ей, чтобы не замочить, и снова дернула кадку. Худые жилистые руки напряглись, Анушка закусила губу, но все же упрямо потащила воду в глубину избы, туда, где ее ждала тетка с хворостиной наперевес. Завтра явятся сваты, и к их приезду изба должна сиять так, чтобы никто не усомнился: хорошая из Анушки хозяйка выйдет. А после того как свежевымытые полы затопчут красные сафьяновые сапоги, сваты изволят откушать угощений, специально наготовленных невестящейся девицей. И это значило, что после уборки Анушке предстояло до полуночи стоять возле печи, пытаясь из нехитрых припасов соорудить богатый пир.
Анушка плюхнула кадку на пол перед закрытой дверью и перевела дух.
Когда готовишься для любимого – не тяжко. Когда спишь и видишь, как бы поскорее войти в дом, где хозяйкой станешь, – все само спорится да ладится. Пироги получаются пышные и белые, каша – рассыпчатая, хлеб – румяный и хрустящий, щи – наваристые и ароматные. Но к Анушке посватался нелюбый, оттого сейчас ей было тяжко и тоскливо.
Купец Доха из соседней волости – тот самый, что третью жену недавно схоронил, – приметил Анушку на торге и принялся вызнавать о ней у деревенских. Доха годился Анушке в отцы, да и красавцем его никто бы не назвал. Но зато дом у купца был полная чаша, одежду он носил богатую, а перстней на толстых волосатых пальцах сверкало – не счесть.
Их-то блеск и ослепил тетку Анушки. Уж больно той хотелось племянницу повыгоднее пристроить да и самой на старости лет расписные платки поносить. И не стала тетка задумываться, куда же подевались прежние жены Дохи, о которых зашептались все вокруг, едва узнав, что купец вдругорядь собрался жениться.
Ох и не хотелось Анушке идти за Доху, не о таком женихе она мечтала. Анушка и плакала, и в ноги тетке кидалась, умоляла не губить молодую жизнь, отказать купцовым сватам…
Но тетка, единственный родной человек, посулила Анушку из дома выгнать, коли та не согласится. Орала, брызгая слюной: «Не пойдешь за Доху – вообще ни за кого не выйдешь!» Только и получилось у Анушки, что отсрочку себе выпросить – ровно две седмицы. Что она будет делать потом, Анушка даже думать боялась.
А несколько дней спустя всякие странности начали с Анушкой происходить. То она замечала, как следит за ней кто-то – издалека, так что ни лица, ни одежды не разглядеть, только взгляд спину сверлит неотступно. То вещи ее пропадать стали. Вроде и мелочь какая – лента, гребень, – а все же страшновато. Нечисть шалила али вор какой повадился в дом лазать? Но на что вору девичьи безделушки? Анушка не знала, и оттого с каждым днем все страшнее ей делалось, стала она по ночам плохо спать, осунулась и побледнела.
– Была бы замужем, муженек бы тебя от всех напастей оградил. А богатый муженек, чай, еще и амулетов защитных прикупил бы, да не дешевок по паре чешуек, а настоящих, лаумами зачарованных, – приговаривала тетка, и от слов ее Анушке делалось еще более тошно.
Седмицу спустя, поздним вечером, когда Анушка возвращалась домой с торга, ей преградили путь двое мужиков – незнакомых, страшных, лицом темных… Анушка каким-то чудом – не иначе как с перепугу – вырвалась от них и побежала куда глаза глядели. Глядели они почему-то в сторону реки, и, лишь выбравшись на берег, Анушка поняла, что сама себя в ловушку загнала. И уж впору было ей в той реке и утопиться, да тут девица рыжая появилась, Итрида. Если б не она, худо пришлось бы Анушке. А то и вовсе сгибла бы.
После того вечера Анушка впервые крепко задумалась, не принять ли ей предложение Дохи. Ведь и правда он, с его деньгами, сумел бы и обереги купить, и охрану нанять. А она… научилась бы как-нибудь с ним уживаться.
Анушка зажмурилась, отгоняя тяжелые думы, быстро обрисовала указательным и средним пальцем круг на груди, перечеркнула его наискось и толкнула дверь.
– Тетушка? Я воды принесла.
Голос потонул в глухой недоброй тишине. Анушка подождала, пока глаза привыкнут к полумраку, и осторожно шагнула вперед. Кадка, из-за которой голые ноги уже сводило от холода, оказалась позабыта.
В углу шевельнулась какая-то темная куча, и Анушка вскрикнула с перепугу. Раздался хрип.
– Сохрани, Светозарная, защити, Кузнец Небесный… – Анушка попятилась и уперлась спиной в захлопнувшуюся дверь.
– Ну-у-ша… – прохрипел жуткий голос.
Из вороха тряпок протянулась белая скрюченная рука, и Анушка еще сильнее вжалась в дверь, отчаянно толкая ее и позабыв, что надо в другую сторону. Со страху язык у нее отнялся. Как есть навья в дом пробралась, и откуда только нечисть принесло?
– Нуша, помоги, – позвал тот же голос.
– Не подходи! – выдохнула девушка. Дверь все никак не поддавалась.
– Дочка… В груди больно… помоги…
Анушка не поверила своим ушам. Искоса она присмотрелась к ворочающейся куче. Взгляд скользнул по знакомым лаптям, зацепился за оберег, вывалившийся из ворота рубахи, прошелся по растрепанным волосам, выбившимся из-под платка.
И поняла девушка, что ошиблась. Не навья то была, а тетка. Должно быть, споткнулась неловко, завалилась да сдернула на себя с лавки изношенное одеяло, а в темноте Анушка приняла ее за неведомую чудь. Тетка дышала хрипло, со свистом, и все пыталась встать на ноги. Видать, прихватило сердце – то ли от жадности, то ли навий мир к себе позвал. Нужно было как можно скорее бежать за деревенской знахаркой, но Анушка не спешила.
В ее голове мигом пролетел вихрь мыслей. Детей у тетки не было. Из родни только она у Анушки и осталась. Но любви между ними это не прибавило: тетка использовала ее как рабочую силу, а теперь и вовсе решила выгодно продать Дохе. Что будет, если Анушка ей поможет? Замужество с нелюбым? С тем, у кого здоровые девки мрут как мухи? А если тетка помрет – то что? Анушка свободной станет?
И сможет сама хозяйством править?
Анушка не думала о том, что Доха может заявить на нее права. Она видела себя – без хворостины, гуляющей по спине каждый день, без подгорелой каши, в собственной, чисто отмытой и уютной избе. И картина эта была так хороша, что Анушка не торопилась расставаться со сладким образом.
Она не заметила, в какой момент хрип затих. Увидела только, что рука, царапавшая пол, замерла бессильно. Пальцы сжались, словно лапки погибшего паука. Анушка медленно попятилась, тихо-тихо закрыла за собой дверь и побрела на крыльцо.
Она шла не поднимая головы и почти уперлась лбом в обтянутую нарядным кафтаном грудь. Даже запахи чеснока и медового взвара не почуяла вовремя – так погружена была в свои думы. Только когда толстые волосатые пальцы сжали ее плечи и встряхнули так, что у девушки клацнули зубы, Анушка подняла голову и недоуменно моргнула.
– Пан Доха…
– Что ж ты, невестушка, невесела? – осклабился Доха.
Его взгляд то и дело стекал с лица Анушки на топорщащиеся под сарафаном холмики молодых грудей. Купец быстро облизнул губы и растянул их не то в оскале, не то в улыбке.
– Я так спешил тебя повидать, что даже сватов обогнал. Ну да ничего, мы им не скажем, правда? Времени вдосталь. Может, порадуешь будущего мужа лаской да поцелуем? – и купец потянулся к ней пухлыми красными губами.
Анушка дернулась, чудом вырвалась из жадных рук, отбежала, точно испуганная косуля, и застыла, настороженно следя за самодовольно усмехающимся купцом.
– Не пристало нам… Я девушка честная, а вы человек разумный и степенный, пан Доха. Сватов ваших я еще не видала и ответа своего не давала, – дрожащим голоском ответила она.
– Будто мы оба не знаем, каким он будет, твой ответ, – самодовольно усмехнулся Доха. – Кто лучше меня сумеет о тебе позаботиться? Когда в доме нет мужика, бабе одной никак не справиться. Столько хлопот, столько опасностей… Но не бойся, любушка, от всего тебя уберегу. И от нечисти, и от злых людей, и от бедности.
Что-то не понравилось Анушке в словах купца, да так сильно, что захотелось бежать от него со всех ног. Анушка украдкой осмотрелась, но, как назло, улица возле дома была пуста, куда ни глянь. Стояла летняя страда, и все ушли на покос, по домам остались только старики да дети малые, и тех нещадное светило загнало в прохладу изб. Некого было окликнуть, некого позвать на помощь. Вот бы здесь оказалась рыжая Итрида с ее ядовитыми ножами! Но Итрида хоть и обещала Анушке помочь, вот только не сказала, как и когда.
Меж тем Доха приближался, не тая своих намерений. Наклонился, схватил за руку и потянул в дом. Анушка вспомнила о мертвой тетке и забилась пойманной рыбой, но мужчина был сильнее.
«Закричу. Ей-бо, закричу».
Она открыла рот, и Доха занес руку, чтобы оплеухой заставить добычу молчать…
Коротко свистнул нож, купец взвыл. Выпустил Анушку и схватился за запястье, с ужасом выпучив глаза на ладонь, пришпиленную маленьким ладным кинжалом к стене дома. Анушка отшатнулась, споткнулась о позабытое посреди двора полено, упала и поползла, не думая о том, что задравшийся подол обнажил ноги аж до колен. Она не сводила глаз со знакомого лезвия – вот только сейчас на нем не было полоски яда, потому Доха не спешил мертвяком валиться наземь.
Через забор перемахнули две темные тени. Они мигом окружили купца, и второй клинок уперся в ходивший ходуном кадык. Поверх повязки, скрывавшей лицо того, кто держал нож, холодно сверкали черные глаза. Разбойник обернулся к Анушке и на секунду опустил ткань. Это была та самая рыжая Итрида.
Меж тем Доха задергался, подвывая, и кинжал чуть кольнул его шею. Итрида, уже снова закрывшая лицо, повернулась к купцу:
– Не ори, не свинья. Хоть и похож…
Голос звучал тихо, и, не знай Анушка, кто перед ней, не сумела бы даже определить, мужчина говорит или женщина. Второй человек в черном рывком вздернул ее с земли. Девушка затряслась и тонко заскулила, но одного взгляда Итриды, брошенного в ее сторону, оказалось достаточно, чтобы Анушка прикусила язык.
– Он тебе кто? – спутник Итриды говорил так же глухо и неразборчиво.
– Ж-жених…
– Жених, значит. Ну, поздравляю, невестушка. Повезло тебе. Живой останешься. Правда, вдовой. Будет тебе грустно?