лавке, провожая его действия безучастным взглядом. Заглянув ей в глаза, он удивился еще больше — вместо возмущения и обиды в них была растерянность.
А Дарована сама не понимала, что ей теперь думать. Она не чувствовала ни горя, расставаясь со священной пеленой, ни радости, что едет к отцу и жениху. Она ждала не такого освобождения — ждала битвы, поединка Светела с оборотнем, ждала, что ее жених сам сломает дверь этой землянки, встанет на пороге с мечом, с которого капает темная кровь оборотня. А оборотень вдруг сам выпускает ее, да еще рад, что избавляется от заботы. Да и зачем ему Макошина пелена?