Сакс валится на спину, его трясет. Закатываются глаза. Пальцы когтями впиваются в землю.
– Я вижу!!!! – кричит он, а потом начинает нести какую-то несуразицу. Головой бьется о землю. Слюни летят во все стороны.
Тивана и Силано бросаются к нему, но по аудиосвязи гремит голос Бога:
– Назад! Всем назад, быстро!
И все подчиняются, так как у Бога голос лейтенанта Дэвида Метцингера, а никто не хочет иметь дело с ним. Дыхание Бога дует с небес, от пропеллеров медицинского вертолета, тот взбивает воздух невозможной тишиной, хотя его уже все видят, просто все, и в стелсе нет смысла, и никогда не было, ведь транспорт всегда рядом, просто на глаза не попадается, на всякий случай.
Сакс замолкает. Лицо – сплошная судорога, позвоночник как натянутый лук. Вертолет приземляется, вуп-вуп-вуп лопастей едва слышно даже с десяти метров. Машину рвет медиками и носилками, и сверкающе-черными пасхальными яйцами дронов с суставчатыми насекомьими ножками, поджатыми к брюшкам. Зеро отходят; медики окружают пострадавшего и загораживают тело.
Опять Метцингер:
– Ладно, мясотрясы. Всем отбой. Возвращаемся в Котэ.
Силано отворачивается, глаза уже забегали. Тивана и Калмю превращаются секундой позже. Гэрин шлепает Асанте по спине:
– Ладно, мужик, пора идти. Всякое случается, сам понимаешь, – и исчезает в собственной голове.
– Рядовой Асанте! Немедленно!
Коджо стоит на росчисти один, призывает мандалу и проваливается в слепоту. Тело поворачивается. Ноги двигаются. Что-то начинает бег вниз по склону. Искусственный инструктор, всегда чувствительный к контексту, заводит лекцию о том, как справиться с потерей в бою.
Это все к лучшему, Асанте знает. В такое время пассажирам удобнее. Все эти глюки… побочные эффекты: в зомби-режиме они не проявляются никогда.
Что совершенно логично. Ведь именно в это существо вложили все деньги.
От станции к станции
Иногда он все еще просыпается ночью, приходит в себя от шока, от понимания, что по-прежнему существует – словно знание о собственной смерти добралось до него не сразу, дошло лишь спустя дни или недели, и теперь у Асанте дрожат колени, и перехватывает дыхание. Он постоянно ловит себя на том, что вызывает мандалу, а это всего лишь рефлекс бей/бегис на уже давно выдохшийся стимул. Смотрит на потолок, с трудом унимает панику, чувствует умиротворение, прислушиваясь к дыханию сослуживцев. Старается не думать о Кито и Рашиде. Старается не думать в принципе. Иногда очухивается в кают-компании, один, если не считать обязательного дрона, парящего за углом; тот всегда готов поднять тревогу и ввести лекарство, если Асанте вдруг свалится из-за какой-нибудь запоздавшей и жесткой реакции на сотню новых модов. Коджо смотрит на мир через один из изувеченных терминалов Котэ, базы КВС, (серфить можно, посылать ничего нельзя). Скользит по проводам и оптоволокну, отражается от геосинхронных станций до самой Ганы: направляет спутниковые камеры на головокружительно-эшеровскую аркологию университетских комплексов, подсаживается в мозг к роботам, бредущим по восточной части Рынка Маколы, снова удивляется гигантским генномодифицированным улиткам – некоторые уже размером с центрифугу – именно из-за них в шестилетнем Асанте вспыхнула первая искорка страсти к биологии. Он призраком странствует по знакомым улицам, где кенке и рыба всегда были вкуснее, если их печатали китайцы, пусть все рецепты и копировали у местных. Прекрасный хаос уличных барабанщиков во время Адая.
Асанте никогда не ищет друзей или родственников. Он не знает, почему: может, все еще не готов, может, наоборот уже пошел дальше. Он понимает одно: не стоит будить то, что лишь недавно заснуло.
Нулевая сумма. Новая жизнь. А еще игра, которой, как правило, оправдывают вооруженные конфликты.
И нулевое существование. Если у вас есть склонность к латыни.
Они зависают над затонувшим комплексом, уже давно брошенным на поживу прибывающим водам Галвестонского залива: резервуары размером с собор, все в потеках ржавчины и гнили, башенные фильтры в двенадцать этажей высотой, переплетающиеся трубы, настолько массивные, что в них можно ходить.
Гэрин подсаживается рядом:
– Выглядит так, как будто краб изнасиловал осьминога.
– Ребята у вас какие-то дерганые, – говорит шериф. (Асанте тут же сжимает кулак, чтобы унять дрожь.) – Они под чем-то?
Метцингер не обращает внимания на вопрос.
– Захватчики выдвинули какие-нибудь требования?
– Как обычно. Прекратить нормирование, иначе они тут все взорвут. – Шериф качает головой, хочет вытереть пот со лба и чуть не бьет себя в лицо, когда ветхий экзоскелет «Бомбардир» глючит и чрезмерно компенсирует движение. – Тут все пошло псу под хвост, когда Эдуардс [239] пересохло.
– Они хотят разобраться с нехваткой воды, взорвав опреснители?
– А что, в ваших краях народ всегда действует разумно, лейтенант?
По пути сюда отряд проанализировал заводские спецификации до последней заклепки. По крайней мере, зомби проанализировали, совершенно безмолвно, одолженные взаймы глаза бегали по видеозаписям и фонам, вбирая то, что Асанте не смог бы воспринять, даже если бы увидел все сам. Ему известно лишь то, – Метцингер расщедрился на краткий брифинг для тех, кто путешествует туристическим классом, – что установку купили у Катара еще в те времена, когда краска могла облупиться, а металл – заржаветь, когда ты зарабатывал столько, что мог купить всю планету, просто выкачивая из-под земли вязкие ископаемые. А теперь здесь все рушится, теперь, когда все это перестало быть правдой.
«Да, похоже на Текзит [240] в миниатюре», – думает Асанте.
– Они все спланировали, – признает шериф. – Взяли херову тучу конденсаторов, подрубили их к генераторам и расставили в правильных местах. Если отправим туда дроны, ЭМП их тут же вырубит, – шериф бросает взгляд через плечо, где – если прищуриться посильнее – в знойном мареве, подымающемся от асфальта, едва проступает силуэт «Чинука». – Туда и в экзах соваться, скорее всего, рискованно, если только они не укреплены.
– Мы не будем пользоваться экзами.
– Насколько мы можем сказать, некоторые окопались у опреснителей, другие – у теплообменников. Шлепнем их микроволновыми, все трубы разорвет. С таким же успехом можем тут все сами пустить на воздух.
– Что по вооружению?
– Да что хотите. «Сиг Сауэры», «Хеклер-Кохи», «Мэсуси». Думаю, у одного даже «Скорп» есть. Насколько нам известно, все кинетическое. Не поджарить.
– На ногах есть что?
– У них там «Волкодав». 46-G.
– Я имею в виду у вас, – уточняет Метцингер.
Шериф морщится:
– Часах в трех отсюда. Конечность повреждена. – Под взглядом Метцингера он продолжает: – «Бостон Дайнэмикс» отсюда свалили пару лет назад. У нас проблемы с запчастями.
– Что насчет местных сил правопорядка? Вы же не можете тут сидеть в оди…
– Да там половина парней из местных сил правопорядка. Откуда, по-вашему, у них «Волкодав»? – Шериф начинает говорить тише, хотя вокруг вроде бы нет техасских патриотов. – Сынок, ты что, думаешь, мы бы вас вызвали, будь у нас выбор? Мы тут правопорядок-то с трудом поддерживаем. Если пойдут слухи, что нам пришлась прибегнуть к внешней помощи, чтобы разрулить семейную ссору…
– Не беспокойтесь. У нас бирок с именами нет, – Метцингер поворачивается к Силано. – Все, сержант, выдвигаемся!
Силано обращается к войскам, когда лейтенант исчезает в замаскированном «Чинуке»:
– Так, прощаемся. Автопилот через тридцать секунд.
Асанте вздыхает про себя. У этих бедолаг нет ни единого шанса. Даже винить их не получается: причина в голоде, отчаянии и отсутствии выбора. Как и в случае с сахилитами, которые убили его самого, в конце той, другой жизни: они были прокляты тем, что родились в пустыне, которая больше не могла их прокормить.
Силано поднимает руку:
– Пошли!
Асанте вызывает мандалу. Мир становится серым. Дрожащая рука успокаивается на рукоятке оружия.
Будет грязно.
Хорошо, что он ничего не увидит.
Герои
Потом Асанте, разумеется, рассмотрит всё в подробностях. Как и все остальные, когда вернутся на базу. Они до сих пор учатся. Весь мир – их большой учебный класс.
– В кайнозое все заботились только о рефлексах, – младший лейтенант Оливер Мэддокс играл при майоре Эмме Росситер, которая сама редко появлялась на людях, роль ученика чародея из Святого ордена нейроинженеров и сейчас болтал с радостью девятилетки на собственном дне рождения. – Стреляй, беги, ложись, ползи, наблюдай за огнем – все это тело совершает бездумно, когда кто-нибудь крикнет «Контакт». Изначально вся программа сводилась к ускорению этих макропараметров. Их никогда не волновало то, что подсознательный разум не только реагирует, но и думает. Анализирует. Я им об этом говорил годами, но они ничего не понимали до настоящего времени.
«Их» Асанте никогда не видел. Они не писали, они не звонили. Никогда не приходили с визитом. Скорее всего, подписывали кучу счетов.
– Но вот здесь перед нами прекрасный пример тактического гения зомби-разума.
Интерфейсы записывали все. После операции Мэддокс собрал все данные воедино, получился сборник лучших хитов с термосигнатурами, предварительными оценками угрозы и кучей алгоритмов экстраполяции для заполнения пробелов. Сейчас он раскладывает доску для игры – стены, полы, промышленная требуха, все магически прозрачное – после чего запускает людей внутрь.
– Итак, у нас восемнадцать тяжеловооруженных противников окопались в каждой стратегической точке, – гомункулы светятся красным на критических участках. – Работает поле помех, а потому телеметрией не поделишься, если только не на линии прямой видимости. У нас есть робот, защищенный от электромагнитного воздействия и запрограммированный атаковать всех, реагировать на любой писк, причем его еще оглушили по всему спектру, так что даже если бы мы раздобыли коды для взлома, он бы их просто не услышал. – Иконка «Волкодава» особенно яркая: наверное, взяли из какого-нибудь рекламного архива «БоДайн». – А еще у нас есть безумный уродец с аварийным размыкателем, и если сердце этого психа остановится, все вокруг взлетит на воздух, – ну, или если он посчитает, что мы слишком близко подобрались к цели. А вы даже не в курсе, что происходит. И тем не менее.