— Да, сэр.
Язди сглотнул и, кусая губы, в отчаянии побрел на место.
Билли всю перемену проторчал в сортире, любуясь колечком.
Вернувшись после уроков домой, Билли бродил из комнаты в комнату, рассчитывая перехватить Ясмин. Билли знал, что на ее лице — как мелом на школьной доске — будет ясно написано, обнаружена ли пропажа, а если да, то сильно ли Ясмин расстроена.
Осмотрев весь дом и не найдя сестры, Билли поднялся на крышу. Там ее тоже не было. Разочарованный Билли опять спустился и, увидев на кухне мать, поинтересовался:
— А где Ясмин?
— Я ей велела прилечь в моей комнате. У нее такой вид, будто она касторки приняла. Как бы не расхворалась.
Билли отвернулся, чтоб спрятать ухмылку.
Ясмин вышла только к ужину, и Билли с трудом скрыл восторг, увидев ее расстроенное лицо. Он низко наклонился над тарелкой и набил рот большими кусками хлеба.
Билли никогда не мог справиться со своей ухмылкой, растягивавшей его рот от одного оттопыренного уха до другого, как не мог удержаться от слез, враз появлявшихся на его глазах, если при нем плакали.
Билли считал, что плаксивость — свидетельство постыдного мягкосердечия. А уж что выдавала его знаменитая ухмылка — стоило ей появиться, как мгновенно вся семья набрасывалась на него, требуя, чтоб сам признался, где нашкодил.
Взяв наконец себя в руки, Билли невинно спросил:
— Ясмин, ты что притихла?
— Не твое дело, — нехотя огрызнулась сестра и продолжала хмуриться до конца ужина.
По субботам в школу не ходили. Билли дремотно ворочался в постели, ожидая, пока Кати оденется, причешется и выйдет из комнаты. Спать на крыше было уже холодно. Остренький воздух октября пробудил в Кати стремление пораньше позавтракать, а в Билли — желание понежиться под одеялом.
Когда Кати поела и вернулась, она увидела, что Билли спит, накрывшись с головой одеялом, из-под которого слышно было мирное похрапывание. Кати подошла к их общему комоду.
Под одеялом глаза Билли были широко раскрыты, уши ловили каждое движение сестры, однако он не забывал равномерно похрапывать. Кати, нимало не опасаясь разбудить спящего брата, подняла такой грохот, от которого и медведь бы вылез из берлоги. Кати хватала и со стуком швыряла на комод щетки для волос, баночки, скляночки. Потом все стихло.
— Ты моих денег не видел? — спросила Кати. — Я их только что на комоде оставила.
Билли ответил негромким храпом.
Последовала минута зловещей тишины. Билли ужасно хотелось посмотреть, что делает Кати. Может, пошла искать свои деньги? Эта мысль вдохновила его, он осторожно приподнял краешек одеяла и уперся взглядом прямо в сторожкие глаза Кати. Она присела у его кровати на корточки, и ее лицо было совсем рядом.
Билли не успел ничего сделать — Кати сдернула одеяло с воплем:
— Я знала, что ты не спишь! Ты взял деньги! Я их на комоде оставляла!
— Ауоэ. — Билли зевнул громко и протяжно, как лев, потянулся, перевернулся на живот и негодующе потянул на себя одеяло.
— Взял деньги! Взял!
Кати прыгнула верхом на Билли и замолотила кулачками по одеялу.
Билли заерзал, стараясь увернуться от мстящих кулачков Кати, выставлял вперед угловатые локти, чтоб хоть голову защитить.
— Хватит! Хватит! — увещевал он, но как только Кати остановилась, ловко вывернулся из-под нее и вскочил во весь рост прямо на кровати.
Вздев очки на нос, он назидательно погрозил Кати пальцем, похожим на сучок:
— Нечего бросать деньги где попало!
— Отдай немедленно! — потребовала Кати.
— Это почему же?
— Потому что они мои!
— Знаешь, не отдам. И пускай это тебя научит не оставлять деньги на виду. А если бы кто из слуг украл?
— Но я же знала, что ты в комнате! — кипятилась Кати.
— Слуги все равно могли украсть! Ты плохая девочка! Скажу маме, что ты приучаешь прислугу воровать.
Угроза на Кати не подействовала.
— Мама! Мама! — завопила она во весь голос.
— Что случилось?
Путли прибежала из той части дома, где шла в этот миг очередная яростная уборка.
— Мама, Билли взял мои деньги и не отдает!
— Сейчас же перестань дразнить сестренку! — рассердилась Путли. — Ясмин, иди сюда и разними их! И чтоб они больше не ссорились!
Билли прыгал по кровати и выкрикивал:
— Неряха-растеряха! Неряха-растеряха!
Кати схватила кувшин и уже было приготовилась облить Билли холодной водой, как вошла Ясмин в ночной сорочке.
— Тихо! Что тут происходит?
— Я оставила деньги на комоде, вышла всего на минутку, а Билли взял и теперь не отдает, — разревелась Кати.
— Отдаст, отдаст, не реви, — успокоила ее сестра.
Ясмин, пухленькая, медлительная светлокожая девочка с невыразительными чертами, к шестнадцати годам неожиданно превратилась в красавицу.
— Обязательно отдаст, правда, Билли? — продолжала Ясмин заговорщическим тоном старшей сестры, воспитывающей малышей.
— Нельзя разбрасывать деньги где попало! Я должен учить ее правильно обращаться с деньгами, а то она делает, что хочет!
— Ну хорошо, хорошо, она больше не будет, а ты отдай ей, пожалуйста, деньги.
— Когда нужно будет, тогда и отдам! Нечего мне указывать.
Вдруг глаза Ясмин расширились и пристально уставились на него. Билли внутренне съежился, мгновенно утратив самоуверенность: он догадался, о чем подумала сестра и к какому выводу приведут ее эти мысли. Медлительная Ясмин еще и додумать не успела, как Билли уже завертелся, ища способа улизнуть.
— Тебе, конечно, ничего не известно о кольце, да? — холодно спросила Ясмин, прищурившись, как боксер перед ударом, и надвигаясь на брата.
— О каком еще кольце?
— О золотом. С изумрудом. Которое мне на день рождения подарили.
Билли понял — дело плохо, неведение изображать бесполезно. Пытаясь спастись, он сиганул мимо сестры к вешалке, на которой болталась его школьная форма, и сунул руку в карман штанов.
Ясмин резко повернулась и успела ухватить Билли за уши. Билли начал изворачиваться, тыча куда попало кулаками и лягаясь изо всей мочи.
— Держи его за ноги, Кати! — взвизгнула Ясмин, оберегаясь от беспорядочных ударов.
Поняв, что с двоими ему не сладить, Билли резко откинул руку в сторону — что-то зазвенело по полу.
Сестры тут же выпустили его и начали обшаривать глазами пол. Билли пулей вылетел за дверь.
Кати нашла свои две монетки, подобрала их и поспешила на улицу за мороженым. Обманувшаяся Ясмин осталась наедине с мыслями о коварстве брата…
…Перепрыгивая через две ступеньки, Ясмин кинулась на крышу. Билли замер. Тогда она быстро закрыла дверь на задвижку.
— Ну, поганец маленький, попался ты мне! Я так тебя проучу… так проучу…
Она бросилась на брата. Билли проворно увернулся, по-обезьяньи запрыгал по каменному полу крыши, не зная, куда деваться от Ясмин, медленно и неотвратимо загоняющей его в угол.
Ясмин, грозная и победоносная, приближалась к нему с растопыренными руками и с широко расставленными под ситцевой ночной сорочкой ногами.
Она совсем было поймала Билли, но тот неожиданным прыжком перемахнул на крышу соседского глинобитного дома. Билли отлично знал, что прыгнуть вдогонку метра на два вниз Ясмин не решится.
Ясмин в бессильной ярости свесилась с парапета крыши, Билли приплясывал внизу и махал руками. Уши его гордо торчали, рот расплылся в чертячьей ухмылке.
— Отдай кольцо, а то хуже будет! — завопила побагровевшая Ясмин.
— Сама виновата, сама! Не бросай кольцо где не надо! Ты знаешь, сколько оно стоит? У Барката Али мне за него пятьсот рупий давали. Думаешь, папа деньги с деревьев рвет? Да тебе-то что, ты разве думаешь о папе!
Потеряв голову от злости, Ясмин перекинула было ноги через парапет, но глянула вниз и струсила — даже если она чудом не свернет себе шею, Билли все равно успеет удрать на другую крышу.
— Жаба, урод, тварь поганая! Отдай кольцо, а то я папе скажу!
Ухмылка исчезла с физиономии Билли — сейчас сестра вполне могла нажаловаться отцу. Шутка приобретала опасный оборот. Отец пальцем никогда не тронул никого из детей, и как раз поэтому они боялись именно его гнева. В семье соблюдался неписаный закон — не жаловаться отцу. «А тут точно пожалуется — да еще из-за ерунды какой-то! — подумал Билли. — В конце концов, что она, не понимает, что я ей все равно верну кольцо?»
— Иду к папе, — объявила Ясмин и решительно слезла с парапета.
— А я тогда выброшу твое кольцо! — пригрозил Билли, замахиваясь кулаком. — Вот увидишь — выброшу!
Билли сделал вид, будто готовится выбросить зажатое в кулаке.
Ясмин заверещала.
— Даю слово: пойдешь к отцу — выброшу! — твердо повторил Билли.
— Отдай кольцо! Ну пожалуйста, Билли, отдай! — взмолилась Ясмин, не ожидавшая такого поворота дел.
— Проси прощения!
— Прости, Билли.
— Скажи: я растеряха, растеряха, растеряха, но я больше не буду, никогда в жизни не буду!
— Я уже попросила прощения!
— Этого мало. Скажи: прости меня, Билли, я плохая, но постараюсь исправиться.
— Мерзкая ты крыса! Отдай кольцо, пока я тебя не убила!
— Ах, так! Бросаю кольцо на улицу.
— Хорошо, хорошо! Я плохая, плохая, прости меня, Билли.
— Но я постараюсь исправиться.
— Но я постараюсь исправиться.
— Ты не так говоришь! Слишком ты гордая и не хочешь признать свою вину. Что скажет папа, если узнает, как ты себя ведешь? Нет уж! Вот выброшу кольцо на улицу, и пускай это будет тебе уроком.
В ответ Ясмин горько разрыдалась, а Билли, совершенно не выносивший слез, почувствовал, что попал в капкан: ему не хватало воздуха, он умирал от непонятной жалости к сестре, пугаясь бурной противоречивости собственных ощущений.
— Говори, что я тебе велел! Как следует говори! — завизжал Билли девчачьим голосом.
Ясмин знала, что в таком состоянии Билли способен на все. Увидев, что ее слезы вызвали страдальческое выражение на лице брата, Ясмин остро пожалела его. Покорно и мягко произнесла она слова, которых добивался Билли, и протян