– Э, да ты витязь великий! – Утреч радостно похлопал Тополя по плечу, а тот скривился от боли и отпихнул друга. Когти рыси оставили заметные следы не только на одежде, но и на его собственной коже.
Содрав с «колдуна» шкуру, личивины поднесли-таки ее Тополю и в дальнейшем обращались с ним гораздо уважительнее.
Дней через десять путников разбудили далекие звуки охотничьих рогов. После лесной тишины эти свидетельства близости людей и радовали, и настораживали.
– Охота! – на разные лады радостно повторяли личивины. – Метса-Пала ведет Волков на охоту!
– Это по мне! – Утреч весело тряхнул кулаками. – Не все же зверье будет Тополю на голову падать, знай подбирай!
Кречет оглянулся на него и ничего не сказал. В душе он не переставал тревожиться: а что, если Метса-Пала вовсе не Огнеяр? После того, что случилось зимой под стенами Велишина, едва ли личивины примут в князья кого-то другого, но мало ли что?
Маленький отряд быстро ехал навстречу звукам охоты. Издалека стал доноситься протяжный волчий вой – так когда-то выла Стая, загоняя дичь.
– Славно поют! – уважительно протянул Утреч, прислушиваясь. – А я думал, я один такой на свете соловей!
Кречет прислушался тоже.
– Не прибедняйся, – сказал он через несколько мгновений. – Сожрать мне живую жабу, если это не настоящие волки!
Уши Похвиста беспокойно вздрагивали, но конь стоял неподвижно, как изваяние из серого камня. Выдержке жеребца могли бы позавидовать кони самого Перуна: всю жизнь он носил на спине всадника с запахом волка. Крепко сжимая повод, Огнеяр ждал. В трех шагах впереди осинник кончался, начиналась широкая поляна. Она звалась Ловчей Плешью – много лет личивинские князья именно сюда ездили на ловы. Но никогда еще, видит Светлый Хорс, не бывало такого лова, как сейчас. Сотня воинов с копьями и тяжелыми луками наготове ждали по всей широкой опушке, спрятавшись под ветвями, а сотня серых волков загоняла дичь со всего огромного леса. Серебряный Волк собирался вести свое племя в поход на Рысей – войску понадобится много вяленого мяса.
Многоголосый вой нарастал, стал слышен треск сучьев и шелест ветвей, задевающих за бегущие тела животных. Еще не видя ни одного, Огнеяр чутьем Князя Волков различал почти сотню лосей, косуль, оленей, кабанов… несколько росомах попало в облаву, вот уж кого он не звал! Учуяв насмерть перепуганную старуху-Лесовуху, Огнеяр расхохотался, удивив стоявших вокруг воинов. Он и сам, без помощи Хорсова стада, мог бы приманить все эти лесные табуны, но он берег силу. Она ему понадобится в предстоящем походе, а за власть над волками личивины уважают его еще больше.
За прошедшие месяцы Огнеяр убедился, что они и в самом деле видят в нем священного волка-прародителя. Их убеждение было таким глубоким, а поклонение таким самозабвенным и искренним, что Огнеяра и самого порою брало сомнение – может, так оно и есть? Разве не мог Метса-Пала родиться заново и для этого избрать княгиню Добровзору? Но это было уже слишком – Огнеяр мотал головой, как норовистый конь, и гнал эти мысли прочь. Он и раньше не знал толком, кто он такой, новые сомнения ему были не нужны.
Треск и шорох приближались, усиливались, земля задрожала под ударами сотен копыт. Вот первая щетинистая туша вырвалась из чащи – огромный старый кабан с загнутыми пожелтевшими клыками. В тот же миг из-под ветвей опушки вылетела длинная стрела и вошла кабану точно в глаз – личивины отличались меткостью, а их большие, тяжелые луки пробивали даже кольчугу хваленой орьевской работы.
Кабан рухнул там, где застиг его выстрел, а за ним на поляну сплошным валом уже катились бурые спины лосей, увенчанные рогами-лопатами, пятнистые олени, легкие косули, серые и пегие туры, согнанные волками с огромного пространства лесов. Отовсюду свистели стрелы, поражая животных на месте; тех, кто пытался снова скрыться в лесу, встречали копья.
Ловчья Плешь закипела, покрытая бьющимися в предсмертных судорогах животными, везде били копыта, колыхались рога. Рев и стоны повисли над поляной, ноздри Огнеяра дрожали, оглушенные потоками запахов дичи и свежей крови. Волк проснулся в нем, кровавая пелена застилала глаза. Соскочив с коня, Огнеяр с рогатиной выскочил на поляну.
Все перестали стрелять: на лов вышел сам князь. А из чащи вылетел огромный тур, буро-пегий бык с размахом рогов не меньше двух локтей. Оглушая поляну яростным ревом, он метался из стороны в сторону, ища путь к спасению, но везде его встречали блестящие наконечники копий.
И вдруг он увидел Огнеяра. Наклонив голову с огромными рогами, лесной бык кинулся на него. Со встречного ветра в ноздри ему бил запах волка, вечного врага, и бык взмахивал рогами над землей, норовя зацепить и бросить под копыта легкое серое тело.
Запах крови мутил разум Огнеяра, он ощущал себя не человеком, а волком, кровавый хмель застилал ему взор. Отбросив в сторону рогатину, он выхватил из-за пояса нож, подпустил тура совсем близко, а потом вдруг прыгнул и мигом оказался у него на спине, одной рукой вцепившись в длинный изогнутый рог, а второй сжимая нож. Лесной бык забился, пытаясь сбросить волка, но Огнеяр с силой вогнал длинный клинок ему в шею и сверху достал до гривной жилы. Тур грянул наземь, и Огнеяр успел отскочить, чтобы не оказаться придавленным. Личивины ликующе выли – охота князя была окончена со славой. Вся поляна была усеяна добычей, так что пройти по ней было бы трудно. А все это он, князь, Серебряный Волк!
Выскочив на поляну, личивины тут же завели хоровод, потрясая оружием, завертелся колдун, стуча в бубен, отгоняя злобных духов. Но это он делал только по обычаю – кто лучше отгонит духов, чем сам Метса-Пала? Личивины разрезали туши, вынимали печенку и сердце зверей, жадно поедали их, с набитыми ртами продолжая прославлять своего князя. В радостный час пришел он к племени Волков!
Огнеяр старался унять дыхание, стоя над поверженным туром. В такие мгновения он сам себе казался всемогущим, как настоящий бог, и это было совсем не плохо. Племя личивинов прославляло его как раз за то, за что родные дебричи боялись – за живое родство с миром зверей и власть над ним. Сейчас он был самим собой, и весь мир казался созданным для него. Эти туши лосей и оленей на мятой желтой листве… пятна крови на взрытой копытами земле… серые личины его племени, исполняющего торжествующую пляску удачной охоты… Это и есть его мир, других он сейчас не помнил.
Вдруг в общем гуле голосов ему послышался какой-то странный звук. Чей-то голос вступал в непонятное противоречие с общим хором, но Огнеяр не мог сообразить, в чем оно. Проведя рукой с засыхающей кровью тура по лицу, Огнеяр попытался вернуться в человеческий мир. Голос… Странно знакомый, откуда-то очень издалека, как будто из глубины собственного сердца, звал его на языке, которого здесь никто не знал, и называл по имени, которого он никому здесь не открывал.
– Огнеяр! Серебряный! Да пусти ты, леший!
В дальнем конце поляны возникло движение, какая-то возня, даже потасовка. Кто-то рвался на поляну из леса, а личивины не пускали – нельзя мешать вожаку, который творит заклинания над добычей. Взметнул ногами в воздухе один из ловцов, разлетелись в стороны, как листья, двое других, мелькнула знакомая золотистая голова… Огнеяр не поверил своим глазам.
– Огнеяр! Да Дивий же, Морок тебя раздери! – орал Утреч, пытаясь докричаться до своего княжича сквозь личивинский вой. – Ты меня узнаешь или нет? Или тебе теперь в ножки кланяться? Ты в боги сел здесь?
– Утреч… – едва выговорил Огнеяр, думая, что ему мерещится. – Утреч! – вдруг заорал он, сообразив, что это не сон. – Ты!
Разом забыв обо всем – об охоте и о добыче, о своих новых званиях и о крови на руках, – он перепрыгнул через пегого быка и стрелой бросился через поляну. Рядом с Утречем мелькнули еще два знакомых лица – Кречет с нахмуренными бровями и Тополь со свежей красной царапиной на щеке. Огнеяр и верил, и не верил такому счастью, ему будто вернули его самого, о котором он почти забыл, эти три лица были ему в этот миг дороже и желанней всего на свете – может быть, потому, что он уже не ждал когда-либо их увидеть. Это были лица из совсем другого мира, из жизни Огнеяра, который еще не был Серебряным Князем Волков и священным волком-прародителем.
Воя от радости, Огнеяр хотел обнять всех троих разом; три отрока навалились на него, обнимали, тормошили, били по плечам, кричали и бранились. До последнего мгновения, из-за деревьев наблюдая его схватку с туром, они не были уверены, а нужны ли они ему теперь.
Даже издалека они видели, что Огнеяр стал не тот. Его изменила не только длинная седая прядь в черных волосах, идущая от самого лба, которой не было раньше. Что-то совсем другое появилось в его лице – оно стало лицом то ли зверя, то ли бога, но уже не человека. Только Утреч ничего не желал видеть – и оказался прав. Кем бы ни стал Огнеяр – прежние друзья остались его друзьями.
Добыча была выпотрошена еще на поляне, внутренности и ноги каждой туши оставили в награду волкам-загонщикам, кудесник отправился с туеском меда к священному камню богини Айти-Кирви, Матери Лосей, а охотники с добычей вернулись домой. Женщины и дети, которым нельзя было быть вблизи места охоты, чтобы не навлечь на себя гнева звериных духов, радостно бежали навстречу, и скоро весь поселок Арва-Карха, служивший князю личивинов стольным городом, был заполнен дымом костров и запахом копченого и жареного мяса, сам воздух дышал сытостью и довольством.
Весь вечер и часть ночи личивины пировали, радуясь удачной охоте, наедаясь по привычке впрок, так что больше не лезло даже в самых жадных. Тополь, Утреч и Кречет дивились, разглядывая нынешнее жилище Огнеяра. Личивины жили в полуземлянках, где не клали печей, а разводили огонь прямо в углублении земляного пола, обложенного камнями. Княжеские хоромы тоже были похожи на огромную, шагов в тридцать длиной, избу, на локоть углубленную в землю, но высокую, покрытую дерном, украшенную волчьими черепами над входом и лосиными рогами на крыше. В земляном полу между столбами, подпирающими крышу, были вырыты три очажные ямы, вокруг которых и сидели прямо на полу, на охапках еловых лап княжеские гости. Только для самого князя имелось деревянное сиденье, украшенное резными узорами из переплетенных тел небывалых животных.