– Гор, надо выбираться, – тормошил меня студент. – КАМАЗ уже по стёкла засосало.
Меня хватило лишь на то, чтобы заползти на крышу кабины. Тут я и свернулся чешуйчатым калачом. Дима уселся сверху.
– А где канистра? – вдруг всполошился я.
– В кабине. Уже утонула.
– Жадина. Ни себе, ни драконам. Убийца.
– От убийцы и слышу. Ты что, в грязи утонуть решил? А кто с главой государства собирался договариваться?
– С которой головой?
Дима озадаченно помолчал. Потом выдвинул версию:
– С президентской.
– Не перевелись ещё инопланетяне на земле русской. Договорятся другие.
– А Ларику кто будет спасать?
Вот только не надо мне на совесть давить. Достаточно того, что уже весь хвост мне отдавил не столько своим весом, сколько рюкзаком. Его, кстати, он не забыл прихватить, а мою канистру…
От могучей машины остался прямоугольный островок с ладонь высотой. Я слабо пошевелился. И сразу жижа подступила к брюху, а с ней и мелкие радости жизни вроде пиявок. Некоторые твари были такими мелкими, как драклопы в нашей летней норе, и забрались под чешую. Крылья словно присохли к телу. На мимикрию сил тем более не хватило. Чудес не бывает.
– Не могу, Дима. Не взлететь мне без бензина. Давай прощаться.
– Что ж ты сразу не сказал, зачем бензин нужен? Я не хочу умирать!
До парня, наконец, дошло, что это не игрушечное, а настоящее болото. И гибель – вот она, уже охватывает ноги по колено липкой зловонной жижей.
– Не хочу! – повторил студент, с отвращением сплюнув в жижу.
– Не плюй в болотце – пригодится утопиться.
– Не до смеха, Гор. Мы же тонем! – сделал он великое открытие. И тут же его снова озарило. – Слышь, брат, а спирт вместо бензина тебе поможет? Я в посёлке раздобыл немного медицинского спирта.
Насчёт спирта я ничего не знал. Но мне было всё равно, хоть яд кобры.
– Давай… на посошок перед дорогой к Великому Ме.
Дима поспешно развязал рюкзак, вытащил фляжку.
– За дружбу, брат по разуму! – приподняв сетку на лице, он отхлебнул из фляжки, закусив мгновенно набившейся в рот мошкой.
– За людей и драконов, брат! – воздев переданный мне сосуд, я салютовал миру предсмертной крохотной молнией, тут же рассыпавшейся фонтанчиками – жалкое подражание фейерверкам китайца Юя. Плазмоиды величиной с комара разлетелись огненной пыльцой. Может быть, кто-то из драконов и обратит на такую искорку внимание, и даже прочтёт весть о моей бесславной гибели.
Содержимое фляжки обожгло горло жарче плазмоида. Лёгкие сгорели за компанию, отказавшись дышать. Небо опрокинулось. И разум меня покинул.
В следующий момент я обнаружил себя верхом на одной из тех рифовых скал, которые только что виднелись далеко на горизонте. Человек каким-то чудом уцепился лямкой рюкзака за хвостовой шип и, держась за вторую лямку, болтался в воздухе на двадцатисаженной высоте, как ёлочная игрушка. С его волос, рюкзака и одежды капала густая жижа. Когда он успел искупаться в болоте?
Осторожно подтянув хвост, я взял студента зубами за шкирку. Съёмная шкура угрожающе затрещала, а человек захрипел. Мне не понравились эти звуки. Устроив в расщелине Диму, так и не выпустившего рюкзак, я мимикрировал в «кукурузник», затащил внутрь свою тяжкую ношу. Стоило ему открыть глаза, я поинтересовался:
– Ты не знаешь, как я сюда попал?
– Что ж ты опять врал, Гор? – возмущенно спросил студент, опять забывший поблагодарить меня за спасение. – У тебя есть реактивный двигатель, а ты пешком ходишь. Давно бы уже в Москве были!
– Нет у меня ничего реактивного! Откуда?
Брат по разуму помнил куда больше о нашем перемещении. Оказалось, я, проглотив опустошённую фляжку вместе с пробкой, рванул в небо с безумной скоростью – с огоньком в заднице, выругался Дима – сбросив с себя в болото всё лишнее. То есть, своего названного брата. Тот начал тонуть.
– Я думал, всё, хана. Кха! – студент закашлялся, обтёр рукавом перепачканное грязью лицо. – Но ты заорал, чтобы я накинул на тебя лямку. Три раза пытался меня вытащить, но всё промахивался. Я уже захлёбываться стал. Но ты меня выдернул.
Ничего из рассказанного мне не припоминалось. Я поклялся никогда в жизни по доброй воле не прикасаться к спирту.
Оседлав скалу, торчавшую среди елей, как потерянный Прадраконом зуб, мы поджидали товарняк. Студент уговорил меня открыть люк и сидел, свесив ноги и любуясь панорамой. Каменные столбы вырывались из земли, как застывшие гейзеры. Ветер усилился. Чтобы меня не сдуло с тонкой игольчатой вершины, я уцепился за камень крыльями «кукурузника». Дима оценил:
– Ты выглядишь, как муха на игле. Красиво.
– У тебя странные представления о красоте.
– Тут красиво, – человек хозяйским жестом обвел рукой окрестности. – Странные столбы.
Никак не могу привыкнуть, что мысли у него прыгают, как бешеные блохи. Не успел я задуматься о скалах, вспомнить историю их зарождения, как студент перескочил на другую тему:
– Слышь, брат, и давно вы наблюдаете за планетой?
– Примерно миллиард лет.
– Ё-моё! Сколько? – человек от потрясения едва не вывалился из кабины.
– Это память моего рода. У некоторых драконов наследственная память куда глубже.
– Как это – наследственная? Вы передаете дневники наблюдений по наследству?
– Э-э… да, – соврал я.
Драконы не ведут дневников и не пишут книг. За исключением Горыхрыча. Даже письменность мы изобрели не так давно, веков триста назад с чисто утилитарной целью: для договоров с людьми. Нам самим хватало родовой памяти и плазмоидов. Всё, что знал первый сын Велеса, знал я. При желании каждый из нас мог увидеть Землю такой, какой она представала перед первым драконом, обретшим разум. Я как-то пробовал. И потом долго не мог придти в себя, пока наставник не вытащил мою душу из небытия.
В том мире не было ничего, кроме света, тьмы и жуткого, сжатого в один импульс ощущения боли/страха/жажды бытия, а в следующий миг меня не стало. Я даже не уверен, что существо, сохранившее это воспоминание, было разумным. Но, когда я сказал наставнику, что побывал в шкуре первой земной клетки, он долго смеялся.
– А как возникли… ну, вот хотя бы эти «столбы»? – студент хитро прищурился.
Я понял, что спросить он хотел совсем другое, но почему-то испугался и спросил о том, что было объяснено человеческой наукой вполне логично. Но это слишком скучное, хотя и истинное объяснение, и я рассказал человеку легенду о своём предке со стороны матери – драконе Горе, забывшем о пути Великого Ме. Он был царём, и хотел оставаться им вечно, слишком малым ему казался срок нашего бытия в десяток-два тысяч лет. Но для того, чтобы открыть тайну жизни, надо поднять покров смерти, и прадракон Гор для начала научился одним взглядом превращать живое в мёртвый камень.
– Ты что-то путаешь, – перебил студент. – Это у древних греков была легенда о Горгонах.
– Вот именно, о Горгонах. Это его потомки.
– Не свисти, это дочери каких-то мелких греческих божеств.
– Ты имеешь в виду Сфено, Эвриалу и Медузу – крылатых девушек, покрытых чешуёй, со змеями вместо волос и с клыками? – уточнил я.
– Точно, – сказал Дима таким тоном, словно Горгоны были его подругами детства.
– Они якобы внучки земли Геи и моря Понта?
– Насчет внучек не знаю, не видел их свидетельств о рождении.
– А с чего бы этих красоток прозвали Горгонами – тоже не знаешь? – ехидно поинтересовался я. Студент пожал плечами, и я добил неуча. – Так знай. «Гон» в переводе с греческого – порождение, или семя. Горгона – семя Гора. Причем, не какого-то там египетского божка, а моего пращура, в память о котором мне и дали это имя. На древнем драконическом его называли Гхор.
Дима хмыкнул – не велика честь зваться именем чудовища. На что я заметил, что назван в память, а не в честь. То есть, в моей родовой памяти содержится вся жизнь древнего драконьего царя. Студент тут же позавидовал:
– Здорово иметь такие архивы! Ты их читал?
– Да ты что! Они же доступны только в режиме реального времени, поэтому мы постигаем их во время зимнего сна. Я до них ещё не добрался. Где я возьму лишних двадцать тысяч лет, чтобы прочесть жизнь какого-то там предка, когда мне самому столько и не прожить, может быть? Этих предков у меня знаешь сколько? Вечности не хватит, чтобы хотя бы познакомиться с каждым!
– Двадцать тысяч лет… – заворожено повторил студент.
– Средняя жизнь дракона в древности. Сейчас меньше.
– И полные архивы! Хотя, с другой стороны, лично я не хотел бы, чтобы всю мою подноготную кто-то знал. Ты хочешь сказать, что всерьёз считаешь вот эти глыбы бывшими живыми существами? – Дима показал на россыпь базальтовых останков. Скалы и впрямь были причудливыми, со звериными и человеческими очертаниями. – А не слишком ли они велики?
– Если ты читал легенды о циклопах и великанах, то не удивился бы. Это они и есть. Вспомни хотя бы сказки, где несчастные братья какого-нибудь дурака становились камнями. Где-нибудь тут, в Сибири, они до сих пор стоят. Погибли. В схватке с базилевсом Гхором или его детьми.
По легенде, древнего Гхора тоже укокошили, но его смерть была бесславна, и подробности сохранились только в моей памяти – чтобы не забывать, к чему приводит гордыня.
– А причем здесь базилевс? – спросил студент. – Это же василиски из средневековых мифов.
– Ха! Средневековых… Змей, убивающий взглядом. Привет от невинно обезглавленной Горгоны и её сестёр. Василиск – это всего-навсего «царь». Гхор носил корону. Вот такую, видишь? – мне стало обидно человеческое неверие в наши мифы, я сбросил облик «кукурузника» и, прижав человека лапой к скале, продемонстрировал свою корону княжича.
Человек сдавленно (ну, что поделать, тяжелая у меня лапа) охнул:
– Эй, ты, полегче! Я еще не каменный.
Лапа разжалась. Дима с ловкостью скалолаза взобрался мне на спину, обеими руками попробовал раскачать зуб гребня. Возможно, захотел трофей. Разочарованно вздохнул: