– Дети, – Асанте, кажется, заклинило, он все повторяет одно и то же слово.
– Это сейчас. Подожди, пока они достигнут зрелости, – вздыхает Росситер. – Мы там все разбомбили. Заплавили вход. Если внутри остались наши, наружу они не выберутся. Но речь же не о нас, так? Мы говорим о едином распределенном организме, чья вычислительная мощность на бог знает сколько порядков превышает обыкновенный человеческий мозг. Буду очень удивлена, если он не предвидел все наши планы и не придумал что-нибудь в ответ. И тем не менее. Мы делаем что можем.
На несколько секунд воцаряется тишина.
– И мне жаль, сержант, – Росситер собирается с духом. – Мне жаль, что все так получилось. Мы поступили как обычно. Кормили отряд байками, чтобы не поставить вас под удар и чтобы вы не стали угрозой для нас, ведь есть вероятность, что кто-нибудь поймает одного из Зеро и покопается у него в миндалевидном теле. Но переключатель всегда был только для вашей защиты. Мы не знаем, с кем сражаемся. Не знаем, сколько роев существует, какой зрелости они уже достигли, насколько… выросли. Понятно лишь одно: группа безоружных детей сумела расправиться с нашими лучшими силами, и мы совершенно не готовы рассказать об этом миру. И теперь об этом известно вам, сержант. Вы вышли из игры – возможно, именно это стало причиной провала операции – и обладаете информацией куда выше своего уровня допуска. Так скажите, как бы вы поступили на моем месте?
Асанте закрывает глаза. «Мы должны были умереть. Каждое мгновение нашей жизни сейчас – это дар». Когда открывает их, Росситер смотрит на него, бесстрастная как всегда.
– Я должен был там погибнуть. Я должен был умереть еще на Такоради, два года назад.
Майор фыркает:
– Давайте без мелодрамы, сержант. Мы не будем вас казнить.
– Я… что?
– Мы даже не отдадим вас под трибунал.
– Да какого черта, почему нет? – Увидев, как Росситер подняла бровь, Асанте осекся: – Сэр. Вы же сами сказали: несанкционированное включение. Прямо в разгар боя.
– Мы не уверены, что это было именно ваше решение.
– Я чувствовал, что это мое решение.
– А как иначе, сержант? – Росситер откидывается в кресле. – Не мы создали вашего злого близнеца, сержант. Не мы отдали ему власть. Мы просто убрали с дороги вас, чтобы он мог делать то, что обычно делает, без помех. Только теперь он, по-видимому, хочет вас обратно.
Эта мысль доходит не сразу:
– Что?
– Логи лобно-теменной доли предполагают, что ваш зомби взял на себя определенную… инициативу. Решил уйти.
– Во время боя? Это же самоубийство.
– А разве вы не этого хотели?
Асанте отводит взгляд.
– Нет? Вам не нравится такая гипотеза? Тогда есть другая: он сдался. В конце концов, вас вытащил Мур, и статистически такой исход событий был крайне маловероятен. Может так зомби выбросил белый флаг, а рой сжалился и отпустил вас – не знаю, например, чтобы передать нам послание: «не связывайтесь с нами, твари». А может, зомби решил, что рой заслужил победу, и перешел на его сторону. Может, он… решил сознательно возразить. Решил, что вообще служить не вписывался, если уж на то пошло.
Асанте понимает, что ему не нравится смех майора.
– Вы могли бы спросить его самого.
– Так и сделали, причем самыми разными способами. Зомби, конечно, блестящие аналитики, но с самоанализом у них огромные проблемы. Они могут в точности рассказать, что сделали, но вот почему – тут уже трудности.
– А почему вас так волнуют мотивы? – Сейчас тон Асанте можно легко счесть нарушением субординации; но ему наплевать, он слишком опустошен. – Просто… отдайте этому существу приказ. Он же обязан вам подчиняться, разве не так? Есть же эта штука в орбитофронтальной коре. Мод подчинения.
– Совершенно верно. Но все бросил не твой близнец. Это был ты сам, когда он показал тебе мандалу.
– Так прикажите ему ничего мне не показывать.
– Нам бы хотелось так поступить. Полагаю, вы нам ее не продемонстрируете, ведь так?
Теперь пришла очередь Асанте смеяться. Получается с трудом.
– Вот и я так подумала. Но это уже не имеет значения. Сейчас мы не можем доверять ни ему, ни вам – что, впрочем, не совсем ваша вина, сержант. Принимая во внимание то, насколько сильно взаимосвязаны сознательные и бессознательные процессы, возможно, несколько преждевременно разделять их полностью, с места в карьер. – Она морщится, словно сочувствуя Коджо. – Впрочем, мне кажется, вам тоже невесело сидеть вот так, взаперти, в собственном черепе, когда вы ничего не можете сделать.
– Мэддокс говорил, что это неизбежно.
– Он не врал. Когда так говорил. – Она опускает глаза, саккадит свой вездесущий такпад. – Мы не планировали тестировать новый мод в полевых условиях так скоро, но сначала Калмю, теперь вы – я не вижу иного выбора: надо ускорить установку на пару месяцев.
Асанте никогда не чувствовал себя настолько мертвым. Даже когда реально был мертв.
– Вы что, недостаточно иголок в нас всадили? – Под «нас» он, разумеется, имеет в виду «меня». Методом исключения.
Где-то с секунду кажется, что майор ему сочувствует.
– Да, Коджо. Последняя модификация. Думаю, против этой вы возражать не будете – потому что когда проснетесь в следующий раз, будете свободным человеком. Ваши гастроли закончатся.
– По-настоящему.
– По-настоящему.
Асанте смотрит вниз. Хмурится.
– Что такое, сержант?
– Ничего, – отвечает он. И с отрешенным удивлением смотрит на свою неподвижную левую руку.
Лазарь
Рената Баэрманн воскресает, крича. Она видит потолок, ее что-то придавило… похоже, холодильник. Большая промышленная штука. Рената была на кухне, когда взорвались бомбы. Вот он, наверное, и упал.
И, похоже, раздробил ей ноги.
Сражение закончилось. Нет звуков перестрелки, свиста летящих снарядов. В воздухе по-прежнему слышатся крики, но это всего лишь чайки, прилетели пировать на останках. Ренате повезло, что она лежит внутри; иначе эти злобные воздушные крысы уже выклевали бы ей глаза…
…Тьма…
«Joder! [245] Где я? Блеск! Истекаю кровью в заднице Америк, после…»
После чего, она не знает. Может, это была расплата за аннексию Огненной Земли. Или это Спасатели отомстили всем тем, кто решил свалить, втоптав в грязь всю планету и превратив ее в дерьмо. В конце концов, тут же перевалочная база: сюда стекаются все человеческие отходы, пока давление не нарастет, и еще один кусок говна не полетит через пролив Дрейка на землю кисельных берегов, молочных рек и тающих ледников. Сфинктер всея Америк.
Рената думает, когда успела стать такой циничной. Как-то неприлично даже для гуманистки.
Она кашляет. Чувствует вкус крови.
Снаружи раздается хруст гравия, быстрые, уверенные шаги, не таких ждешь от контуженых жертв, только что переживших апокалипсис. Рената на ощупь пытается достать оружие: дешевую микроволновую пушку, которой даже воду толком не вскипятить, но она хоть как-то уравнивает шансы, когда женщине весом килограмм в пятьдесят нужно надавить на мужчину в два раза тяжелее и в десять раз решительнее. Уж лучше, чем ничего.
Вот только пушка не в кобуре. А почему-то валяется у ножки стола в полутора метрах слева. Рената тянется к пистолету и снова кричит; кажется, она успевает разорвать себя пополам, когда дверь кухни с грохотом распахивается, и Рената —
– теряет сознание —
– и приходит в себя, а пистолет чудесным образом оказался в руке, палец бешенно давит на кнопку, комариное жужжание и треск забивают уши —
– и у Ренаты нет сил, она кашляет кровью, слишком слаба, не выстрелить, а мужчина в униформе ЗапПола и так отобрал у нее оружие.
Он смотрит на нее с огромной высоты. Его голос разносится эхом, как со дна колодца. Кажется, пришелец ее даже не замечает:
– За столовой…
«…английский…»
– …смертельные раны, ей осталось минут пятнадцать, но еще борется…
Когда Рената снова приходит в себя, боль куда-то исчезает, а перед глазами все в тумане. Мужчина из белого стал чернокожим. А может, просто пришел другой. Из-за пелены трудно сказать.
– Рената Баэрманн, – его голос звучит странно, как будто он им не пользуется. Как будто говорит в первый раз.
Что-то в нем есть странное, помимо голоса. Она прищуривается, фокусируется с трудом. Детали проступают постепенно, болезненно. Никаких знаков отличия. Рената переводит взгляд на лицо пришельца.
– Coño[246], – с трудом выдыхает она. Голос похож на еле слышный шепот. Она говорит как призрак. – Что у тебя с глазами?
– Рената Баэрманн, – снова произносит он. – У меня есть к вам предложение.
Боги насекомых
Мы видели горящие небеса и наблюдали за тем, как «Тезей» исчезает в пустоте. Десять лет спустя мы всё еще ждем весточки от по-прежнему невидимых инопланетян и разведчиков, отправленных на их поиски.
Возможно, скоро мы получим ответ.
Прошло пять лет с появления Второго Бога 21 секунды. В тот день мы потеряли пятнадцать миллионов душ. Пятнадцать миллионов мозгов, погруженных во всеобъемлющий полносенсорный опыт – более реальный, чем сама реальность: затяжные прыжки с парашютом, охота на вирусы, секс с давно потерянными или воображаемыми любовниками, чью иллюзорность выдавало лишь их совершенство. Групповухи и битвы в космосе, в которых участвовали тысячи человек; каждый кормился с тонкого ручейка пропускного сигнала, державшего людей на безопасном расстоянии друг от друга, даже когда все переживали одно и то же ощущение. Все это мы потеряли за один миг.
И до сих пор не знаем, что произошло.
Основы, конечно, просты. Любой троглодит скажет, что произойдет, если заменить проселок на двенадцатиполосное шоссе: пропускная способность увеличится, время задержки упадет, и дорога н