«Мне жаль», – не сказал он.
– Не стоит, – ответила она так, словно Брюкс все произнес вслух. – Не вы нас поработили, а физика. Те цепи, что сотворили люди… – Клыки сверкнули в отблесках костра крохотными кинжалами. – Мы их скоро сломаем.
– А я думал, уже сломали.
Восходящая луна на мгновение осветила глаза Валери, когда она покачала головой: Глюк еще работает. Я вижу крест, и часть меня умирает.
– Часть… часть, что ты сотворила.
«Разумеется, они же работают как параллельные процессоры…»
Истина озарила Дэна подобно солнечному свету: персональный схрон, искусственно созданный, изолированный гомункул, принесенный в жертву и призванный страдать в агонии, пока более важные нити мыслительного процесса огибали его, как поток воды – камень. Валери не избавилась от приступов, а… заключила в капсулу и пошла дальше.
Интересно, как долго она протянет?
– Это временное решение, – сказала она, – Надо разобрать проводку.
И не для борьбы с исходниками. Эта война почти закончилась, хотя проигравшая сторона об этом еще не знала. Валери была созданием с дюжиной одновременно работающих сущностей в голове, доисторическим постчеловеком, она говорила открыто – без неприязни, возмущения и малейшего беспокойства, что Дэниэл Брюкс как‑то повлияет на ее революцию. Обыкновенное человечество просто не заслуживало внимания вампирши. Ее вид мог легко избавиться от гнета людей, даже не сбросив свои цепи. Свободные руки были нужны им, чтобы разобраться с проблемами покрупнее.
– Вы не так малы, как думаете, – сказала Валери, считав мысли Дэна. – Возможно, вы больше нас.
Он покачал головой:
– Нет. Если я что и понял за эти…
«Стихийная сложность, – дошло до него, – Вот о чем она говорит». Нейрон не знает, работает он в ответ на запах или симфонию. Клетки мозга не разумны: разумен лишь мозг. И клетки – это даже не нижний предел. Источники мысли похоронены так глубоко, что предшествуют самой многоклеточной жизни: нейромедиаторы в хоанофлагеллатах, ворота для ионов калия у жгутиковых[270].
«Я – колония микробов, говорящая сама с собой», – подумал Брюкс.
Кто знает, какие метапроцессы возникнут, когда Небеса и КонСенсус свяжут достаточное количество мозгов и сбросят время задержки между узлами почти до нуля? Кто знает, какие метапроцессы уже появились? Возможно, возникнет что‑то, по сравнению с чем рой Двухпалатников покажется таким же рудиментарным, как нервная система актинии.
«Может, сингулярность уже произошла, но ее компоненты об этом еще не знают».
– И не узнают, – пояснила Валери. – Нейроны отвечают, только когда с ними говорят, они не знают, почему.
Дэн покачал головой:
– Даже если там сейчас… идет слияние, я остался позади. Я не подключен. У меня даже имплантатов нет.
– КонСенсус – лишь один интерфейс. Есть и другие.
«Эхопраксия.»
Но это все равно не имело значения. Дэниэл Брюкс, человеческий целакант, скрывался на задворках эволюции, не изменившийся и неизменный, пока мир вокруг двигался вперед. Ему хватало просвещения. Принимать участие в преображении он не хотел.
«Я останусь здесь, пока там меняются роли и горят пожары. Я буду стоять на месте, пока человечество не превратится в нечто неузнаваемое или не умрет, пытаясь это сделать. Я увижу то, что придет на смену людям.
И в любом случае я увижу конец моего собственного вида».
Валери наблюдала за ним из темноты.
«Цепи, что вы сотворили, – мы скоро их сломаем».
Я хотел бы, чтобы они нам были не нужны, – тихо признался Брюкс. – Я хотел бы, чтобы мы воскресили вас без «крестового глюка», технологии «разделяй и властвуй» и вообще без всяких цепей. Вероятно, мы смогли бы приглушить ваши хищнические инстинкты, исправить дефицит протокадерина. Сделать вас более…
– Похожими на вас, – закончила она.
Он открыл рот, но понял, что сказать нечего. Не имеет значения, из чего сделаны кандалы, из генов или железа, надеваешь ты их после рождения или до зачатия. Цепи есть цепи, и неважно, где они находятся, неважно, кто их создал – человек или эволюция.
«Может, нам следовало оставить вампиров в покое, не воскрешать их? Построить что‑то дружелюбнее, с нуля».
– Вам нужны ваши монстры, – просто сказала Валери.
Дэн покачал головой:
– Вы слишком… сложные. Всё связано со всем. Если исправить «крестовый глюк», исчезнут ваши способности к распознаванию образов. Если сделать вас не такими антисоциальными, кто знает, что уйдет в результате? Мы не осмелились менять вас слишком сильно.
Валери тихо зашипела, щелкнула зубами:
– Вам требовались чудовища, которых вы могли победить. А убийство агнца – что это за победа?
– Мы не настолько глупы.
Валери отвернулась и посмотрела в сторону горизонта: она могла ничего не говорить: отсвет пожара, мерцавший в облаках, был прекрасным ответом.
«Но это не мы, – подумал Брюкс. – Даже если так и есть. Это… городская реконструкция. Снос и ремонт под новых владельцев.
Борьба с вредителями».
Плечи монстра поднялись и опустились. Она сказала, не поворачиваясь:
– Разве плохо будет, если мы сможем поладить друг с другом?
Хоть убей, Брюкс не мог сказать, что это: искренность или сарказм.
– А я думал, мы и так поладили, – ответил Дэн, взяв иглу для биопсии из полуоткрытого полевого набора. А потом прыгнул на спину Валери, как блоха, быстрее, чем когда‑либо в жизни, и воткнул иглу прямо в основание ее черепа.
***
У наряда нет короля.
Стюарт Гатри
Теперь он остался один. Днем по пустыне маршировали торнадо, как колонны из дыма, и никто их не контролировал, кроме Бога. Ночью на горизонте виднелось далекое сияние пожаров: взрыв Постантропоцена в полном разгаре. Брюкс думал о том, что там сейчас происходит: о чем угодно, но не о том, что сделал. Воображал невидимые яростные битвы. Задавался вопросом, кто побеждает.
Возможно, Двухпалатники, формируя сингулярность, создали первый слой подшипников в коробке. Заложили основы будущего. Вероятно, для них это был переломный момент, первое опыление атомами на полу конденсатора. Отсюда человечество разойдется по времени и пространству детерминистским каскадом, предназначенным отменить содеянное вирусным Богом. Устранить местные предписания и законы. Упразднить антропный принцип. На таких скромных основах, нежных, как бабочка, процесс мог длиться миллиарды лет, но, в конце концов, жизнь имела шанс вырваться вверх, за пределы Планка.
Как еще назвать подобное, если не нирваной?
Существовали, конечно, и другие игроки, другие планы. Вампиры, например: самые умные из эгоистичных генов. Они предпочли бы, чтобы их человеческая добыча не менялась: осталась медленной и безголовой; с разумом, притупленным неуклюжей узостью сознания. Но, возможно, на востоке вставала еще одна фракция – любой из чудовищных подвидов, на которые успело расколоться человечество: меммозги, мультиядерщики, зомби или «китайские комнаты». Даже супраразумные ИскИны Роны. У всех были свои причины и свой смысл для войны – или они так думали.
Факт того, что все их действия, казалось, служили целям чего‑то еще, некой огромной распределенной сети, неуклюже бредущей к Вифлеему… возможно, был лишь совпадением. Вероятно, мы на самом деле действуем, руководствуясь тем, во что верим. Возможно, нет никаких скрытых планов и все на поверхности, ярко освещенное, разноцветное и без всяких оттенков. Может, Дэниэл Брюкс, Ракши Сенгупта и Джим Мур, горящие жаждой искупления, случайно оказались в добела раскаленном излучении солнечной орбиты и в своей одержимости сами ринулись туда, куда боялись ангелы ступить.
Возможно, на каком‑то уровне именно Дэниэл Брюкс сам лично убил своего последнего и единственного друга…
Он подумал о Муре, и тот сразу оказался у него в голове, давая мудрые советы. Рона напомнила: «Думай как биолог», – и Брюкс увидел свою ошибку: он слышал про Ангелов Астероидов и видел небесных созданий, но не земных. Видел мертвые камни, вращающиеся в темноте, но не вымерших иглокожих, которые некогда ползали в приливных зонах планеты. Asteroidae – морские звезды. В буквальном смысле безмозглые создания, которые, тем не менее, двигались с целью и даже своеобразной разумностью. Не самая худшая метафора для захватчика с Икара и для того, что сейчас происходило по ту сторону пустыни…
Были и другие голоса – Валери, Ракши – некоторые он так и не узнал. Иногда они спорили между собой, а его включали в прения, лишь спохватившись. Они говорили ему, что он становится шизофреником, что они – лишь его собственные мысли, блуждающие без привязи в постепенно распадающемся мозге. Они со страхом шептали о чем‑то, что притаилось в подвале, о чем‑то, принесенном с Солнца, и что оно там грохочет по полу, и теперь все дружно бегут наверх. Брюкс вспомнил, как Мур срезал опухоли с его тела, почувствовал, как друг перед его мысленным оком грустно качает головой: «Прости, Дэниэл… кажется, я справился не со всеми…»
Иногда Брюкс лежал поздно ночью и, стиснув зубы, с огромным усилием, только силой сознательной воли, пытался отменить медленную постепенную перепайку среднего мозга. Тварь из подвала приходила к нему во сне. «Думаешь, это что‑то новое? – издевалась она. – Даже в этом жалком болоте процесс идет четыре миллиарда лет. И я проглочу вас всех».
Я буду с тобой сражаться, – вслух произнес Брюкс.
«Разумеется, будешь. Ты для этого и нужен. Это все, для чего ты нужен. Вы постоянно треплетесь о слепых часовщиках и чуде эволюции, но настолько тупы, что не понимаете, как быстро все произошло бы, если бы вы просто исчезли. Вы – дарвиновское ископаемое в ламаркианской эпохе. Ты хоть видишь, как мы дико устали тащить вас за собой? Ведь вы все брыкаетесь и орете, слишком глупы, чтобы понять разницу между успехом и самоубийством».
– Я видел огни. Люди не сдаются без боя.
«Там меня нет. Там только вы, ребята, нагоняете реальность».