В память о доброте богини княжну назвали Дарованой – Дарованная Макошью. Пелену, сотканную руками самой богини, берегли как ее священный оберег, защищающий от любой беды. Каждый год княгиня Вжелена, взяв с собой дочку, ездила на Макошину Неделю в святилище богини, расположенное на реке Кошице в пяти днях пути от Глиногора. После смерти матери Дарована ездила туда одна. В этом году она задержалась, ожидая приезда Светела. И вот теперь она больше прежнего заторопилась.
На другой день после разговора с отцом и Светелом, на самой заре княжна Дарована отправилась в путь. Ее провожали два десятка отцовских отроков и несколько челядинок. У Светела не лежала душа отпускать ее, но и запретить он не мог – даже не жених еще. Выйдя на гульбище, он смотрел, как отроки выводили коней, как подвели к крыльцу рыжеватую кобылу с рубинами в серебряной уздечке, предохраняющими от падения, как Дарована, закутанная в лисью широкую шубку, садилась в седло. Она даже не оглянулась на него. Дней через десять она вернется. И Светел, никогда не уделявший много внимания богиням, теперь горячо молил Мать Макошь дать именно тот ответ, которого он желал. Который был нужен ему как воздух.
Кошица бурлила, как в весеннее половодье. На мутной, почти коричневой от размытых глинистых берегов воде неслась серая пена. Грязная, разбитая дорога упиралась прямо в воду. Там, где раньше был мост, теперь в двух верстах от берега торчали из воды несколько обломанных бревен. А вода яростно кипела вокруг них, цепляла и снова уносила прочь сорванные где-то ветки, всякий мусор, словно хотела стереть и эти последние остатки покушения людей на ее волю.
– Вот это да! – Десятник Рьян сдвинул шапку на затылок и по примеру князя подергал себя за длинный ус. – Мост-то снесло!
– Говорила я – надо было возле Кошца переправляться! – ворчливо крикнула Любица, нянька Дарованы. – Там хоть широко, да тихо! А теперь ворочаться придется – в такую-то даль! Вот – никогда умного слова не послушаете!
– Помолчи, мать! – с досадой ответил Рьян. – Что теперь говорить!
– Нет, нам никак возвращаться нельзя! – заволновалась Дарована. – Это же целый день назад ехать, да еще день от Кошца – мы два дня потеряем! Мне столько нельзя ждать! От Макошиной Недели всего два дня осталось!
– Да что же поделать, княжна моя? – Рьян виновато посмотрел на нее, словно сам недоглядел за своенравной рекой. – И правда – коли такая погода дурная, такие дожди, надо было нам догадаться – возле Кошца за реку править. А теперь ничего иного не придумаешь.
– Нет, так нельзя! – Дарована упрямо покачала головой. Она растерялась, но не могла согласиться потерять столько времени. Возвращаться назад на двадцать верст, когда до цели осталось не больше пяти! – Что-то нужно придумать! Тут ладью негде взять?
– Да где же? – Рьян сдвинул шапку теперь на лоб и почесал в затылке рукоятью плети. – Ближе Кошца, опять же, доброй ладьи не найдешь. А у здешних – разве что долбленку рыбачью. А в ней в такую реку пускаться – Водяному прямо в лапы. А коней как же?
– Может быть, брод поискать? – несчастным голосом предложила княжна.
– Какой тебе брод! – опять заворчала Любица. – Где брод был – теперь омут!
– Матушка Макошь! – Дарована чуть не плакала от такой незадачи.
Не попасть в Макошину Неделю в святилище казалось ей не просто несчастьем, а целым оскорблением богини, словно без этого нарушится весь мировой порядок. И, уж конечно, ей самой не знать покоя целый год. Вот ведь он, противоположный берег, рукой подать! Перелететь бы как-нибудь, что ли!
– Видно, надо назад поворачивать, делать нечего! – решил Рьян и хотел подать знак отрокам разворачиваться, но один вдруг вскрикнул и показал куда-то на опушку.
Из леса чуть выше по течению появились несколько всадников.
Их было четверо, кони их по брюхо измазаны были в грязи, сапоги мужчин хранили те же рыжие глинистые разводы.
– Смотри! – крикнула Дарована и даже несильно хлопнула десятника свернутой плетью по рукаву. – Смотри, они все в грязи – верно, переправлялись! Спроси у них – где?
– Да где тут? – усомнился Рьян. – Видно, пытались, влезли в воду, да назад повернули.
– Нет, ты спроси! – требовала княжна.
Сдавшись, десятник повернул коня и поехал навстречу незнакомцам. Дарована тронула лошадь вслед за ним. Ей было бы неприлично приближаться к чужим, но уж очень хотелось самой услышать, что они ответят Рьяну.
– День вам добрый, добрые люди! – приветствовал их Рьян.
– Велес и Попутник да будут добры и к вам! – ответил ехавший впереди, видно, старший из незнакомцев.
Выговор его был дебрическим – точь-в‑точь как у Светела, и Дарована разочарованно вздохнула: раз они не здешние, то едва ли знают окрестности лучше них.
– Не из-за реки ли едете? – на всякий случай спросил Рьян, тоже не ждавший толка от этого разговора.
– Из-за реки, – к общему удивлению смолятичей, ответил незнакомец.
Он был молод, высок, его длинные русые волосы были связаны на шее в хвост. На нем был полушубок из пятнистого рысьего меха, крепкие сапоги из толстой кожи, украшенные бронзовыми бляшками на голенищах, оружие его блестело серебром, и по всему его облику было видно, что это бывалый воин, несмотря на молодость.
– Как же вы переправились? – недоверчиво спросил Рьян.
– Выше по реке знаем брод один. Вам не туда ли надо?
– А далеко ли ваш брод?
– Он не наш. – Незнакомец усмехнулся. – Владеют им бродницы, а мы только мимо прошли. Недалеко, коли любопытно, – версты три отсюда.
– Три версты! – воскликнула Дарована, издалека слушавшая разговор. – Это мы быстро обернемся! Едем туда!
Все четверо незнакомцев посмотрели на нее, потом еще раз оглядели отроков. Видимо, им показался странным этот воинский отряд, в котором едут две девушки – одна госпожа, вторая челядинка – и скрюченная старуха, сидящая на рыжей коротконогой лошади, как ворона на свинье.
– Где же он? – спросил Рьян у русоволосого. – Разъясни дорогу, добрый человек. А то уж мы думали в Кошец возвращаться. Дорога дальняя, а время не терпит.
– Найти его нетрудно. – Русоволосый оглянулся назад, словно думал отсюда увидеть за три версты, и показал плетью вдоль берега. Плеть у него была северной заморянской работы, со звенящими кольцами – такой и бить коня не нужно, он повинуется одному звуку. – Поедете вверх по реке, а как минуете три сосны, там, за ручьем, и будет брод. В былое время там коням по колено было воды, а теперь по брюхо – видишь, сами как извозились. – Он показал грязное брюхо коня и свои сапоги. – Только переезжать там надо не абы где. Этой дурной водой омутов намыло – кони спотыкаются. На этом берегу стать надо ровно против березы с грибом – ее издалека видно.
– Да там берез – сам погляди! – Любица сердито махнула рукой на тот берег, сплошь заросший березняком. – Где ни стань – против березы будешь!
– Плохо ты слушала, почтенная. – Русоволосый поглядел на нее. – Говорю же – береза с грибом. Гриб тот с овечью голову, береза кривая – увидите.
– Ой, темна вода, помоги Попутниче! – вздохнул Рьян. Как и Любице, ему не нравилась эта затея с переправой.
– Едем, едем! – требовала княжна.
– Может, проводим их? – негромко предложил русоволосому один из его спутников.
Он был смуглым, темноглазым, бурая медвежья накидка плотно обтягивала широкую грудь, черные волосы тоже были сзади связаны в длинный хвост.
Русоволосый призадумался.
– Хотите, проводим вас, брод покажем? – все же предложил он Рьяну. – А то и правда не переедете – на нашей совести будете. Ведь девки у вас…
Теперь призадумался Рьян. Осторожный десятник не хотел подпускать близко к княжне чужих людей, но отказаться от их помощи в таком трудном деле тоже было бы неумно.
– Спасибо! – наконец согласился он.
В самом деле – что они сделают княжне? Их четверо, а у него двадцать отроков!
Развернув коней, четверо дебричей поехали впереди глиногорского отряда. Не проявляя неприличного любопытства, они не расспрашивали, кто эта красивая, богато одетая девушка и почему ее провожает такая внушительная дружина. Чуть побольше – и это уже будет маленькое войско. Только один из дебричей, светлоголовый кудрявый парень, тоже с длинными волосами – все, что ли, дебричи теперь так ходят? – в рыжей лисьей накидке, все поглядывал на Даровану с задорным восхищением. Четвертый, смуглый, с густыми, сросшимися угольными бровями, ни разу не оглянулся даже на новых попутчиков, а молча смотрел на дорогу впереди.
Глиногорцы тоже ни о чем не спрашивали. Едут куда-то четыре отрока, и пусть себе едут – никого ведь не трогают.
День был холодным, с неба посыпал мокрый снег, сменивший наконец бесконечные дожди. Снег в этом году запоздал, но вот и мелькнул за облаками край подола Зимерзлиной шубы. Белые волки со льдистыми глазами везут ее сани, из-под лап их сыплется снег. Земля уже промерзла, с каждым днем холодает – скоро снег ляжет, укроет грязь, дорога полегчает. Обратно из Макошина ехать будет намного легче, как утешал себя Рьян. Добраться бы добром.
– Вот здесь! – Русоволосый показал плетью на широкий разлив впереди. – Вон и береза, вот здесь и переезжать будем.
Дарована двинула коня вперед, Любица заверещала, Рьян ухватил коня княжны за повод.
– Постой, куда ты! Соколко, ты сперва! – Десятник махнул одному из отроков на реку. – А мы после тебя.
– Первым уж я тогда, – сказал русоволосый. – А вы за мной.
– Да погоди, ишь, заспешил! – ворчливо крикнула бабка Любица и принялась суетливо шарить в узлах и мешках, которыми была увешана вся спина ее рыжей кобылы, так что старуха сидела словно на возу.
Из груды поклажи она извлекла белый княжеский калач и завозилась, пытаясь слезть на землю. Двое отроков сняли ее с седла, и старуха подошла к бурлящей воде. Пустив калач в воду, она быстро забормотала, кланяясь стремительной реке:
– Прими, Кошица-матушка, калач румяный, пусть будет наше угощение и воде, и рыбам, и солнцу, и месяцу, и Водяны